А после
я буду матерью… другие мысли
меня займут невольно. Но сейчас
ты — мой, как это солнце! Протекут
за днями дни. Как думаешь — быть может,
когда-нибудь… когда твоя печаль…
ГАНУС:
Не спрашивайте, Элла! Не хочу
и думать о любви! Я отвечаю,
как женщина… простите. Но иным
пылаю я, иного я исполнен…
Мне снятся только строгие крыла,
прямые брови ангелов. На время
я к ним уйду — от жизни, от пожаров,
от жадных снов… Я знаю монастырь,
опутанный прохладою глициний.
Там буду жить, сквозь радужные стекла
глядеть на Бога, слушать, как меха
органа выдыхают душу мира
в торжественную вышину, и мыслить
о подвигах напрасных, о герое,
молящемся во мраке спящих миртов
средь гефсиманских светляков…
ЭЛЛА:
Ах, Ганус…
Забыла… вот письмо вчера пришло…
на имя моего отца, с припиской,
что это вам…
ГАНУС:
Письмо? Мне? Покажите…
А! Так и знал! Не надо…
ЭЛЛА:
Значит, можно
ГАНУС:
ЭЛЛА:
Дайте…
ГАНУС:
Подождите…
не знаю… этот запах… Этот почерк,
летящий опрометью в память, в душу
ко мне… Стой! Не впущу.
ЭЛЛА:
Ну что ж, прочтите…
ГАНУС:
Впустить? Прочесть? Чтоб снова расклубилась
былая боль? Когда-то вы спросили,
идти ли вам… Теперь я вас спрошу,
прочесть? Прочесть?
ЭЛЛА:
Отвечу: нет.
ГАНУС:
Вы правы!
Так! На клочки… И эту горсть сухих
падучих звезд сюда… Под стол… в корзину
с гербом витым… Духами пахнут руки…
Вот. Кончено.
ЭЛЛА:
О, как светло сегодня!..
Сквозит весна… Чириканье… Снег тает.
На черных сучьях капельки… Пойдемте,
пойдемте, Ганус, погулять… хотите?
ГАНУС:
Да, Элла, да! Свободен я, свободен!
Пойдем!
ЭЛЛА:
Вы подождите здесь… Оденусь…
недолго мне…
(Уходит.)
ГАНУС:
А правда — хорошо;
прекрасный день! Вон голубь пролетел…
Блеск, сырость… Хорошо! Рабочий
забыл лопату… Как-то ей живется
там, у сестры, в далеком захолустье?
Известно ль ей о смерти… Бес лукавый,
покинь меня! Из-за тебя отчизну
я погубил… Довольно! Ненавижу
я эту женщину… Ко мне, назад,
о музыка раскаянья! Молитвы,
молитвы… Я свободен, я свободен…
Медленно возвращаются Тременс, Четверо Мятежников, сзади — Клиян.
Будь осторожней, Тременс, не сердись,
пойми — будь осторожней! Путь опасный…
Ведь ты слыхал: они под пыткой пели
о короле… все тоньше, все блаженней…
Король — мечта… король не умер в душах,
а лишь притих… Мечта сложила крылья,
мгновенье — и раскинула…
КЛИЯН:
Мой вождь,
девятый час; проснулся город, плещет…
Тебя народ на площадь призывает…
ТРЕМЕНС:
(К Первому мятежнику.)
Так что ж ты говоришь?
Я говорю — летит, кренясь, на солнце,
крылатая легенда! Детям сказку
нашептывают матери… За брагой
бродяги именуют короля…
Как ты поставишь вне закона — ветер?
Ты слишком злобен, слишком беспощаден.
Опасный путь! Будь осторожней, просим,
нет ничего сильней мечты!..
ТРЕМЕНС:
Я шею
скручу ей! Вы не смеете меня
учить! Скручу. Иль, может быть, и вам
она мила?
Ты нас не понял, Тременс,
хотели мы предупредить…
КЛИЯН:
Король —
соломенное пугало.
ТРЕМЕНС:
Довольно!
Отстаньте, траурные трусы! Ганус,
ну что же, ты… обдумал?
ГАНУС:
Тременс, право,
не мучь меня… сам знаешь. Мне молитву,
мне только бы молитву…
ТРЕМЕНС:
Уходи,
и живо! Долго я терпел тебя…
Всему есть мера… Помоги, Клиян,
он дверь открыть не может, теребит…
КЛИЯН:
Позвольте, вот — к себе…
ГАНУС:
она меня зовет! А!
