же уплотнение смыслов и образов, как в случае с рисунком на заборе.
«Роза сквозняков» (с. 43, строка 28): ранняя итальянская картушка компаса, более стилизованная, чем нынешние, и показывавшая, как и современные компасы, основные и вспомогательные румбы (которые также соответствовали направлениям, откуда дует ветер), называлась rosa dei venti, «роза ветров», из-за своего сходства с цветком, а также потому, что направления ветра имели первостепенное значение для мореплавателей; итальянский термин существует и по сей день. В переводе (compass rose) симпатичный эффект (возможно, понятный лишь небольшому числу читателей – мореплавателей и тех, кто знает итальянский) достигается благодаря тому, что образ отсылает к сквознякам, проникающим с разных сторон через окна, открытые уборщицей.
«Тридцать второе число» (с. 43, строка 29): еще один прекрасно концентрированный образ, который почти жаль убивать книжным толкованием. Яростные ощущения героя – предвкушение того, что он наконец окажется наедине с девочкой, удивление и досада, приводящие его в бешенство, когда он застает копошащуюся прислугу, – просто сделали его зрение размытым и заставили увидеть нелепую дату. Месяц несущественен. Здесь присутствует набоковская ирония, но также в повествование просачивается и капелька сострадания к монстру.
«Двоившаяся кошка» (с. 75, строка 2) – это кошка, которую видит ребенок столь усталый, что ему трудно удерживать предметы и одушевленных существ в фокусе. Оптически этот образ сродни «тридцать второму числу» и «зеленому кролику».
Можно было бы, конечно, дать подробное объяснение каждого трудного фрагмента, но тогда ученый комментарий получился бы длиннее, чем сам текст. Эти маленькие головоломки, у каждой из которых есть своя художественная задача, должны быть еще и забавны. Поверхностный читатель, сонный от нездорового воздуха в салоне самолета и выпитых им бесплатных напитков, к несчастью, довольно часто склонен пропустить страничку-другую, именно так он и поступал с раскупавшейся влет «Лолитой».
Среди вещей, которые я больше всего люблю в рассказе, – напряженная интрига (каким образом греза будет развеяна явью?) и неожиданные повороты на каждой странице; жутковатый юмор (гротескная первая брачная ночь; подозрительный шофер, предвосхищающий Клэра Куильти; похожий на шекспировского шута ночной портье; отчаянные поиски главным героем комнаты, затерявшейся в лабиринте коридоров, – выйдет ли он, как в «Посещении музея»[20], в совершенно другой город, или же старик-портье, на которого он наконец набредает, поведет себя так, словно видит его в первый раз в жизни?); описания («лесок, волнистыми прыжками все приближавшийся с холмка на холмок, пока не съехал по скату и не споткнулся о дорогу», и многое другое); предварительные мелькания людей и вещей, ведущих собственную параллельную жизнь, которые невзначай или, наоборот, с роковыми последствиями появляются снова; грузовики, зловеще громыхающие в ночи; блистательно новаторское обращение с русским языком в оригинале; кинематографические образы сюрреалистичной концовки и бешеный темп, своего рода stretta finale, все ускоряющийся по мере приближения к сокрушительной кульминации.
С английским названием рассказа, выбранным отцом, довольно-таки очевидно перекликается название отеля, «Привал Зачарованных Охотников», в «Лолите». Я предоставлю другим исследователям отыскивать прочие пасхальные яйца подобного рода. Следует, однако, быть осторожным и не преувеличивать важности поверхностного сходства. Набоков считал «Волшебника» вполне самостоятельным произведением, лишь отдаленно связанным с «Лолитой». Быть может, в нем и содержалась, как выразился сам Набоков, «первая маленькая пульсация» позднейшего романа – даже этот тезис можно поставить под сомнение, если внимательно приглядеться к некоторым более ранним его вещам, – но мы не должны также забывать, что во всех вообще видах искусства происходит пульсация, предвещающая будущие, более крупные произведения; разные литературные опусы приходят в голову, например джойсовский «Портрет художника в юности». Или, наоборот, может существовать последующая мини-версия, окончательный экстракт – вроде «Портрета Манон» Массне. В любом случае «Волшебника» никак нельзя назвать «Портретом Лолиты»: различия между двумя вещами определенно более велики, чем сходства. Чем бы позднейшее сочинение ни было: романом между автором и английским языком, романом между Европой и Америкой, желчным взглядом на жизнь мотелей и окружающий ландшафт, «вольным переводом Онегина» на современный язык и нравы (эти и множество других предположений выдвигались и отстаивались – горячо, но с разной степенью серьезности и убедительности), «Лолита» – это, несомненно, результат новых и совершенно иных художественных побудительных мотивов.
