Полюс. Владимир Владимирович Набоков
…He was a very gallant gentleman{1}.
Из записной книжки капитана Скотта
Драма в одном действии
Внутренность палатки. Четыре фигуры: капитан Скэт, по прозванию «Хозяин», и Флэминг полусидят, Кингсли и Джонсон спят, с головой закутавшись. У всех четверых ноги в меховых мешках.
ФЛЭМИНГ:
Двенадцать миль всего, — а надо ждать…
Какая буря!.. Рыщет, рвет… Все пишешь,
КАПИТАН СКЭТ:
(перелистывая дневник)
Надо же…
четыре дня, как с полюса обратно
идем мы, и сегодня пятый день,
как эта буря держит нас в палатке
без пищи{2}…
ДЖОНСОН:
(спросонья)
Ох…
КАПИТАН СКЭТ:
Проснулся? Как себя
ты чувствуешь?
ДЖОНСОН:
Да ничего… Занятно…
Я словно на две части разделен:
одна — я сам — сильна, ясна; другая —
цинга — все хочет спать… Такая соня…
КАПИТАН СКЭТ:
Воды тебе не надо?
ДЖОНСОН:
Нет, — спасибо…
И вот еще: мне как-то в детстве снилось, —
запомнилось — что ноги у меня, —
как посмотрел я, — превратились в ноги
слона.
(Смеется.)
Теперь мой сон сбылся, пожалуй.
А Кингсли — как?
КАПИТАН СКЭТ:
Плох, кажется… Он бредил,
теперь — затих.
ДЖОНСОН:
Когда мы все вернемся, —
устроим мы такой, такой обед, —
с индейкою, — а главное, с речами,
речами…
КАПИТАН СКЭТ:
Знаем, — за индейку сам
сойдешь, когда напьешься хорошенько?
А, Джонсон?..
Спит уже…
ФЛЭМИНГ:
Но ты подумай —
двенадцать миль до берега, до бухты,
где ждет, склонив седые мачты набок,
корабль наш… между синих льдин! Так ясно
его я вижу!..
КАПИТАН СКЭТ:
Что же делать, Флэминг…
Не повезло нам. Вот и все…
ФЛЭМИНГ:
И только
двенадцать миль!..
Хозяин, — я не знаю —
как думаешь — когда б утихла буря,
могли бы мы, таща больных на санках,
дойти?{3}..
КАПИТАН СКЭТ:
Едва ли…
ФЛЭМИНГ:
Так. А если б… Если б
их не было?
КАПИТАН СКЭТ:
Оставим это… Мало ль,
Друг, посмотри-ка,
который час.
ФЛЭМИНГ:
минут второго…
КАПИТАН СКЭТ:
Что же, мы до ночи
продержимся… Ты понимаешь, Флэминг,
ведь ищут нас, пошли навстречу с моря, —
и, может быть, наткнутся… А покамест
давай-ка спать… Так будет легче…
ФЛЭМИНГ:
Нет, —
спать не хочу.
КАПИТАН СКЭТ:
Тогда меня разбудишь —
так — через час. Не то могу скользнуть…
скользнуть… ну, понимаешь…
ФЛЭМИНГ:
(Пауза.)
Все трое спят… Им хорошо… Кому же
я объясню, что крепок я и жаден,
что проглотить я мог бы не двенадцать,
а сотни миль, — так жизнь во мне упорна.
От голода, от ветра ледяного
во мне все силы собрались в одну
горячую тугую точку… Точка
такая может все на свете…
(Пауза.)
Джонсон,
ты что? Помочь?
ДЖОНСОН:
Я сам — не беспокойся…
Я, Флэминг, выхожу…
ФЛЭМИНГ:
Куда же ты?..
ДЖОНСОН:
Так, — поглядеть хочу я, не видать ли
чего-нибудь. Я, может быть, пробуду
довольно долго{4}…
ФЛЭМИНГ:
Ты — смотри — в метели
не заблудись…
еще ходить, хоть ноги у него
гниют…
(Пауза.)
дрожит от снегового гула…
КИНГСЛИ:
(бредит)
Джесси,
моя любовь, — как хорошо… Мы полюс
видали, я привез тебе пингвина.
Ты, Джесси, посмотри, какой он гла…
гла… гладенький… и ковыляет… Джесси,
ты жимолость{5}…
(Смеется.)
