даже если ты откажешься, ты все равно получишь свое приданое.
ЛОЛИТА: Ты не шутишь?
ГУМБЕРТ: Вот. Возьми — четыреста долларов — и вот еще — чек на девять тысяч шестьсот.
Неуверенно, с опаской она принимает деньги и говорит с мучительной силой.
ЛОЛИТА: Погоди-ка, ты нам даешь десять тысяч монет?
Он прикрывает лицо рукой и заливается слезами. Они вьются промеж его пальцев и стекают по подбородку. У него закладывает нос, он не может перестать рыдать. Он ищет носовой платок. Она касается его руки. Он резко отстраняется.
ГУМБЕРТ: Я умру, если тронешь меня. Ты совсем уверена, что не поедешь со мной? Нет ли отдаленной надежды, что когда-нибудь поедешь?
ЛОЛИТА: Нет, душка, нет.
Его плечи вздрагивают. Она протягивает ему бумажную салфетку.
ЛОЛИТА: Нет, об этом не может быть речи. Я бы скорее вернулась к Куильти. Дело в том, что…
ГУМБЕРТ: Я знаю. Он разбил твое сердце. А я всего лишь разбил твою жизнь.
ЛОЛИТА: Ах, но теперь всё просто замечательно. Это так невероятно дивно с твоей стороны дать нам такую уйму денег! Это разрешает все вопросы. Мы оплатим все долги. Мы можем лететь на Аляску хоть завтра. Перестань плакать, прошу тебя! Ты должен понять. Позволь мне принести тебе еще пива? Ах, не плачь! Мне так жалко, что я обманывала тебя, — но ничего теперь не поделаешь.
Он вытирает лицо. Она улыбается, глядя на деньги.
ЛОЛИТА: (ликуя) Могу я позвать Дика?
ГУМБЕРТ: Нет, нет. Пожалуйста, не надо. Я совсем не хочу его видеть. Через минуту я уеду.
ЛОЛИТА: Ах, побудь еще.
ГУМБЕРТ: Я люблю тебя, и это настоящая пытка. Кстати, относительно денежных дел. Позже ты получишь еще. А теперь мне пора.
ЛОЛИТА: Это так мило…
ГУМБЕРТ: Хорошо, хорошо. (Избегая ее прикосновения.) Да, прощай. Мне нужно завершить одно очень важное дело. Грубое, грязное, отвратительное дело.
На крыльце. Из-за дома доносятся голоса и стук. Звучит песенка «Лолита! Лолита! Лолита!». Лолита и лохматый пёс провожают Гумберта.
ЛОЛИТА: Кто бы мог подумать: тот самый старый автомобиль.
ГУМБЕРТ: Одно последнее слово. Ты вполне уверена, что — ну хорошо, не завтра и не послезавтра, но когда-нибудь, все равно когда, — ты не приедешь ко мне жить? Я сотворю совершенно нового Бога и стану благодарить его с пронзительными криками, если только ты подашь мне эту микроскопическую надежду.
Лолита улыбается и отрицательно качает головой.
ГУМБЕРТ: А меж тем это бы кое-что изменило.
Он быстро идет к автомобилю.
ЛОЛИТА: Гуд-бай-ай! Надвигается гроза.
ГУМБЕРТ: Что?
ЛОЛИТА: Гроза. Будь осторожен.
Ее крик и шум двигателя отъезжающего автомобиля, за которым тяжело пускается бежать старая лохматая собака (но вскоре отстает), привлекают внимание Билля и Дика, и они выходят из-за дома. Коротким планом показаны Лолита, с сумасшедшим воплем радости размахивающая деньгами, и Дик, недоверчиво глядящий на нее.
Пустая дорога — надвигается гроза. Гумберт отъезжает, недолго едет по дороге, останавливается, принимается неудержимо рыдать, склонившись над рулем. Щетки тщетно борются со струями грозового ливня.
ГОЛОС ПОВЕСТВОВАТЕЛЯ: (доктора Рэя) Несколько недель спустя несчастная Лолита умерла от родов, разрешившись мертвой девочкой, — в далеком северозападном поселении Серая Звезда. Она не узнала о том, что Гумберт все-таки нашел Клэра Куильти и застрелил его. Гумберт же не знал о смерти Лолиты, когда незадолго до собственной смерти писал в тюрьме заключительные строки трагической истории своей жизни:
ГОЛОС ГУМБЕРТА: (ясный и уверенный) …Покуда у меня кровь играет еще в пишущей руке, ты останешься столь же неотъемлемой, как я, частью благословенной материи мира. Я в состоянии сноситься с тобой и заставлять тебя жить в сознании будущих поколений. Говорю я о турах и ангелах, о тайне прочных пигментов, о предсказании в сонете, о спасении в искусстве. И это — единственное бессмертие, которое мы можем с тобой разделить, моя Лолита.
