возу на горочке сам припрягается.

Лето за летом, зима за зимой,

Этак-то мы раздобылись казной!

Милостив буди к крестьянину бедному,

Господи! все отдаем,

Что по копейке, по грошику медному

Мы сколотили трудом!..

XXVI

Вся ты, тропина лесная!

Кончился лес.

К утру звезда золотая

С Божьих небес

Вдруг сорвалась – и упала,

Дунул Господь на нее,

Дрогнуло сердце мое:

Думала я, вспоминала —

Что было в мыслях тогда,

Как покатилась звезда?

Вспомнила! ноженьки стали,

Силюсь идти, а нейду!

Думала я, что едва ли

Прокла в живых я найду…

Нет! не допустит Царица Небесная!

Даст исцеленье икона чудесная!

Я осенилась крестом

И побежала бегом…

Сила-то в нем богатырская,

Милостив Бог, не умрет…

Вот и стена монастырская!

Тень уж моя головой достает

До монастырских ворот.

Я поклонилася земным поклоном,

Стала на ноженьки, глядь —

Ворон сидит на кресте золоченом,

Дрогнуло сердце опять!

XXVII

Долго меня продержали —

Схимницу сестры в тот день погребали.

Утреня шла,

Тихо по церкви ходили монашины,

В черные рясы наряжены,

Только покойница в белом была:

Спит – молодая, спокойная,

Знает, что будет в раю.

Поцаловала и я, недостойная,

Белую ручку твою!

В личико долго глядела я:

Всех ты моложе, нарядней, милей,

Ты меж сестер словно горлинка белая

Промежду сизых, простых голубей.

В ручках чернеются четки,

Писаный венчик на лбу.

Черный покров на гробу —

Этак-то ангелы кротки!

Молви, касатка моя,

Богу святыми устами,

Чтоб не осталася я

Горькой вдовой с сиротами!

Гроб на руках до могилы снесли,

С пеньем и плачем ее погребли.

XXVIII

Двинулась с миром икона святая,

Сестры запели, ее провожая,

Все приложилися к ней.

Много Владычице было почету:

Старый и малый бросали работу,

Из деревень шли за ней.

К ней выносили больных и убогих…

Знаю, Владычица! знаю: у многих

Ты осушила слезу…

Только Ты милости к нам не явила!

………………………

………………………

Господи! сколько я дров нарубила!

Не увезешь на возу…»

XXIX

Окончив привычное дело,

На дровни поклала дрова,

За вожжи взялась и хотела

Пуститься в дорогу вдова.

Да вновь пораздумалась стоя,

Топор машинально взяла

И, тихо, прерывисто воя,

К высокой сосне подошла.

Едва ее ноги держали,

Душа истомилась тоской,

Настало затишье печали —

Невольный и страшный покой!

Стоит под сосной чуть живая,

Без думы, без стона, без слез.

В лесу тишина гробовая —

День светел, крепчает мороз.

XXX

Не ветер бушует над бором,

Не с гор побежали ручьи,

Мороз-воевода дозором

Обходит владенья свои.

Глядит – хорошо ли метели

Лесные тропы занесли,

И нет ли где трещины, щели

И нет ли где голой земли?

Пушисты ли сосен вершины,

Красив ли узор на дубах?

И крепко ли скованы льдины

В великих и малых водах?

Идет – по деревьям шагает,

Трещит по замерзлой воде,

И яркое солнце играет

В косматой его бороде.

Дорога везде чародею,

Чу! ближе подходит, седой.

И вдруг очутился над нею,

Над самой ее головой!

Забравшись на сосну большую,

По веточкам палицей бьет

И сам про себя удалую,

Хвастливую песню поет:

XXXI

– Вглядись, молодица, смелее,

Каков воевода Мороз!

Навряд тебе парня сильнее

И краше видать привелось?

Метели, снега и туманы

Покорны морозу всегда,

Пойду на моря-окияны —

Построю дворцы изо льда.

Задумаю – реки большие

Надолго упрячу под гнет,

Построю мосты ледяные,

Каких не построит народ.

Где быстрые, шумные воды

Недавно свободно текли, —

Сегодня прошли пешеходы,

Обозы с товаром прошли.

Люблю я в глубоких могилах

Покойников в иней рядить,

И кровь вымораживать в жилах,

И мозг в голове леденить.

На горе недоброму вору,

На страх седоку и коню

Люблю я в вечернюю пору

Затеять в лесу трескотню.

Бабенки, пеняя на леших,

Домой удирают скорей.