ФЛЭМИНГ:
Счастливец… Никого-то
нет у меня, о ком бы мог я бредить…
У капитана в Лондоне жена,
сын маленький{6}. У Кингсли — вот — невеста,
почти вдова… У Джонсона — не знаю,
мать, кажется{7}… Вот глупый, — вздумал тоже
пойти гулять. Смешной он, право, — Джонсон.
Жизнь для него — смесь подвига и шутки,
не знает он сомнений, и пряма
душа его, как тень столба на ровном
снегу… Счастливец… Я же трус, должно быть:
меня влекла опасность, — но ведь так же
и женщин пропасти влекут. Неладно
я прожил жизнь… Юнгой был, водолазом;
метал гарпун в неслыханных морях.
О, эти годы плаваний, скитаний,
томлений!.. Мало жизнь мне подарила
Ночей спокойных, дней благих… И все же…
КИНГСЛИ:
(бредит)
Поддай! Поддай! Так! Молодец! Скорее!
Бей! Не зевай! По голу!.. Отче наш,
иже еси…
(Бормочет.)
ФЛЭМИНГ:
…и все же нестерпимо
жить хочется… Да, — гнаться за мячом,
за женщиной, за солнцем, — или проще —
есть, много есть, — рвать, рвать сардинок жирных
из золотого масла, из жестянки…
Жить хочется до бешенства, до боли —
КАПИТАН СКЭТ:
Что, что случилось? Кто там?
Что случилось?..
ФЛЭМИНГ:
Спокойно все… Вот только Кингсли бредит…
КАПИТАН СКЭТ:
Ох…
Мне снился сон какой-то, светлый, страшный.
Где Джонсон?
ФЛЭМИНГ:
Вышел… Посмотреть хотел он,
не видно ли спасенья.
КАПИТАН СКЭТ:
Как давно?
ФЛЭМИНГ:
Минут уж двадцать…
КАПИТАН СКЭТ:
Флэминг! — что ж ты, право,
Но впрочем…
Помоги мне встать, скорей,
скорей… Мы выйдем…
ФЛЭМИНГ:
Я, Хозяин, думал…
КАПИТАН СКЭТ:
Нет, ты не виноват.
Ух, снегу сколько!
КИНГСЛИ:
(один, бредит)
Ты не толкай — сам знаю — брось — не нужно
меня толкать…
(Приподнимается.)
Хозяин, Флэминг, Джонсон!
Хозяин!..
Никого… А! Понимаю,
втроем ушли. Им, верно, показалось,
что я уж мертв… Оставили меня,
пустились в путь…
Нет, это шутка! Стойте,
вернитесь же… Хочу я вам сказать…
хочу я вам… А! Вот что значит смерть:
стеклянный вход… вода… вода… все ясно…
Пауза. Возвращаются Капитан и Флэминг.
КАПИТАН СКЭТ:
Вот глупо — не могу ступать.
Спасибо…
Но все равно. Мы Джонсона едва ли
могли б найти… Ты понял, что он сделал?
ФЛЭМИНГ:
Конечно… Ослабел, упал; бессильный,
Звал, может быть… Все это очень страшно…
(Отходит в глубь палатки.)
КАПИТАН СКЭТ:
(про себя)
Нет, — он не звал. Ему лишь показалось,
что он — больной — мешает остальным, —
и вот ушел… Так это было просто
и доблестно… Мешок мой словно камень —
не натянуть…
ФЛЭМИНГ:
Хозяин! Плохо! Кингсли
скончался… Посмотри…
КАПИТАН СКЭТ:
Мой бедный Эрик!
Зачем я взял его с собой? Средь нас
он младший был… Как он заплакал, — помнишь, —
когда на полюсе нашли мы флаг
норвежский… Тело можно тут оставить, —
не трогай…
ФЛЭМИНГ:
Мы одни теперь, Хозяин…
КАПИТАН СКЭТ:
Не надолго, друг мой, не надолго…
ФЛЭМИНГ:
Пурга смолкает…
КАПИТАН СКЭТ:
Знаешь ли — я думал —
вот, например, — Колумб… Страдал он, верно, —
зато открыл чудеснейшие страны,
а мы страдали, чтоб открыть одни
губительные белые пустыни…
И, знаешь, — все-таки так надо…
ФЛЭМИНГ:
Что же,
Хозяин, — не попробовать ли нам?