Лето 1960, Лос-Анджелес
Новая редакция — декабрь 1973, Монтрё
ПРИЛОЖЕНИЯ
ФРАГМЕНТЫ ИЗ ПЕРВОЙ (НЕОПУБЛИКОВАННОЙ) РЕДАКЦИИ СЦЕНАРИЯ
I
Лестница. Гумберт выходит из своей комнаты, останавливается, и, расстегивая пиджак, возвращается обратно. Шарлотта стоит на лестнице, положив руку на перила и глядя вверх. Гумберт вновь выходит, застегивая пуговицы пиджака.
ГУМБЕРТ: Как бы ты хотела, дорогая Шарлотта, чтобы я по возвращении от доктора Байрона поставил автомобиль в гараж или…?
ШАРЛОТТА: Я бы хотела, дорогой Гумберт, чтобы ты оставил его у дома. После обеда я поеду к своему парикмахеру. Поцелуй на дорожку? Так-то лучше. Пожалуйста, не забудь спросить у доктора, нужно ли тебе обратиться к специалисту по поводу твоей невралгии.
Гумберт, мурлыча, ищет свои солнечные очки в прихожей.
ШАРЛОТТА: Погоди, у меня где-то была открытка, которую я написала ей три дня назад. Ах, да, она в сумочке. Пожалуйста, брось в почтовый ящик, прежде чем уедешь. Иначе ты забудешь отправить и привезешь ее обратно. О-рев-вар, душка.
Гумберт переходит улицу и подходит к почтовому ящику. На травянистом пригорке выше него стоит, виляя хвостом, колли мистера Юнга. Прежде чем бросить открытку в ящик, Гумберт прочитывает ее.
«Моя дорогая Ло: я весьма недовольна тем, что ты потеряла синий свитер. Тот дождь не был последним, так что, пожалуйста, перестань жаловаться и встряхнись. И что это за чушь про амброзию? У маленьких девочек попросту не бывает аллергии. Напиши, когда захочешь. Твоя любящая мать».
Гумберт оглядывается на дом и быстро дописывает карандашом: «Люблю, целую, тысячу раз целую и люблю. Папа».
Гумберт нажимает на дверной звонок напротив имени: Мелвилл Пибоди Байрон, доктор медицины. Конец их беседы. Доктор Байрон выписывает рецепт.
ГУМБЕРТ: Они должны быть исключительной силы, эти пилюли. Обыкновенным не совладать с моей бессонницей.
ДОКТОР БАЙРОН: Вот эти отлично действуют.
ГУМБЕРТ: А они безвредны? Я имею в виду, если ребенок одну проглотит…
ДОКТОР БАЙРОН: Ну, таблетки нельзя оставлять где попало. Если одну выпить на ночь — никакого вреда не будет, а глубокий сон гарантирован. Когда однажды моя Маргарита повредила кисть и не могла спать, я дал ей половинку такой таблетки, и ее не разбудил даже самый оглушительный гром, который когда-либо гремел в Рамздэле. Да, это моя девочка.
Гумберт рассматривает ее фотографию.
ДОКТОР БАЙРОН: Она учится в одной школе с вашей дочерью. То есть падчерицей. Пожалуй, я выйду вместе с вами, мне нужно зайти в больницу.
Гумберт и доктор Байрон идут по улице.
ДОКТОР БАЙРОН: Сегодня довольно жарко.
ГУМБЕРТ: Да, и я хвалю себя, что снял жилетку перед выходом.
ДОКТОР БАЙРОН: Я не ношу жилетов уже лет тридцать.
(Сирена скорой помощи.)
ДОКТОР БАЙРОН: Нет, это скорая помощь.
Дом № 342 по Лоун-стрит. Сирена скорой помощи. Шарлотта, убираясь в комнате Гумберта, поднимает оставленную на кресле жилетку. Из ее кармана выпадает плоский ключик. Она улыбается в нерешительности, затем вскидывает голову и отпирает небольшой чемодан Гумберта. Все еще улыбаясь, она открывает черную записную книжечку. Улыбка сходит с ее лица.
Около дома доктора.
ДОКТОР БАЙРОН: Это сирена скорой помощи.
Гумберт и доктор расстаются. Гумберт пересекает улицу и заходит в аптеку. Он выходит из нее, тихо посвистывая. Едет по Главной улице. У здания банка неуклюже паркуется большой, дорогостоящий, старомодный лимузин с толстолицым водителем внутри (племянником Мак-Фатума). Водитель резко сдает назад, едва не задев автомобиль Гумберта, который резко останавливается. Обливающийся потом водитель лимузина рывками продолжает парковаться.
ВОДИТЕЛЬ ЛИМУЗИНА: Прошу прощения. Мне нужно здесь поставить машину, чтобы забрать моего дядю, мистера Мак-Фатума.
