уединение.
Сад гостиницы «Мирана Палас» ночью. На освещенном нижнем балконе родители Аннабеллы, тетка Гумберта Сибилла и некий мистер Купер играют в карты (европейская разновидность покера). Тетя Сибилла ласково перебирает в руках трех карточных королей. Аннабелла в светлой пижаме проскальзывает сквозь заросли жимолости из окна первого этажа в темный сад, где у балюстрады под олеандрами ее встречает юный Гумберт. Она садится на каменный выступ, Гумберт благоговейно припадает к ней, его руки обнимают ее бедра, и свет декоративного фонаря проецирует на каменную ограду эмблематические силуэты длинных листьев. Он нащупывает ее тайный ключ, когда мать Аннабеллы, хлопнув картами по столу, громко выкрикивает имя дочери.
ГОЛОС ГУМБЕРТА: А потом лето кончилось. Тетя Сибилла после тропического ливня поскользнулась на террасе и сломала ногу, и в тот вечер мне полагалось ухаживать за ней и читать ей «Южный Ветер»,[47] ее любимый роман, но вместо этого я сбежал на маленькую железнодорожную станцию, на платформе которой так величественно останавливались Европейские экспрессы дальнего следования. Я оставил ее, и я видел, как Аннабелла уезжала.
Железнодорожная станция на Лазурном берегу — светлый вечер — черные кипарисы и молодая луна. «Голубой экспресс» отходит. Юношеской рысью мы следуем вдоль по перрону за спальным вагоном «Ницца — Париж», из окна которого в экстазе расточаемых воздушных поцелуев и рыданий высовывается провожаемая Гумбертом девочка.
ГОЛОС ГУМБЕРТА: Мы расстались. Никогда больше я не видел ее живой. Несколько месяцев спустя после того, как она покинула Ривьеру, меня отправили в школу в Англию. В том же году она умерла от пневмонии в приморском городке. Я узнал о ее болезни с опозданием и едва успел приехать на похороны. Вот ее могила, в конце той аллеи.
Та аллея. Мы видим, в согласии с романтическим стилем По, знатных родственников Аннабеллы, проносящих ее тело по обсаженной высокими кипарисами аллее. Наш юный плакальщик наблюдает за процессией, поглощенный своим горем. Родственница-нимфетка кладет на могилу венок.
ГОЛОС ГУМБЕРТА: Я пишу это в тюрьме, и физическая изоляция, на которую я осужден, странным образом способствует сосредоточению и осмыслению того отдаленного, рассеянного личного прошлого, что я вызываю к жизни. Если у меня будет довольно времени до начала судебного разбирательства, я попробую продолжить свой рассказ, двигаясь вперед от этой первой юношеской любви, и поведать со всеми возможными подробностями в изложении обстоятельств и чувств историю моей дальнейшей жизни в Европе и Америке. И если мне удастся совладать с моей непростой задачей, я передам эти страницы в надежные руки моего консультанта и доктора Джона Рэя.
Доктор Рэй в своем кабинете, как прежде, держит в руках машинописный текст.
ДОКТОР РЭЙ: Вот они, эти драгоценные страницы. Из них мы узнаём, что Гумберт так никогда и не смог забыть грациозную Аннабеллу, чей образ и чья тень преследовали его на каждой аллее его любовной жизни. Он кончил курс в университете в Англии и продолжил свои ученые изыскания — в области сравнительного литературоведения — в Швейцарии, где, в силу своего подданства и темперамента, он оставался в стороне от безумства Второй мировой войны. Затем он переехал в Париж, где пробовал себя в различных литературных занятиях и преподавал английский язык в школе для мальчиков. Но нас не заботит его интеллектуальная жизнь, нас интересуют его нравственные переживания. Повсюду: в городском парке…
Нимфетка подтягивает ремешки своего роликового конька. Она поставила бронированную ногу на край скамейки, на которой сидит Гумберт, ее яркие локоны спадают на покрытую солнечными пятнами обнаженную голень.
ГОЛОС ДОКТОРА РЭЯ: …на автобусных остановках…
Щебечущие, теснящиеся кучкой школьницы набиваются в автобус и напирают на Гумберта. Одна нимфетка бросает на него взгляд, толкает локтем свою товарку, и обе хихикают.
ГОЛОС ДОКТОРА РЭЯ: …на улицах…
Две нимфетки играют в стеклянные шарики на тротуаре под кленами.
ГОЛОС ДОКТОРА РЭЯ: …в саду сиротского приюта…
Бледные девочки в черных чулках выполняют скучные гимнастические упражнения под руководством монахини.
