и на диво стачанный каблук». — Н. К. (Примеч. Наталии Кротовской.)
10
Дурная примета (лат.).
11
Перевод Б.Пастернака.
12
ВН подразумевает Шекспира, фамилия которого в дословном переводе с английского означает «потрясай копьем». Трагедия о «Гамлете, принце датском» создана в 1600–1601 гг. — М. Д.
13
Превосходно (лат.).
14
Перевод И. Тхоржевского.
15
Кубит — мера длины, около 0,5 метра.
Комментарии
1
В конце этого предложения ВН называет Аргамасилью «деревней Дон Кихота, которая упоминается на последних страницах первой части». Что этой деревней была Аргамасилья, скорее правдоподобное и устоявшееся мнение, чем установленный факт. Оно основано на том, что там жили все шесть вымышленных академиков, чьими эпитафиями и другими стихами заканчивается первая часть. Первая глава первой части в переводе Путнама начинается такими словами: «В одной деревушке в Ламанче, название которой у меня нет ни малейшей охоты вспоминать, жил да был не так давно…» В своей книге Сервантес так нигде и не упоминает ее названия.
2
Дочь индейского вождя, спасла жизнь капитану Смиту.
3
Bell A.F.G. Cervantes. Norman: University of Oklahoma Press, 1947; Krutch J.W. Five Masters: A Study in the Mutations of the Novel. N.Y., 1930.
4
Далее следует вычеркнутый отрывок, в котором ВН писал: «Так что совершенно наплевать, к какой именно категории отнести романы таких писателей, как, например, — простите, я дал себе слово современных не называть». Извинение после тире вписано над взятым в скобки (для возможного пропуска) перечислением: «Голсуорси или Маннсуорси, Эптон Льюис или Жюль Роллан». Такое переплетение имен было одним из любимых приемов Набокова. Томас Манн, Эптон Синклер, Синклер Льюис, Жюль Ромен и Ромен Роллан не относились к числу его любимых авторов.
5
В вычеркнутом отрывке ВН продолжает: «Времена угнетения в России — при Николае I, Ленине или Сталине — тоже сопровождались появлением плутовских романов. Я допускаю, что Сервантес выбрал плутовской жанр потому, что в ту жестокую и корыстную эпоху он был самым безопасным; а для пущей безопасности Сервантес пристегнул к нему еще и первую попавшуюся мораль, которая сейчас звучала бы так: от некоторых комиксов можно свихнуться».
6
ВН добавляет, сначала взяв в скобки, затем вычеркнув: «или «пот, кровь и слезы», как выразился более тучный джентльмен в более трагических обстоятельствах». (Из выступления У.Черчилля в парламенте в мае 1940 г.)
7
По поводу смысла, который ВН вкладывал в выражение «ход конем», см. его лекцию о «Мэнсфилд-парке» Джейн Остен: «Остен использует прием, который я называю «ход конем» — шахматный термин, обозначающий рывок в ту или другую сторону на черно-белой доске переживаний Фанни».
8
Вот отрывок, на который ссылается ВН: «Между тем на деревьях уже защебетали хоры птичек радужного оперения; в своих многоголосых и веселых песнях они величали и приветствовали прохладную зарю, чей прекрасный лик уже показался во вратах и окнах востока и которая уже начала отряхать со своих волос бесчисленное множество влажных перлов, и омытые приятною этою влагою травы были словно покрыты и осыпаны тончайшим белым бисером; ивы источали сладостную манну, смеялись родники, журчали ручьи, ликовали дубравы, и в самый дорогой свой наряд убрались луга на заре». Можно привести менее возвышенный, но не менее традиционный пассаж из главы 25 первой части: «Разговаривая таким образом, приблизились они к подошве высокой горы, которая, почти как отвесная скала, одиноко стояла среди многих других, ее окружавших. По ее склону тихий сбегал ручеек, а опоясывавший ее луг был до того зелен и травянист, что глаз невольно на нем отдыхал. Множество дерев, растения и цветы сообщали этому уголку особую прелесть».