(Бросается к столу.)
КЛИЯН:
Стойте… Тише…
Спасайся, Тременс, он…
ГАНУС:
Пусти! Ты только
меня не трогай, понимаешь — трогать
не надо… Где корзина? Отойдите.
Корзину!..
ТРЕМЕНС:
ГАНУС:
Вот… клочки…
в ладонях… серебро… о, этот почерк
(Читает.)
Замучил он»… Кто он? Кто он? Клочки
все спутаны… «Прости меня»… Не то.
Опять не то… Какой-то адрес… странно…
на юге…
КЛИЯН:
Не позвать ли стражу?
ГАНУС:
Тременс!..
Послушай… Тременс! Я, должно быть, вижу
не так, как все… Взгляни-ка… После слов
«и я несчастна»… Это имя… Видишь?
Вот это имя… Разбираешь?
ТРЕМЕНС:
«Марк
со мною» — нет, не Марк… «Морн», что ли? Морн…
Знакомый звук… А, вспомнил! Вот так славно!
Вот так судьба! Так этот шелопай
тебя надул? Куда? Постой…
ГАНУС:
Морн жив,
Бог умер. Вот и все. Иду я Морна
ТРЕМЕНС:
Постой… Нет, нет, не вырывайся…
Мне надоело… слышишь? Я тебе
о безднах говорил, об исполинах —
а ты… как смеешь ты сюда вносить
дух маскарада, лепет жизни, писк
мышиной страсти? Стой… Мне надоело,
что ставишь ты свое… томленье — сердце,
червонный туз, стрелой пробитый, — выше
моих, моих грохочущих миров!
Довольно жить тебе в томленье этом!
Ревную я! Нет, подними лицо!
Гляди, гляди в глаза мне, как в могилу.
Так, значит, хочешь пособить судьбе?
Не вырывайся! Слушай-ка, ты помнишь
один веселый вечерок? Восьмерку
треф? Так узнай, что я — проклятый Тременс —
твою судьбу…
ЭЛЛА:
(в дверях)
Отец, оставь его!
ТРЕМЕНС:
…твою судьбу… жалею. Уходи.
Эй, кто-нибудь! Он ослабел — под локти!
ГАНУС:
Прочь, воронье! Труп Морна — мой!
(Уходит.)
ТРЕМЕНС:
Ты двери
закрой за ним, Клиян. Плотнее. Дует.
(тихо)
Тише,
мне что-то страшно…
Как нахмурен Тременс.
Несчастный Ганус…
ЧЕТВЕРТЫЙ МЯТЕЖНИК:
Он счастливей нас…
КЛИЯН:
(громко)
Вождь! Я осмелюсь повторить. Народ
на площади собрался. Ждет тебя.
ТРЕМЕНС:
Сам знаю… Эй, за мной, бараны! Что вы
притихли так? Живей! Я речь такую
произнесу, что завтра от столицы
останется лишь пепел. Нет, Клиян,
ты с нами не пойдешь: кадык твой слишком
открыто на веревку намекает.
Тременс и мятежники уходят. На сцене Клиян и Элла.
КЛИЯН:
Ты слышала? Отец твой славно шутит.
Люблю. Смешно.
(Пауза.)
Ты, Элла, в белой шляпе,
куда-нибудь уходишь?
ЭЛЛА:
Никуда.
Раздумала…
КЛИЯН:
Жена моя прекрасна.
Не успеваю говорить тебе,
как ты прекрасна. Только иногда
в моих стихах…
ЭЛЛА:
Я их не понимаю.
За сценой крики.
КЛИЯН:
Чу! Гул толпы… Приветственный раскат!
АКТ IV
Гостиная в южной вилле. Стеклянная дверь на террасу, в причудливый сад. Посредине сцены накрытый стол с тремя приборами. Ненастное весеннее утро. Мидия стоит спиной, смотрит в окно. Где-то слуга бьет в гонг. Звуки затихли. Мидия все неподвижна. Входит слева Эдмин с газетами.
ЭДМИН:
Опять нет солнца… Как вы спали?
и на боку, и даже в положеньи
зародыша…
ЭДМИН:
Мы кофе пьем в гостиной?
Да,
как видите. В столовой мрачно.