ГОЛОС ДОКТОРА РЭЯ: …и во многих других местах Гумберт боролся с необыкновенно сильными побуждениями и продолжал, движимый своей постыдной страстью, высматривать девочку, в которой он мог бы отчасти воскресить возлюбленную своей отроческой поры. В тридцать лет он решил жениться. Он остановил свой выбор на дочери доктора, поляка по происхождению, жившего в Париже и лечившего его от болезни сердца.
Гумберт и доктор играют в шахматы. Валерия, дочка доктора, заигрывает с Гумбертом. Ей под тридцать, она довольно потаскана и коротконога, но в поведении и манере одеваться подделывается под юную девицу. «Она казалась какой-то пушистой и резвой, одевалась a la gamine[48]… и надувала губки, и переливалась ямочками, и кружилась самым что ни на есть трафаретным образом».[49]
ГОЛОС ДОКТОРА РЭЯ: Он женился на Валерии, но действительность скоро взяла верх, и тогда у одураченного Гумберта оказалась на руках вместо нимфетки большая, дебелая, глупая взрослая женщина.
Буржуазный вечер в крошечной парижской квартире. Гумберт читает вечернюю газету. Валерия, в мятой ночной сорочке, не скрывающей ее полных плеч, почесывая крестец, присматривает за pot-au-feu.[50]
ГОЛОС ДОКТОРА РЭЯ: Семейная жизнь тянулась несколько лет. Тем временем Гумберт вновь принялся за свои литературные и исследовательские занятия. Составленное им пособие по французским переводам английской поэзии имело некоторый успех, и Институт сравнительного литературоведения в одном американском городе предложил ему место преподавателя.
Парижская префектура. Гумберт и Валерия выходят. Он проверяет пачку документов, она выглядит взволнованной.
ГУМБЕРТ: Все бумаги готовы.
ГОЛОС ДОКТОРА РЭЯ: Они собрали все документы, они могли ехать. Прощай, серый Париж!
ГУМБЕРТ: Прощай, серый Париж! Теперь, дорогая, смотри не потеряй паспорт. (Отдает ей паспорт.)
Они идут по улице. С места трогается таксомотор и пригласительно ползет вдоль панели. Сохраняя молчание, Валерия начинает трясти своей болоночной головой.
ГОЛОС ДОКТОРА РЭЯ: Следите за таксомотором.
ГУМБЕРТ: Отчего ты трясешь головой? Там разве есть что-нибудь? Камешек?
Она продолжает трясти.
ГУМБЕРТ: Могу тебя заверить, что твоя голова совершенно пуста.
ВАЛЕРИЯ: Нет-нет-нет-нет…
ГУМБЕРТ: Довольно.
ВАЛЕРИЯ: …я так больше не могу. Ты поплывешь в Америку один.
ГУМБЕРТ: Что? Что ты несешь, идиотка?! Валерия. Мы должны разойтись.
ГУМБЕРТ: Я отказываюсь обсуждать это на улице. Такси!
Тихо сопровождавший их таксомотор плавно тормозит.
ГУМБЕРТ: Quarante-deux, rue Baudelaire.
ГОЛОС ДОКТОРА РЭЯ: Улица Бодлера, сорок два.[51]
Они садятся в таксомотор.
ГУМБЕРТ: Могу я узнать, почему ты желаешь разойтись?
ВАЛЕРИЯ: Потому что жизнь с тобой печальна и страшна. Потому что у тебя невозможные глаза. Потому что я даже не могу вообразить себе, о чем ты думаешь. Потому что я боюсь и ненавижу тебя.
ГОЛОС ДОКТОРА РЭЯ: Никогда прежде она не была такой говорливой.
ГУМБЕРТ: Раньше ты не была такой говорливой. Ну, хорошо. Давай объяснимся…
ГОЛОС ДОКТОРА РЭЯ: Мой пациент ошеломлен. Как говаривал профессор Гаст: «Горе тому, кто, подобно сердито жужжащей мухе, увязает в собственном комплексе вины». Мистер Гумберт не в силах сдержать себя, он брызжет слюной. А вот знаменитая Place de l’Etoile, площадь Звезды. Тут надобно иметь хорошие тормоза. Ой-ой! Ну, что я говорил?!
Водитель таксомотора странно рассеян.
ВАЛЕРИЯ: Все кончено. Отныне я свободна. В моей жизни есть другой человек, и я тебя оставляю.
ГУМБЕРТ: Кто же этот человек? О ком ты говоришь? Как ты смеешь?
ГОЛОС ДОКТОРА РЭЯ: Что ж — смеет. Весьма забавное положение. Гумберт привык самостоятельно принимать решения. Но судьба его брака больше не была у него в руках. Мне кажется, водитель должен был здесь повернуть налево. Впрочем, он может свернуть на следующем перекрестке.
