по пятибалльной системе. Разве только Богданов в роли Пиотровск…,[15] пардон, Трощейкина, слабоват <…> Мы сидели в I ряду. Налево, рядом с папой, Ходасевичи. Ему очень нравилось, и он много смеялся и дергал ножкой. <…> Тенор Поземковский: ведь в этой пьесе ни одной мысли. <…> Одна дама сказала, что это совсем как в «Ревизоре», ведь и там ревизор не приезжает (?). Вообще, тебя окончательно ведут от Гоголя, Гоголя, Гоголя. Анненков — молодец. Отличные костюмы и то, что называется атмосфера. <…> Фунды (Фондаминского — А. Б.) не было, но был очаровательный Зенз.<инов>. Впрочем он больше давал разъяснения по поводу московск.<ого> процесса, который бьет все твои приглашения на казнь» (Там же. Box I, fol. 16). Афиша спектакля с оценками Г. Гессена сохранилась (обозначения и замечания Гессена даются в кавычках):
Алексей Максимович Трощейкин — «~3=>3+» (А. Богданов)
Любовь Ивановна Трощейкина — «3 (но красивая)» (М. Бахарева)
Антонина Павловна Опаяшина — «4» (В. Мотылева)
Вера — «I действ.: 5, II д.: 4» (Близ. Кедрова)
Рёвшин — «3» (Н. Петрункин)
Вагабундова — «4—» (М.Крыжановская) Мешаев I — «4», Мешаев 11 — «5—» (В.Чернявский)
Элеонора Шнап — «5» (Евг. Скокан)
Тетя Женя — «3» (Н.Токарская)
Дядя Поль — «4+ (плюс за золотую рыбку)» (А.Телегин)
Писатель — «4—» (С.Бартенев)
Куприков — «4» (В. Бологовской)
Иван Иванович Щель — «3+» (Ю. Загребельский)
Сыщик — «4+» (В.Субботин)
Марфа— «3+» (М.Токарская)
Анненков — «5»
(N84.[16] Р. 123).
В мае 1938 г. «Событие» было поставлено в Праге. В декабре 1938 г. Жарль Приэль (J. Priel) перевел «Событие» на французский язык (см.: «Catastrophe. Comedie en 3 actes de Sirine» // LCNA. Box 12, fol. 13). Сохранилось его письмо Набокову от 6 декабря 1938 г. с вопросами по переводу, но цель этой работы — постановка «События» во французском театре — достигнута не была. В 1941 г. «Событие» шло в Варшаве и Белграде. В том же году, 4 апреля, состоялась премьера «События» в «Театре Русской Драмы» (на сцене детского Хекшер-театра, Нью-Йорк) в постановке Г. С. Ермолова и под контролем автора, переехавшего к тому времени в США. Костюмы и декорации создал М. Добужинский; оформление включало акварель «Лиловая Дама», треснувшую настенную «тарелку» и «фотографии» сына Трощейкина (N84. Р, 124). «Если будете когда-нибудь в Кэмбридже и посетите нас, то увидите, что наша гостиная отделана… Добужинским: мы развесили по стенам «фотографии» и «тарелку» от «События», и получился какой-то будуар начала века», — писал Набоков Добужинскому из американского городка в Нью-Йорк в 1942 г. (Переписка В. Набокова с М. В. Добужинским / Публ. В. Старка // Звезда. № 11. 1996. С. 99). В настоящее время эти работы художника хранятся в доме Д. В. Набокова в Монтрё.
При жизни Набокова пьеса больше не ставилась, за исключением телеспектакля, показанного финским телевидением (см.: V. Nabokov. Strong Opinions. N. Y.: McGraw-Hill, 1973. P. 162). Постановка «События» в СССР состоялась в 1988 г. в ленинградском театре-студии «Народный дом». В 2002 г. швейцарский режиссер Франсуа Роше поставил «Событие» на сцене московского театра «Школа современной пьесы»; в 2004 г. пьеса была поставлена Павловским дворцовым театром (реж. В. Абрамов) в Санкт-Петербурге.