Гумберт терпеливо ждет и затем едет по Лоун-стрит.
ГУМБЕРТ: (ритмично) Пилюли, пилюли, чудесные пилюли. «Ваша дочь». (Радостно смеется.) Моя сонная прелесть! Мистер Доджсон, пожалуйста, расскажите мне сказку на ночь.[92]
Собака мистера Юнга преследует автомобиль Гумберта.
[…]
Вечер того же дня. Дом 342 по Лоун-стрит. Гумберт и чета Фарло в гостиной.
ДЖОН ФАРЛО: (закуривая трубку) Мне все же кажется, что девочке лучше быть здесь завтра, чтобы присутствовать на похоронах.
ДЖОАНА ФАРЛО: Но ведь он говорит, что телефонировал в лагерь и ему сказали, что дети ушли на трехдневную экскурсию.
ГУМБЕРТ: Да, я телефонировал. И смотритель сказал мне, что все с палатками ушли в горы.
ДЖОН ФАРЛО: В горы, подумайте только! Как будто речь идет о Тибете. В горы, неужели! Засаженные картофелем склоны! Я бывал там. Местная полиция найдет их в пять минут. Когда вы звонили в лагерь?
ГУМБЕРТ: Вы что, мне не верите?
ДЖОН ФАРЛО: Нет, нет. Прошу вас, Гумберт. Давайте обсудим это как цивилизованные люди. Вы не хотите, чтобы она была на похоронах. Так?
ГУМБЕРТ: Она нервная и впечатлительная. Ради чего подвергать ее этой мучительной традиции?
ДЖОН ФАРЛО: Смерть как традиция. Любопытный взгляд на вещи.
ДЖОАНА ФАРЛО: Послушай, Джон, может быть, он прав. А если это потрясение разовьет в ней какой-нибудь комплекс или у нее образуется какой-нибудь психический блок?
ДЖОН ФАРЛО: Ну-ну. Этот ребенок не из тех, у кого бывают блоки. Что вы намерены с ней делать?
ГУМБЕРТ: Все, что будет для нее нежно, то есть нужно. Сразу после похорон я заберу ее из лагеря. Затем мы некоторое время попутешествуем по окрестностям, съездим на какой-нибудь курорт или что-нибудь в этом духе. А потом мы отправимся в Бердслей, где я буду читать лекции.
ДЖОН ФАРЛО: Понятно.
ДЖОАНА ФАРЛО: В Бердслее чудная школа для девочек.
ДЖОН ФАРЛО: Угу. Конечно, мы понимаем, что (попыхивает трубкой) у Лолиты теперь никого не осталось, но нам хотелось бы знать, совершили ли вы формальную процедуру ее удочерения?
ДЖОАНА ФАРЛО: Но разве отчим в таких случаях не становится опекуном автоматически?
ДЖОН ФАРЛО: Ах, вот ты о чем. Но я-то спрашиваю…
Гумберт осознает, что наступил решающий момент. Вновь, как безумное и перевернутое эхо, включается магнитофон, глухо воспроизводящий искаженные фразы из письма Эдгара По миссис Клемм («они отнимают — отнимают ее — потеряно — все потеряно…»). Гумберт начинает говорить веско и убедительно.
ГУМБЕРТ: Хорошо. Давайте разъясним это раз навсегда. Я открою вам этот секрет. Скажите, вы действительно полагаете, что одна рамздэльская домохозяйка, вдова и женщина скорее застенчивая, неужели вы полагаете, что в один прекрасный день она вдруг так сильно влюбилась в случайного квартиранта, незнакомца, приехавшего из Европы, что решила связать с ним жизнь? Не кажется ли вам, что это было бы как-то странно? А теперь взгляните, пожалуйста, на этот документ.
Он достает карточку Шарлотты, которую она ему надписала: «Моему chéri Гумберту. Апрель, 1936». С припиской: «Обрати внимание на год; исправлено с 1946».
ДЖОН ФАРЛО: Разумеется, я не мог предполагать, что вы были знакомы четырнадцать лет. Я и Джоан познакомились с Шарлоттой только два года назад, когда она с дочкой переехала из Риски.
ГУМБЕРТ: Конечно. Любопытно, не так ли? В 1936 году она была обручена. У меня была жена в Европе. Но это еще не все.
ДЖОН ФАРЛО: Но я все же не понимаю, что это меняет…
ГУМБЕРТ: Это была короткая романтическая встреча, удивительное любовное приключение. Потом я вернулся во Францию.
ДЖОАНА ФАРЛО: Джон, Джон, ты разве не понимаешь? Лолита — дочь Гумберта.
КОНЕЦ ПЕРВОГО АКТА
II
Комната Гумберта. Он укладывает