ЭДМИН:
еще страшнее прежних… Не газеты,
а саваны, пропитанные смертью,
могильной сыростью…
Их промочило
у почтальона в сумке. Дождь с утра
и темен гравий. И поникли пальмы.
ЭДМИН:
Вот, слушайте: горят окрайны… толпы
разграбили музеи… жгут костры
на площадях… и пьют, и пляшут… Казни
за казнями… И в пьяную столицу
вошла чума…
Как думаете, скоро
дождь кончится? Так скучно…
ЭДМИН:
Между тем,
их дикий вождь… вы дочь его знавали…
Да, кажется… не помню… Что мне гибель,
разгромы, кровь, когда я так тоскую,
что некуда деваться! Ах, Эдмин,
он бриться перестал, в халате ходит,
и сумрачен, и резок, и упрям…
Мы словно переехали из сказки
в пошлейшую действительность. Все больше
тускнеет он, сутулится, с тех пор
как тут живем, в болоте этом… Пальмы
мне, знаете, всегда напоминают
прихожие купцов богатых… Бросьте,
Эдмин, газеты… глупо… Вы со мною
всегда так сдержанны, как будто я
ЭДМИН:
Нет же…
Я только… Вы не знаете, Мидия,
что делаете!.. Господи, о чем же
нам говорить?
Я смех его любила:
он больше не смеется… А когда-то
казалось мне, что этот вот высокий,
веселый, быстрый человек, должно быть,
какой-нибудь художник, дивный гений,
скрывающий свои виденья ради
любви моей ревнивой, — и в незнаньи
был для меня счастливый трепет… Ныне
я поняла, что он пустой и скучный,
что в нем мечта моя не обитает,
что он погас, что разлюбил меня…
ЭДМИН:
Так сетовать не нужно… Кто же может
вас разлюбить? Такая вы… ну, полно,
ну, улыбнитесь же! Улыбка ваша —
движенье ангела… Прошу!.. Сегодня
у вас и пальцы неподвижны… тоже
не улыбаются… Ну вот!..
Давно ли?
ЭДМИН:
Так. Занятно…
Я вас таким не видела. Нет, впрочем,
однажды я спросила вас, что толку
вам сторожить на улице…
ЭДМИН:
Я помню,
я помню только занавеску в вашем
мучительном окне! Вы проплывали
в чужих объятьях… Я в метели плакал…
Какой смешной… И весь растрепан… Дайте,
приглажу. Вот. Теперь смеются пальцы?
Оставьте… ах, оставь… не надо…
ЭДМИН:
мое… позволь мне… только губы… только
коснуться… как касаются пушка,
биенья бабочки… позволь мне… счастье…
Да нет… постой… мы у окна… садовник…
………………………………………………
Мой маленький… не надо так дышать…
Стой, покажи глаза. Так, ближе… ближе…
Душе бы только нежиться и плавать
в их мягкой тьме… Постой… потише… после..
Вот! Гребень покатился…
ЭДМИН:
Жизнь моя,
любовь моя…
совсем… Ты — глупый мальчик… Что, не думал,
успеешь ты, ведь мы с тобой уедем
в какой-нибудь громадный, шумный город
и будем ужинать на крыше… Знаешь,
внизу, во тьме, весь город, весь — в огнях;
прохлада, ночь… Румяный отблеск рюмки
на скатерти… И бешеный скрипач,
то скрюченный, то скрипку в вышину
взвивающий! Ты увезешь меня?
Ты увезешь? Ах… шарканье… пусти же…
он… отойди…
Входит Господин Морн, в темном халате, взъерошенный.
МОРН:
не замечаю. Утро — продолженье
бессонницы. Виски болят. Как будто
мне в голову вдавили, завинтили
чугунный куб. Сегодня выпью кофе
без молока.
(Пауза.)
валяются! Однако… ты невесел,
Эдмин!.. Вот удивительно: мне стоит
войти, и сразу вытянуты лица —
как тени при вечернем солнце… Странно…
Ненастная весна…
МОРН:
Я виноват.
…и новости ужасные…
МОРН:
И в этом
я виноват, не правда ли?
горит. Все обезумело. Не знаю,
чем кончится… Но, говорят, не умер
король, а в подземелье замурован
крамольниками.