«Событие» вызвало необычайно широкое по меркам эмигрантского театра обсуждение. Как отмечал в своей второй, извинительной, заметке о «Событии» известный критик Л.Львов, «Пьеса В. Сирина-Набокова <…> вызывает большие толки и породила уже целую литературу о себе, содержащую самые различные отзывы» (Л.Львов. Еще о «Событии». Послесловие к рецензии о пьесе В. Сирина // Иллюстрированная Россия. 1938. 19 марта. С. 17).
Основной реакцией на постановку было недоумение, смешанное с раздражением. По «Событию» ударила шрапнель «разгромных» рецензий. Приведем фрагменты некоторых из них.
«Сцена не терпит капризной разбросанности в развитии сюжета, метания из стороны в сторону <…> Эти строгие рамки сцены никому так не чужды, как Сирину, творческая фантазия которого то и дело скользит из одной плоскости в другую, от быта в область полусознательного <…> Да и язык Сирина <…> изобилует такими причудливыми узорами, что дать диалог простой и разнообразный, как того требует сцена <…> представляло бы для него трудности почти непреодолимые. <…> Все свелось к фарсу, и хоть автор назвал свою пьесу «драматической комедией», но драматический элемент (что будет с супругами после их столкновения?) оставляется им в стороне. Его занимает смешная сторона «события» <…> Но как гротеск нас не смешил, так и полубредовое состояние героев — в стиле сиринских вещей — нас не трогало. <…> Пьеса не могла поэтому дать того эффекта, на который имел право рассчитывать наш театр. Винить ли в том артистов и режиссера <…>? Думаю, что это было бы несправедливо и что даже театр Вахтангова не мог бы справиться с такими трудностями»
(К. П. <Парчевский> Русский театр: «Событие» В. Сирина // КБР.[17] С. 163–165).
«Люди, которым пьеса не понравилась, утверждают, что в ней «ничего нет». Люди, которым она понравилась, удивляются, что «из ничего» Сирин сумел сделать пьесу. С первых же сцен стало ясно, что «Событие» навеяно «Ревизором» <…> Кое-где Сирин подбавил Пиранделло, далее — Леонида Андреева. Но в целом остался верен Гоголю. О сравнении, конечно, не может быть и речи. В «Ревизоре» есть Хлестаков. Ему сто лет, а он юн по-прежнему. Наши современные литературные герои едва ли обладают этим «секретом вечной молодости»»
(Сизиф [Г.Адамович]. Отклики // Последние новости. 1938. 10 марта).
«Ошибок много. Самая центральная и роковая — это то, что высшее напряжение пьесы дано в начале I акта: Барбашин вышел из тюрьмы. Эта нота уже не снижается до последнего занавеса. Большой актер может найти вариации, которые сделают интересной даже медвежью болезнь. Актеру среднему остается только на этой высокой ноте визжать на протяжении трех актов. Чтобы ему и публике отдохнуть, Сирин, как в «Рабынях веселья», ввел дивертисмент. В этом дивертисменте можно не только читать сказки, но и петь под гитары и даже пройтись в танце. Сирин сделал это под гоголевских свиных рыл»
(И. С. «Событие», пьеса В. Сирина // Возрождение. 1938. 11 марта).
Л.Львов подытожил:
«Такой пьесе трудно дойти «до нутра» нашего рядового зрителя — обывателя, приходящего в театр за совсем другого рода переживаниями, чем те парадоксы, которые преподносит автор «События»»
(Л.Львов. «Событие». Первая пьеса В. Сирина на сцене Русского театра в Париже // Иллюстрированная Россия. 1938. 12 марта. С. 14).
О том же писала впоследствии Н. Берберова:
«Публика хотела театра реалистического, она мечтала видеть на сцене, как пили чай из самовара, а Набоков давал ей «Событие»…»
(Н. Берберова. М.: Согласие, 2001. С. 403).
Но, очевидно, в театр приходили не только каламбурные «рядовые зрители» и любители МХТ-кого натурализма: после второго представления «События» «Последние новости» напечатали «Письмо в редакцию» за подписью «Зритель из XIV аррондисмана» (10 марта 1938 г.). Процитированное письмо В. Зензинова Набокову позволяет установить, что послано это письмо в редакцию было «по инициативе «четырех зрителей из Медона»», т. е., по-видимому, друзьями Набокова (о чем свидетельствует знание текста пьесы, к тому времени еще не опубликованного):
В день второго спектакля, утром, появился в «Последних новостях» критический отзыв о представлении, и шел я в театр предубежденный. Если «осудили», да еще такого хорошего писателя, значит, правда — дело плохо! <…> Я был приятно поражен <…>.