Исходя из того, что лучше быть ангелом, чем простаком, когда рассматриваешь зарождение сложного художественного произведения, я не стану оценивать важности, которую имеет для «Лолиты» изучение Набоковым Льюиса Кэрролла; его наблюдения в Паоло-Альто в 1941 году; или запись, сделанная Хэвелоком Эллисом около 1912 года, признаний украинского педофила, которая была переведена с французского оригинала Дональдом Рэйфильдом (вполне реальным британским ученым, несмотря на то что его имя напоминает вымышленного Джона Рэя, д-ра философии, из «Лолиты»). По мнению Рэйфильда, высказанному им наряду с другими, менее убедительными утверждениями, Виктор, чей случай был описан Эллисом, оказал несомненное влияние «на развитие темы и фабулы „Лолиты“, а также на странную чувственность и склад ума Гумберта Гумберта, героя самого изящного англоязычного романа Набокова». И, признавая, что «Волшебник» (в его переводе это название звучит «The Magician») был написан раньше, он далее выдвигает предположение, что отчет незадачливого украинца послужил окончательным импульсом для возникновения «центральной темы „Лолиты“»[21]. Эта гипотеза заслуживала бы внимания, если бы не отдельные хронологические факты, на которые я вынужден тем не менее указать: лишь в 1948 году Эдмунд Уилсон прислал Набокову, который до этого не был знаком с ней, запись Эллиса – тогда как «Волшебник», содержащий то, что можно назвать «центральной темой» (но едва ли больше) «Лолиты», был написан в 1939 году.
Что касается влияния «Волшебника», то отдельные его идеи и образы действительно перекликаются с «Лолитой». Но как я – и многие другие – уже отмечал раньше, различные темы и детали часто повторяются в романах, рассказах, стихах и пьесах Набокова. В данном случае перекличка довольно слабая, а различия существенны: окружающая обстановка (географически, но – что еще важнее – в плане художественного решения); персонажи (подчас напоминающие друг друга, но в лучшем случае отдаленно); развитие сюжета и развязка (абсолютно другая).
Возможно, девочка в европейском парке, мимолетно припомнившаяся Гумберту на одной из первых страниц «Лолиты», – это своеобразная дань памяти Набокова маленькой героине «Волшебника», но вместе с тем это ее перевод навеки в разряд бесконечно далеких родственниц.
Долорес Гейз может, как говорит Набоков, быть «той же нимфеткой», жертвой злого Волшебника, но только в широком концептуальном смысле. В остальном же более ранняя девочка совершенно другая – извращенная лишь в глазах безумца; невинно неспособная на что-либо подобное сообщничеству с Куильти; сексуально не разбуженная и физически незрелая, отчего, возможно, Вейдле и запомнил ее как десятилетнюю.
Было бы серьезной ошибкой вкатиться на роликовых коньках этой протонимфетки в сад параллельных, поросших примулой тропок.
Copyright © 1986, Dmitri Nabokov
Author’s Note One copyright © 1957, Vladimir Nabokov
Author’s Note Two copyright © 1986 by Article 3C Trust under the Will of Vladimir Nabokov
Russian translation of Author’s Note Two and One a Book Entitled The Enchanter copyright © 2009 by the Estate of Vladimir Nabokov
All rights reserved, including the right of reproduction in whole or in part in any form. This edition published by arrangement with the Estate of Vladimir Nabokov.
© Издательская Группа «Азбука-классика», 2009
Примечания
1
Отрывок из эссе «О книге, озаглавленной „Лолита“», изначально опубликованного по-французски в L’Affaire Lolita, Париж, Олимпия, 1957, и затем печатавшегося как Послесловие к роману.
2
Из рукописи «Волшебника» было установлено, что это произошло в 1939 году.
3
Отец не видел рассказа много лет, и его память несколько увеличила его длину.
4
Позднее это было исправлено.
5
Запрет оставался в силе до июля 1986 года, когда советская литературная верхушка, видимо, наконец поняла, что социалистический реализм и художественная реальность не всегда совпадают, и печатный орган этой верхушки совершил резкий зигзаг, объявив, что «пришло время вернуть В. Набокова нашим читателям».
6
Мера предосторожности против воздушного налета.
7
Владимир Зензинов и Илья Фондаминский.
8
9
Отрывок из письма от 6 февраля 1959 года, в котором Набоков предложил «Волшебника» Уолтеру Минтону, возглавлявшему тогда издательство «Путнам». Ответное письмо Минтона выражало живой интерес, но, по-видимому, рукопись так и не была отправлена. В то время отец был погружен в перевод «Евгения Онегина», «Аду», киносценарий «Лолиты» и проверку моего перевода «Приглашения на казнь». Вероятно, он решил, что в его напряженном графике не найдется места для еще одного проекта.
10
В VN: The Life and Art of Vladimir Nabokov, New York, Crown, 1986. Странная стряпня, составленная из озлобленности, подхалимажа, грязных намеков и явных фактических ошибок, которую у меня была возможность прочитать в корректуре.
11
В его рассказе «Паршивый народ», изначально опубликованном (после романа) под оскорбительным названием «Жид», которым Набоков, между прочим, ни за что на свете не стал бы называть свое произведение.
12
В «Защите Лужина» (1930).
13
В рассказе «Бахман» из сборника «Возвращение Чорба» (1930).
14
В рассказе «Картофельный эльф» из сборника «Возвращение Чорба» (1930).
15
В «Сценах из жизни двойного чудища» из сборника «Набоковская дюжина» (1958).
16
Руль. 1925. 26 сентября.
17
Рассказ из сборника «Возвращение Чорба» (1930).
18
См. Первое примечание автора.
19
Относительно имени, впоследствии данному Набоковым главному герою, см. Первое примечание автора и настоящую статью (С. 94).
20
Рассказ из сборника «Весна в Фиальте» (1956).
21 Отдельными подробностями и цитатами, касающимися публикации Confessions of Victor X издательством «Grove Press», я обязан сообщению Эдвина Макдауэлла в «Нью-Йорк таймс» от 15 марта 1985 г.