9
Рассказ о том, что «Дон Кихота» якобы написал мавр Сид Ахмет Бен-инхали, содержится в девятой главе первой части.
10
ВН вписывает между строк: «Студенты Гарварда, конечно, не просматривают текст второпях».
11
На отдельном листке ВН замечает, что в третьей главе второй части, где обсуждается публикация части первой, «бакалавр Карраско говорит, что одним из недостатков книги считается то, что автор вставил в нее повесть («Безрассудно-любопытный»), не имеющую никакого отношения к истории Дон Кихота. Последний отвечает, «что автор книги обо мне — не мудрец, а какой-нибудь невежественный болтун, и взялся он написать ее наудачу и как попало — что выйдет, то, мол, и выйдет», и Дон Кихот рассказывает о художнике, который, когда его спрашивали, что он пишет, отвечал: «Что выйдет». Любопытно отметить, что далее, в шестьдесят пятой главе, Сервантес повторяет тот же анекдот, забыв, что прежде он его уже рассказывал. Похоже, это подтверждает мысль, что книга писалась весьма занятным способом, имеющим мало отношения к «методу»».
12
ВН отмечает на полях: «Сервантес сам был узником в Алжире, но рассказанная им история ничуть не лучше других вставных повестей, и ее искусственный рутинный антураж не украшен ни единой живой деталью, как можно было бы надеяться».
13
ВН приписывает карандашом: «Читатель склонен последовать их примеру и тоже смотать удочки».
14
ВН вписывает между строк: «Кто-нибудь хочет присоединиться? Я нет».
15
Мадариага. «Сервантес», с. 51–53: «Таким образом, Сервантес-автор допускает те же самые ошибки, которые высмеивает в рыцарских романах Сервантес-критик. В самом деле, его критический подход отличается тем, что его автор так и не сумел обобщить свои взгляды в некий принцип и на практике нередко допускал те же самые просчеты, хотя и в несколько иной форме, которые ругал в теории. Это относится не только к содержанию, но и к стилю… Сервантес взял на себя ответственность за появление в книге чуть ли не полудюжины странствующих девиц, которых он же высмеивал, встречая на страницах рыцарских романов, где они разъезжали верхом по горам и долам с хлыстом в руке [тех отягощенных собственным девством особ, «что, зажав в руке хлыст, разъезжали на иноходцах по горам и долам; в старину и правда были такие девы, которые, прожив до восьмидесяти лет и ни одной ночи не проспав под кровлей, ухитрялись, если только их не лишал невинности какой-нибудь недобрый человек, какой-нибудь разбойник с большой дороги или чудовищный великан, сходить в фоб такими же непорочными, как их родительницы». — Часть 1, глава 9], но эти же девицы казались ему вполне приемлемыми, когда они в пастушеском наряде оплакивали свою судьбу в пустынных уголках Сьерры-Морены или после множества опасных приключений попадались с поличным в пиратской одежде на турецкой бригантине… Таким образом, в этой книге две противоборствующие силы — необузданное воображение и влияние реальности — еще не пришли в равновесие… Как часто, подражая Дон Кихоту, автор мчится по полям воображения, теряя из вида землю! Пасторальные сцены — его навязчивая идея, так же как у Дон Кихота — рыцарское романы… Есть веские основания утверждать, что своей популярностью «Дон Кихот» прежде всего обязан вольному романтическому духу, пришедшему с зачарованных земель рыцарских и пасторальных романов».
16
По этому поводу ВН сказал студентам: «Вы получите копии отрывков из рыцарских романов, с которыми я прошу вас ознакомиться; они взяты из двух произведений: 1) «Смерть Артура» сэра Томаса Мэлори, книги о короле Артуре и его придворных, рыцарях Круглого Стола, таких, как сэр Тристан и сэр Ланселот, написанной около 1470 года. Дон Кихот проглотил испанскую версию этой книги, а также старинные баллады, относящиеся к тому же циклу. 2) «Амадис Галльский» португальца Васко Лобейры, вторая половина XIV века; автор английской версии, переведенной с испанского в первой половине XIX века, английский поэт Роберт Саути. «Амадис» — несомненный фаворит Дон Кихота. Избранные отрывки из этих книг помогут нам понять, какие вещи привлекали Дон Кихота и отозвались в его собственных приключениях».