После первого акта — в публике недоумение: «Почему же говорили, что это плохо?.. Да нет, это совсем хорошо!»
Первый акт смотрели с неослабным интересом. Мастерские диалоги, отличная постановка, превосходное исполнение. Что за притча!.. После второго акта стало понятно, почему зрители разделились на два лагеря: замысел автора и его выполнение не могли не вызвать спора.
Феноменальная трусость Трощейкина доводит его, а вслед за ним и жену, до кошмара, до полубредовых видений. Сквозь призму переживаемого героями страха, в карикатурно преувеличенном виде, с обычными чертами их характеров, но доведенными до чудовищно-нелепых размеров, представлены гости. Это было очень хорошо сделано, ловко сыграно и вызывало взрывы хохота в публике. Разумеется, не все в зрительном зале освоились с внезапным переходом, и не всё звучало убедительно. Почему у любовника Любы вдруг выросли длинные, как иглы, усы и в петлице появился какой-то невероятный цветок, величиной с тарелку, а ведет он себя точно так, как в первом акте<?>. Почему, когда свет слабеет на сцене, а бред Трощейкина достигает пароксизма, появляется, как Мефистофель, страшная фигура Щели, и испуганный художник, показывая на гостей в полутьме, говорит: «Мы здесь одни. Эти рожи я сам намалевал»? По пьесе, кажется, тут, правда, опускается посреди сцены занавес с намалеванными рожами… По техническим условиям, наш театр сделать этого, очевидно, не мог.
От таких причин, по-моему, и возникли некоторые недоразумения, помешавшие части публики освоиться с замыслом автора. Возможно, что и замысел третьего акта стал бы яснее, если бы развязка его — заключительные слова Мешаева — говорились несколько иначе и В. Чернявский не ограничил бы свою роль только «бытовыми тонами». Ведь в третьем акте смешение действительности с бредом продолжается…
(КБР. С. 159–160)
Затем выступил постановщик пьесы Ю. Анненков, дав интервью «Последним новостям», отчасти разъяснительного свойства:
Я считаю, что за последние годы в русской литературе «Событие» является первой пьесой, написанной в плане большого искусства <…> Русские писатели разучились писать незлободневно для театра. Сирин пробил брешь. Его пьеса, при замене собственных имен, может быть играна в любой стране и на любом языке с равным успехом. Если говорить о родственных связях «События», то здесь яснее всего чувствуется гоголевская линия. Однако еще заметнее родство «События» с гравюрами Хогарта.
<…> «Событие» написано на редкость живым, типичным языком <…> нашей теперешней, подпорченной, бесстильной, разорванной речью. Эта особенность «События» устраняет обычную условность театральной пьесы и делает ее исключительно жизненной, правдивой. Жизненная правдивость «События» подчеркивается еще тем, что драма тесно переплетена с комедией, реальность — с фантастикой. Последнее обстоятельство особенно существенно, так как, на мой взгляд, нет ничего более условного, чем так называемые «натуралистические пьесы»
(Н.П.В. <Н. П. Вакар> «Событие» — пьеса В. Сирина (беседа с Ю.П.Анненковым) // КБР. С. 165–166).
Вскоре появилась заметка режиссера и театрального критика Ю. Сазоновой, предложившей рассматривать «Событие» как «попытку создания нового сценического жанра»: «Попытки в таком роде уже делались на французской сцене молодыми авторами, бравшими тему одиночества и стремившимися передать в сценическом плане не внешние, а внутренние события, — писала она, — но до сих пор полностью осуществить такой замысел не удавалось. Характер творчества Сирина помог ему сделать такую попытку» (Ю. Сазонова. В русском театре // Последние новости. 1938. 19 марта).
Нью-Йоркская постановка «События» не имела такого успеха, как парижская, и о ней почти не писали, зато в защиту своей пьесы