ВАЛЕРИЯ: Он человек, а не чудовище. Он русский, бывший полковник Белой Армии. Его отец был советником у Царя.
ГУМБЕРТ: Я не знаю, о ком ты говоришь. Я… я не знаю, что с тобой сделаю, если ты исполнишь свою угрозу.
ГОЛОС ДОКТОРА РЭЯ: Берегись! Едва успел проскочить. Когда вы анализируете поведение этих неосторожных пешеходов, вы понимаете, что они только медлят на своем пути от утробы до гроба.
ВАЛЕРИЯ: О, теперь ты ничего мне не сделаешь… потому что я люблю его.
ГУМБЕРТ: Но, будь ты проклята, кто этот человек, черт его побери!
ВАЛЕРИЯ: Да вот этот, кто ж еще? (Указывает на мясистый затылок шофера, который, обернувшись, на мгновение показывает русский профиль: нос картошкой и жесткие усы.)
Таксомотор останавливается у обочины.
Тротуар напротив дома 42 по улице Бодлера. Шофер и оба пассажира выходят из автомобиля.
ШОФЕР: Позвольте представиться, полковник Максимович. Я часто видел вас в кинематографе на углу, а она сидела между нами. (Нежно улыбается Валерии.) Давайте все выясним.
ГУМБЕРТ: Нам нечего выяснять.
МАКСИМОВИЧ: Раз так, то, может быть, нам следует безотлагательно поместить ее с вещами в мое авто? (Поворачивается к Валерии.) Ты согласна? Ты готова?
ГУМБЕРТ: Я с вами двумя ни в чем таком участвовать не намерен. Это смешно!
МАКСИМОВИЧ: Она такая бледная сегодня, бедняжка. Позвольте мне помочь ей собрать вещи.
ВАЛЕРИЯ: Моя кофеварка!
МАКСИМОВИЧ: Именно, все свадебные подарки. А кроме того: белое платье, черное платье, библиотечные книги, которые она должна вернуть, ее шубу и диету.
ГУМБЕРТ: Прошу прощения, что там у вас значится последним номером в списке этих обворожительных вещей?
ВАЛЕРИЯ: Моя диета. Он говорит о режиме питания, что составил для меня отец.
ГУМБЕРТ: Ах, да! Ах, разумеется! Что-нибудь еще?
МАКСИМОВИЧ: Там поглядим. Давайте поднимемся наверх.
ГОЛОС ДОКТОРА РЭЯ: Развод был неизбежен. Валерия подыскала себе другого, более подходящего супруга, и Гумберт отправился в Америку один.
Гумберт драматично стоит на палубе океанского лайнера. Небоскребы Нью-Йорка неясно вырисовываются в осенней дымке.
ГОЛОС ДОКТОРА РЭЯ: Бердслейский колледж в Айдахо пригласил Гумберта в следующем году на преподавательскую службу. А пока, находясь в Нью-Йорке, он дни напролет просиживал в библиотеках, готовя курс лекций под общим названием «Романтики и Бунтари».
Библиотека. Поблизости от читательской кабины Гумберта учитель показывает стайке скучающих школьниц Место, Где Обитают Книги.
ГОЛОС ДОКТОРА РЭЯ: Он также принимал приглашения на разовые выступления. Одно из таких выступлений в Женском Клубе было прервано из-за нервного срыва, явившегося следствием уединенных напряженных занятий и подавленных желаний.
Женский Клуб. Дородная матрона, миссис Нэнси Уитман (карточка с именем приколота к ее груди), поднимается над графином, чтобы представить выступающего.
МИССИС УИТМАН: Прежде чем вы познакомитесь с нашим сегодняшним выдающимся гостем, вы будете рады узнать, что в следующую пятницу перед нами выступит знаменитый психиатр Джон Рэй, который расскажет нам о сексуальном символизме гольфа.
(Аплодисменты.)
А сегодня у нас в гостях доктор Гумберт, многие годы проживший в очень континентальном окружении. Он сейчас расскажет нам о романтической поэзии. Просим, доктор Гумберт.
Собравшиеся дамы рассматривают гостя — различные выражения сменяются на их эластичных лицах: некоторые лица полные, но, как в кривом зеркале, они вытягиваются восьмерками и распадаются на части, другие — худые и вытянутые, но у их владелиц бездонные декольте, третьи сливаются с плотью обнаженных бугристых рук или превращаются в восковые фрукты в претенциозных вазах.
ЗАПИНАЮЩИЙСЯ ГОЛОС ГУМБЕРТА: Позвольте мне проиллюстрировать предмет моего выступления примером из стихотворения Эдгара По, в котором… в