Двенадцать миль — и спасены…
КАПИТАН СКЭТ:
Нет, Флэминг,
встать не могу…
ФЛЭМИНГ:
КАПИТАН СКЭТ:
Не дотащишь —
тяжелый я. Здесь лучше мне. Здесь тихо.
Да и душа тиха, — как воскресенье
в шотландском городишке… Только ноги
чуть ноют, — и бывают скучноваты
медлительные воскресенья наши…
Жаль, — шахмат нет. Сыграли бы…
ФЛЭМИНГ:
Да, жалко…
КАПИТАН СКЭТ:
Послушай, Флэминг, — ты один отправься…
ФЛЭМИНГ:
Тебя оставить здесь? И ты так слаб…
Сам говоришь, что ночь едва ли можешь…
КАПИТАН СКЭТ:
Иди один. Я так хочу.
ФЛЭМИНГ:
Но как же…
КАПИТАН СКЭТ:
Я дотяну, я дотяну… Успеешь
прислать за мной, когда достигнешь бухты.
Иди! Быть может, даже по дороге
ты наших встретишь. Я хочу, иди же…
Я требую…
ФЛЭМИНГ:
Да, — я пойду, пожалуй…
КАПИТАН СКЭТ:
Иди… Что ты возьмешь с собою?
ФЛЭМИНГ:
Санок
не нужно мне, — вот только эти лыжи
да палку…
КАПИТАН СКЭТ:
Нет, постой, — другую пару…
Мне кажется, запяточный ремень
на этой слаб…
Прощай… Дай руку… Если —
нет, — все равно…
ФЛЭМИНГ:
Эх, — компас мой разбит…
КАПИТАН СКЭТ:
Вот мой, бери…
ФЛЭМИНГ:
Давай…
Что же, я готов…
Итак, — прощай, Хозяин, я вернусь
с подмогой, завтра к вечеру, не позже…
КАПИТАН СКЭТ:
Прощай.
Флэминг уходит.
Да, — он дойдет… Двенадцать миль…
К тому же пурга стихает…
(Пауза)
Дневник, — вот он, смиренный мой и верный
молитвенник… Начну-ка с середины…
(Читает.)
«Пятнадцатое ноября; луна
горит костром; Венера, как японский
фонарик{8}…»
(Перелистывает)
«Кингсли — молодец. Все будто
играет, — крепкий, легкий… Нелады
с собачками: Цыган ослеп, а Рябчик
исчез: в тюленью прорубь, вероятно,
попал{9}…
Aurora borealis{10} раздышалась…»
(Перелистывает)
«Февраль, восьмое: полюс. Флаг норвежский
торчит над снегом… Нас опередили{11}.
Обидно мне за спутников моих.
Обратно…»
(Перелистывает)
«Восемнадцатое марта.
Плутаем. Санки вязнут. Кингсли сдал.
Двадцатое: последнее какао
и порошок мясной… Болеют ноги
у Джонсона{12}. Он очень бодр и ясен.
Мы все еще с ним говорим о том,
что будем делать после, возвратившись».
Ну, что ж… Теперь прибавить остается —
Эх, карандаш сломался…
Это лучший
конец, пожалуй{13}…
Господи, готов я.
Вот жизнь моя, как компасная стрелка,
потрепетав, на полюс указала,
На беспредельных
Твоих снегах я лыжный след оставил.
Все. Это все.
(Пауза.)
А в парке городском,
там, в Лондоне, с какой-нибудь игрушкой, —
весь солнечный, — и голые коленки…
Потом ему расскажут…
(Пауза.)
Тихо все.
Мне мнится: Флэминг по громадной глади
идет, идет… Передвигая лыжи
так равномерно, — раз, два… Исчезает…
А есть уже не хочется… Струится
такая слабость, тишина по телу…
(Пауза.)
И, вероятно, это бред… Я слышу…
я слышу… Неужели же возможно?
Нашли, подходят, это наши, наши…
Спокойно, капитан, спокойно… Нет же,
не бред, не ветер. Ясно различаю
скрип по снегу, движенье, снежный шаг.
Спокойно… Надо встать мне… Встретить…
Кто там?
ФЛЭМИНГ:
(входит)
Я, Флэминг…
КАПИТАН СКЭТ:
А!.. Пурга угомонилась,
не правда ли?..