17
На отдельном листке ВН пишет: «Обратите внимание на то, что в «Божественной комедии» Данте Алигьери помещает Тристана к сластолюбцам во второй круг ада (который он посетил, сопровождаемый тенью Вергилия, в 1300 году). Как вы помните, здесь пребывают и Франческа да Римини и ее возлюбленный Паоло (брат ее мужа, герцога Римини). Они впервые поцеловались, читая о приключениях Ланселота Озерного. В романе Ланселота поцеловала Джиневра, жена короля Артура».
18
ВН прибавляет: «Мы увидим исполнение этой нежной мечты во второй части книги, где герцогская чета оказывает именно такой прием Дон Кихоту (хотя из-за стеснительности он раздевается сам). Но какое исполнение! Мне трудно назвать какую-нибудь другую книгу, в которой жестокость была бы доведена до такой дьявольской изощренности, как в сценах, разворачивающихся во второй части романа в герцогском замке, где — как почему-то заявляет некий критик по фамилии Кратч — добрая герцогиня развлекает Дон Кихота». (Имеется в виду книга Кратча «Пять мастеров», с. 97.)
19
ВН цитирует книгу Обри Белла «Сервантес», с. 12. Приводим типичный отрывок со с. 12–13: «Воистину эта широта является отличительным признаком Испании, и в этом, как и во всем остальном, Сервантес был истинным представителем Испании XVI века, Испании своего времени. Хавлок Эллис, описывая Сервантеса («которому была свойственна та же мягкая человечность, что и Чосеру»), прибавляет, что тот был «типичнейшим испанцем». В своей терпимости и сдержанности, в своем добром юморе, глубокой человечности, обостренной гордости, учтивом достоинстве, а равно в отваге, неутомимости и стойкости он был настоящим испанцем, истинным кастильцем. Почти в каждой сцене и в каждой главе его книг есть нотка веселой откровенности и искреннего смеха и, можно прибавить, много радости… На ее страницах появляются испанцы всех мастей, толпа необычайно живых фигур; но главный герой, предстающий перед нами, — это восприимчивый, понятливый народ, добродушный и человечный».
ВН упоминает «неподражаемого сэра Херберта Дж. С. Грирсона, написавшего дрянную статью»: Don Quixote: Some War-time Reflections on Its Character and Influence, English Association, Pamphlet № 48 (London, 1921), p. 4.
20
«Тридцать раз охнув, шестьдесят раз вздохнув, сто двадцать раз ругнув того, кому он обязан был своим злоключением, и послав на его голову столько же проклятий, он встал, но на полпути его скрючило наподобие турецкого лука, так что он долго потом не мог выпрямиться. И вот с такими-то ужасными мучениями взнуздал он кое-как своего осла, тоже слегка огорошенного событиями этого слишком бурного дня, а затем поднял Росинанта, который, если б только умел жаловаться, наверняка превзошел бы в этом искусстве и Санчо Пансу, и его господина».
21
«<…> когда он [погонщик] увидел, что девица хочет вырваться, а Дон Кихот ее не пускает, то это ему не понравилось, — он размахнулся, что было мочи ударил влюбленного рыцаря по его узкой скуле и разбил ему рот в кровь; не удовольствовавшись этим, погонщик подмял его под себя, а затем даже не рысью, а галопом промчался по всем его ребрам. Вслед за тем ложе Дон Кихота, и без того не весьма прочное, воздвигнутое на довольно шатких основаниях, не вынеся добавочного груза, каковым явился для него погонщик, незамедлительно рухнуло, причем вызванный его падением
