без этого зуда нет и науки. Ланс был создан из такого именно матерьяла.
Напрягая воображение до последней крайности, я вижу, как он пытается совладать с паническим ужасом, павиану незнакомым вовсе. Ланс, безусловно, мог бы опуститься, подняв оранжевое облако пыли, где-нибудь в центре пустыни Фарсис (если это и впрямь пустыня) или недалеко от фиолетового водоема — Феникс или Оти (если это действительно озера). Но с другой стороны… Видите-ли, как это иногда бывает в подобных случаях, что-то непременно объяснится сразу, страшно и безповоротно, между тем как другие загадки будут появляться по очереди, одна за другой, и разгадываться постепенно. Мальчиком, я…
Мальчиком семи или восьми лет, мне случалось видеть один и тот же смутно повторявшийся сон, места действия которого я никогда не мог опознать и сколько-нибудь рационально определить, хотя перевидал много странных мест. Мне хочется теперь воспользоваться им, чтобы залатать зияющую дыру, рваную рану в моей повести. Ничего необычайного в этой местности не было, ничего ужасного или даже диковинного: просто небольшая площадь ни к чему не обязывающей устойчивости, участок ровной поверхности, обволокнутой чем-то неопределенно-туманным; иными словами, скорее безразличная изнанка пейзажа, чем его фасад. Неприятно в этом сновидении было то, что я почему-то не мог обойти это пространство кругом, чтобы встретить его лицом к лицу. В тумане угадывалось нечто массивное — вроде бы каменная порода какая-то, — гнетущих и вполне безсмысленных очертаний, и в продолжение моего сна я все наполнял какой-то сосуд (который можно перевести как «ведро») объемами меньшего размера (их можно передать словом «камушки»), и из носа у меня текла кровь, но я был слишком взбудоражен и взволнован, чтобы обращать на это внимание. И каждый раз, что мне снился этот сон, кто-то позади меня вдруг начинал кричать, и я просыпался тоже с криком, как бы подхватывая первоначальный, неизвестно чей вопль, с его изначальной же нотой все усиливающегося ликования, но уже лишенный всякого значения — если вообще тут имелось какое-то исходное значение. Говоря о Лансе, я желал бы заметить, что нечто похожее на мой сон — Но вот что забавно: когда перечитываю написанное, весь фон, все подлинное, что было в воспоминании, испаряется — вот теперь и вовсе исчезло — и не могу поручиться даже себе самому, что запись эта продиктована собственным моим переживанием. Я только хотел сказать, что Ланс и его товарищи, достигнув своей планеты, может быть, почувствовали нечто напоминающее мой сон — который теперь уже и не мой.
5
И вот наконец они возвратились! Всадник под проливным дождем несется вскачь, цок-цок, по булыжной мостовой к дому Боков и выкрикивает потрясяющую свою весть, круто осадив коня у ворот, возле струящейся магнолии, а Боки опрометью выбегают из дома, как два дикобразных грызуна. Вернулись! Вернулись и пилоты, и астрофизики, и один натуралист (другой, Денис, погиб и его оставили на небесах, так что в этом случае старая сказка получила любопытное подтверждение).
На шестом этаже провинциальной больницы, тщательно скрываемой от репортеров, Бокам говорят, что их сын в маленькой комнате для посетителей, второй направо, и готов их принять; есть какая-то сдержанная почтительность в тоне этого сообщения, как если бы оно относилось к сказочному королю. Входить нужно тихо; сестра Кувер будет там неотлучно. О да, он чувствует себя хорошо, говорят им, — может даже отправляться домой на будущей неделе. Тем не менее они могут побыть с ним всего несколько минут, и пожалуйста никаких разспросов — просто поболтайте о том о сем. Ведь вы понимаете. А потом скажете, что придете опять завтра или послезавтра.
Ланс в сером халате, коротко стриженый, загар сошел, переменившийся, нет, прежний, нет, переменившийся, худой, ноздри заткнуты шариками ваты, сидит на краю дивана, сцепив руки, немного смущен. Нетвердо встает с гримаской улыбки и снова садится. У мадам Кувер, сестры милосердия, синие глаза, но нет подбородка.