ФЛЭМИНГ:
Да, прояснилось. Тихо…
(Садится.)
Шатер-то наш сплошь светится снаружи —
опорошен…
КАПИТАН СКЭТ:
Мой карандаш сломался. Так. Спасибо.
Мне нужно записать, что ты вернулся.
ФЛЭМИНГ:
Добавь, что Джонсон не вернулся.
КАПИТАН СКЭТ:
Это
одно и то же…
ФЛЭМИНГ:
Наш шатер легко
заметить, — так он светится…
Да, — кстати —
про Джонсона: наткнулся я на тело
его. Ничком зарылся в снег, откинув
КАПИТАН СКЭТ:
Я к сожаленью замечаю,
что больше не могу писать{14}… Послушай,
скажи мне, — отчего ты воротился…
ФЛЭМИНГ:
Да я не мог иначе… Он лежал
так хорошо, — так смерть его была
уютна. Я теперь останусь…
КАПИТАН СКЭТ:
Флэминг,
ты помнишь ли, как в детстве мы читали
о приключеньях, о Синдбаде, — помнишь?
ФЛЭМИНГ:
Да, помню.
КАПИТАН СКЭТ:
Вот мы с тобой — одни, в снегах, далеко…
Я думаю, что Англия…
6–8 июля 1923
Примечания
Впервые: Руль. 1924. 14 августа; 16 августа.
Первый вариант драмы был завершен 8 июля 1923 г. в Домэн де Больё. В апреле 1924 г., в Берлине, перед публичным чтением «Полюса» на очередном заседании Союза русских театральных работников, Набоков сделал его новую редакцию (N84. Р. 267; Б01.[1] С. 271). «Полюс» — первая драма Набокова, которая была переведена на иностранный язык. В июне 1924 г. Набоков пишет матери: «Карташевская сделала прекрасный перевод на немецкий «Полюса»» (BCNA.[2] Letters to Elena Ivanovna Nabokov. 14 июня 1924 г.). В архиве Набокова в Библиотеке Конгресса США нами была исследована рукопись перевода пьесы на немецкий язык («Der Pol»), однако в качестве его автора указан «Bar. E. Rausch v. Traubenberg» (LCNA.[3] Box 12, fol. 12), то есть один из родственников Набокова, барон Е. Рауш фон Траубенберг.
Участники английской экспедиции к Южному полюсу на обеде в честь дня рождения капитана Р. Скотта (в центре) 6 июня 1911 г. Публикуется по изданию: Scott’s Last Expedition. The Personal Journals of Captain R. F. Scott, R. N., C. V. O., on Ms Journey to the South Pole. London: John Murray, 1929
Источником драмы послужила книга: «Scott’s Last Expedition. The Personal Journals of Captain R. F. Scott, R. N., C. V. O., on his Journey to the South Pole. London, 1913» («Последняя экспедиция Скотта. Личные дневники капитана Р. Ф. Скотта, военно-морской флот Великобритании, кавалер ордена Королевы Виктории 2-й степени, о его путешествии на Южный полюс»), которую Набоков предположительно читал на юге Франции (N84.[4] Р. 10). Еще раньше Набоков видел дневники Скотта, выставленные в Британском музее, рядом с рукописью Диккенса и черновиком сонета Р. Брука (что описано им в эссе «Руперт Брук», см.: Н1.[5] С. 733). Однако с дневниками Скотта Набоков мог познакомиться еще до своего отъезда из России — например, по дореволюционному русскому изданию: Дневник капитана Р. Скотта / Пер. с англ. 3. А. Рагозиной. М.: «Прометей», издательство Н. Н. Михайлова, б. г.
«Полюс» — первое произведение Набокова, полностью основанное на документальном материале; прием художественной об-работки путевых записей экспедиций Набоков развил впоследствии во второй главе «Дара». Для того чтобы показать, как соотносится фактический материал и вымысел в пьесе, приведем краткую историческую справку об экспедиции Скотта.
Роберт Фалкон Скотт (1868–1912) — английский первопроходец и исследователь Антарктиды, дважды возглавлял Британскую национальную экспедицию на Южный полюс. Во второй экспедиции (1910–1912) Скотт и его группа погибли. 17 января 1912 г. капитан Скотт, доктор Эдуард Уилсон, лейтенант Генри