МОРН:
Я, знаешь, запрещу, чтоб приносили
газеты. Мне покоя нет от этих
догадок, слухов, новостей кровавых
и болтовни досужей. Надоело!
Передо мной, поверь, Мидия, можешь
не умничать… Скучай, томись, меняй
прически, платья, удлиняй глаза
чертою синей, в зеркало глядись, —
но умничать… Да что с тобой, Эдмин?
ЭДМИН:
(встает из-за стола)
Я не могу…
МОРН:
Что с ним? Что с ним? Куда ты?
Там на террасе сыро…
Ты его
оставь. Я все скажу тебе. Послушай,
я тоже больше не могу. Его
я полюбила. С ним уеду. Ты
привыкнешь. Я тебе ведь не нужна.
Друг друга мы замучим. Жизнь зовет…
Мне нужно счастья…
МОРН:
Я понимаю,
где сахарница?.. А, вот. Под салфеткой.
Ты что ж, не хочешь слушать?..
МОРН:
Нет, напротив
я слушаю… вникаю, постигаю,
чего же боле? Ты сегодня хочешь
Да.
МОРН:
Мне кажется, тебе
пора и собираться.
Да. Ты можешь
не гнать меня.
МОРН:
По правилам разрывов —
через плечо еще должна ты кинуть:
«Я проклинаю день…»
Ты не любил…
Ты не любил!.. Да, проклинать я вправе
неверный день, когда в мой тихий дом
твой смех вошел… Зачем же было…
МОРН:
скажи, Мидия, ты писала мужу
Я… Я думала — не стоит
докладывать… Да, мужу написала.
МОРН:
Что именно? Гляди же мне в глаза.
Так, ничего… Что я прошу прощенья,
что ты со мной, что не вернусь к нему…
что тут дожди…
МОРН:
Да, кажется… Просила веер выслать…
там, у себя, забыла…
МОРН:
Ты когда же
отправила?
Недели две тому.
МОРН:
Отлично…
Я пойду… там надо… вещи…
Уходит направо.
Морн один. На террасе, сквозь стеклянную дверь видна неподвижная спина Эдмина.
МОРН:
Отлично… Ганус, получив письмо,
мой долг напомнит мне. Он проберется
из марева столицы сумасшедшей,
из сказки исковерканной, сюда,
на серый юг, в мои глухие будни.
Недолго ждать. Должно быть, он в пути.
Мы встретимся опять, и, протянув
мне пистолет, он, стиснутый и бледный,
и буду я готов, быть может: смерть
созреет в одиночестве…
Мне дивно…
не верится… так резко жизнь меня
покинула. И только бы не думать
о родине, — не то метаться буду
в темнице с тюфяками вместо стен
и с цифрою безумия над дверью…
Не верится… Как жить еще? Эдмин!
Поди сюда! Эдмин, ты слышишь? Руку,
дай руку мне… Мой верный друг, спасибо.
ЭДМИН:
Что мне сказать? Не кровь — холодный стыд
течет по жилам… Чувствую: ты должен
глядеть теперь в глаза мне, как глядят
на те срамные снимки, что за грош
увидеть можно в щелку… Стыдно сердцу…
МОРН:
Нет, ничего… Я только изумлен…
Смерть — изумленье. В жизни иногда
нас так же изумляют: океан,
цвет облака, изгиб судьбы… Как будто
на голове стою. Все вижу так,
как, говорят, младенцы видят: пламя
свечи, концом направленное вниз…
ЭДМИН:
Мой государь, что мне сказать тебе?
За женщину ты царство предал; дружбу
я предаю за женщину — все ту же…
Прости меня. Я только человек,
мой государь…
МОРН:
А я, я — Господин
Морн — вот и все; пустое место, слог
неударяемый в стихе без рифмы.
не изменил… Но — Господину Морну…
Ты уходи. Я понял — это кара.
Я не сержусь. Но уходи. Мне тяжко
с тобою говорить. Одно мгновенье,
и словно в трубке стеклышки цветные
встряхнул, взглянул — и жизнь переменилась..
Прощай. Будь счастлив.
ЭДМИН:
Я вернусь к тебе,
лишь позовешь…
МОРН:
Тебя я встречу только
в раю. Не раньше. Там, в тени оливы,
тебя представлю Бруту. Уходи…
Эдмин уходит.
МОРН:
(один)
Так. Кончено.
Проходит слуга.
МОРН:
Тут