Тишина дозревала. Тогда Ланс говорит: «Было замечательно. Просто замечательно. В ноябре опять отправлюсь».
— По-моему, — говорит Бок, — Шилла брюхата.
Быстрая улыбка, легкий кивок обрадованной признательности. Потом, повествовательным тоном: «Je vais dire çа en français. Nous venions d’arriver…»[129]
— Покажите же им письмо от Президента, — говорит мадам Кувер.
— Только что мы прибыли туда, — продолжает Ланс, — Денис был еще жив, и первое, что мы с ним видим…
Сестра Кувер перебивает, вдруг затараторив: «Нет, Ланс, нет. Нет, сударыня, прошу вас. Доктор распорядился чтобы никаких контактов, очень вас прошу».
Теплый висок, холодное ухо.
Боков выпроваживают. Они шибко шагают — хотя спешить некуда, ну просто совершенно некуда спешить — по корридору, вдоль его обшарпанной, оливково-охряной стены, нижняя оливковая половина отделена от охряной верхней непрерывной коричневой линией, ведущей к преклонного возраста лифтам. Идет наверх (успели заметить старца в инвалидном кресле). Уезжает опять в ноябре (Ланцелин). Идет вниз (старики Боки). В этом лифте — две улыбающиеся дамы и молодая женщина с младенцем, и дамы глядят на них с радостным умилением, да еще седовласый, согбенный, хмурый лифтер, стоящий ко всем спиной.
Примечания
Примечания Дмитрия Набокова
Здесь я помещаю мои примечания к рассказам, ранее не включавшимся в сборники на английском языке, а также заметки Владимира Набокова к рассказам из сборников «A Russian Beauty and Other Stories» (1973) [«Красавица»], «Tyrants Destroyed and Other Stories» (1975) [«Истребление тиранов»] и «Details of a Sunset and Other Stories» (1976) [«Подробности заката»], которые были выпущены нью-йоркским издательством «McGraw-Hill» и в различных переводах разошлись по всему миру.
Примечания к каждому из рассказов этого собрания расположены в том же порядке, что и сами рассказы; Набоков не составлял примечаний к отдельным рассказам, вошедшим в его первый значительный американский сборник, «Nabokov’s Dozen» [«Набокова дюжина»] (Doubleday & Company, Garden City, New York, 1958); см., впрочем, Приложение в настоящем издании, в котором мы печатаем его «Библиографические заметки», вошедшие в его первый английский сборник рассказов, а также его предисловия к каждому из сборников, выпущенных издательством «МcGraw-Hill».
При составлении этого тома я старался по возможности придерживаться хронологической последовательности. В тех случаях, где известны только даты публикаций, приходилось ориентироваться на них. Основными источниками послужили для меня комментарии самого Набокова, архивные материалы и неоценимые разыскания Брайана Бойда, Дитера Циммера и Майкла Джулиара. Кое-где читатель заметит расхождения датировок. В тех случаях, когда такая непоследовательность возникает в комментариях самого Набокова, я предпочитал не вмешиваться в детали его текстов[130].
Дмитрий Набоков
Нежить. Рассказ опубликован 7 января 1921 года в газете русской эмиграции «Руль», которая начала выходить в Берлине месяцем ранее и в которой Набоков регулярно помещал свои стихи, пьесы, рассказы, переводы и шахматные задачи. Вместе с двенадцатью другими произведениями, прежде не включавшимися в сборники, рассказ лишь недавно был переведен с русского и вошел в книгу «Венецианка и другие рассказы» («La Venitienne et autres nouvelles». Gallimard, 1990); а также «Венецианка» («La Veneziana». Adelphi, 1992), в немецкое собрание сочинений Владимира Набокова («Gesammelte Werke». Rowohlt, 1989, переводчик и редактор Дитер Циммер), а также в голландский двухтомник (De Bezige Bij, 1995, 1996). Если почти все из пятидесяти двух рассказов, включенных в предыдущие сборники, переведены мною под руководством моего отца, то за переводы этих тринадцати, выполненные после смерти Владимира Набокова, ответственен я один.
«Нежить» — первый опубликованный рассказ Набокова и один из самых ранних по времени создания. Он был подписан «Владимир Сирин» (птица сирин — персонаж русских сказаний, а также современная ястребиная сова); этим псевдонимом автор в молодости подписывал многие свои произведения.
Литературный дебют Набокова состоялся еще в бытность его студентом Кембриджа, где он учился в колледже Св. Троицы (в мае 1919 года он прибыл с родителями в Англию, навсегда покинув Россию); пестуя свое страстное увлечение поэзией, он в то же время переводил повесть Ромена Роллана «Кола Брюньон» («Николка Персик»).
Д. Н.
Говорят по-русски. Рассказ относится к 1923 году, причем, по всей вероятности, к его началу. До сих пор рассказ не публиковался.
Упомянутый в тексте Майн Рид — это Томас Майн Рид (1818–1883), автор приключенческих романов. «Господин Ульянов» — это Владимир Ильич Ульянов, вошедший в историю под сценическим именем В. И. Ленин. ГПУ, первоначально именовавшееся ЧК, а позднее НКВД, МВД и КГБ, — большевистская охранка. В числе книг, которые дозволено читать «узнику», — «Басни» И. А. Крылова (1768–1844) и «Князь Серебряный», популярный исторический роман А. К. Толстого (1817–1875).
Д. Н.
Звуки написаны в сентябре 1923 года и опубликованы в моем английском переводе журналом «Нью-Йоркер» 14 августа 1995 года; теперь рассказ включен в настоящее издание.
Напечатав «Нежить», Набоков не писал рассказов два года, до января 1923 года; в этот период он завершил обучение в Кембридже (летом 1922 года). Жил он теперь в Берлине, куда в октябре 1920 года переехала его семья и где 28 марта 1922 года был застрелен его отец. К тому времени, когда Набоков сочинил «Звуки», он опубликовал два поэтических сборника и свой перевод «Алисы в Стране чудес» («Аня в Стране чудес»). «Звуки» содержат, среди прочего, преобразованные впечатления юношеского любовного романа, предметом которого стала, по всей вероятности, двоюродная сестра писателя, Татьяна Евгеньевна Сегелькранц (очевидно, именно так пишется фамилия ее мужа-офицера, искаженная предшествующими упоминаниями)[131], в девичестве Рауш, выведенная также в романе «Дар».
Д. Н.
Удар крыла, написанный в октябре 1923 года, был напечатан в Берлине эмигрантским еженедельником «Русское эхо»[132] в январе 1924 года; теперь включен в настоящее издание. Хотя местом действия служит швейцарский Церматт, в рассказе отражены воспоминания о коротких вакациях в Сант-Морице в декабре 1921 года, где Набоков побывал вместе со своим кембриджским приятелем, Бобби де Калри.
Из письма Набокова к матери (которая в конце 1923 года переехала в Прагу, тогда как Набоков остался в Берлине, где в апреле 1924 года женился на Вере Слоним) мы знаем, что в декабре 1924 года он отправил ей «продолжение» этого рассказа — по-видимому, уже опубликованное. В настоящее время никаких следов этого сочинения не обнаружено. Мой перевод на английский, в котором перефразировано одно предложение, был напечатан под заглавием «Wing-beat» в журнале «The Yale Review» в апреле 1992 года.
Д. Н.
Боги. Набоков написал этот рассказ в октябре 1923 года. Публикуется впервые.
В это время Набоков работал над пьесой, занимающей, насколько можно судить, важнейшее место в его драматургии: это «Трагедия господина Морна» в пяти актах, которую впервые готовит к публикации издательство «Ardis Press»[133].
Д. Н.
Случайность, один из ранних рассказов, написанный в начале 1924 года в последних отблесках моей холостяцкой жизни, был отклонен берлинской эмигрантской газетой «Руль» («Мы не печатаем анекдотов про кокаинистов», — сказал редактор точно таким же тоном,