А пьяных, и конных, и пеших

Дурачить еще веселей.

Без мелу всю выбелю рожу,

А нос запылает огнем,

И бороду так приморожу

К вожжам – хоть руби топором!

Богат я, казны не считаю,

А все не скудеет добро;

Я царство мое убираю

В алмазы, жемчуг, серебро.

Войди в мое царство со мною

И будь ты царицею в нем!

Поцарствуем славно зимою,

А летом глубоко уснем.

Войди! приголублю, согрею,

Дворец отведу голубой… —

И стал воевода над нею

Махать ледяной булавой.

XXXII

– Тепло ли тебе, молодица? —

С высокой сосны ей кричит.

«Тепло!» – отвечает вдовица,

Сама холодеет, дрожит.

Морозко спустился пониже,

Опять помахал булавой

И шепчет ей ласковей, тише:

– Тепло ли?.. – «Тепло, золотой!»

Тепло – а сама коченеет.

Морозко коснулся ее:

В лицо ей дыханием веет

И иглы колючие сеет

С седой бороды на нее.

И вот перед ней опустился!

– Тепло ли? – промолвив опять,

И в Проклушку вдруг обратился,

И стал он ее цаловать.

В уста ее, в очи и в плечи

Седой чародей цаловал

И те же ей сладкие речи,

Что милый о свадьбе, шептал.

И так-то ли любо ей было

Внимать его сладким речам,

Что Дарьюшка очи закрыла,

Топор уронила к ногам,

Улыбка у горькой вдовицы

Играет на бледных губах,

Пушисты и белы ресницы,

Морозные иглы в бровях…

XXXIII

В сверкающий иней одета,

Стоит, холодеет она,

И снится ей жаркое лето —

Не вся еще рожь свезена,

Но сжата, – полегче им стало!

Возили снопы мужики,

А Дарья картофель копала

С соседних полос у реки.

Свекровь ее тут же, старушка,

Трудилась; на полном мешке

Красивая Маша, резвушка,

Сидела с морковкой в руке.

Телега, скрыпя, подъезжает —

Савраска глядит на своих,

И Проклушка крупно шагает

За возом снопов золотых.

«Бог помочь! А где же Гришуха?» —

Отец мимоходом сказал.

– В горохах, – сказала старуха.

«Гришуха!» – отец закричал,

На небо взглянул. «Чай, не рано?

Испить бы…» Хозяйка встает

И Проклу из белого жбана

Напиться кваску подает.

Гришуха меж тем отозвался:

Горохом опутан кругом,

Проворный мальчуга казался

Бегущим зеленым кустом.

«Бежит!.. у!.. бежит, постреленок,

Горит под ногами трава!»

Гришуха черен, как галчонок,

Бела лишь одна голова.

Крича, подбегает вприсядку

(На шее горох хомутом).

Попотчевал баушку, матку,

Сестренку – вертится вьюном!

От матери молодцу ласка,

Отец мальчугана щипнул;

Меж тем не дремал и савраска:

Он шею тянул да тянул,

Добрался, – оскаливши зубы,

Горох аппетитно жует

И в мягкие добрые губы

Гришухино ухо берет…

XXXIV

Машутка отцу закричала:

«Возьми меня, тятька, с собой!»

Спрыгнула с мешка – и упала,

Отец ее поднял. «Не вой!

Убилась – неважное дело!..

Девчонок не надобно мне,

Еще вот такого пострела

Рожай мне, хозяйка, к весне!

Смотри же!..» Жена застыдилась:

– Довольно с тебя одного! —

(А знала, под сердцем уж билось

Дитя…) «Ну! Машук, ничего!»

И Проклушка, став на телегу,

Машутку с собой посадил.

Вскочил и Гришуха с разбегу,

И с грохотом воз покатил.

Воробушков стая слетела

С снопов, над телегой взвилась.

И Дарьюшка долго смотрела,

От солнца рукой заслонясь,

Как дети с отцом приближались

К дымящейся риге своей,

И ей из снопов улыбались

Румяные лица детей…

Чу, песня! знакомые звуки!

Хорош голосок у певца…

Последние признаки муки

У Дарьи исчезли с лица,

Душой улетая за песней,

Она отдалась ей вполне…

Нет в мире той песни прелестней,

Которую слышим во сне!

О чем она – бог ее знает!

Я слов уловить не умел,

Но сердце она утоляет,

В ней дольнего счастья предел.

В ней кроткая ласка участья,

Обеты любви без конца…

Улыбка довольства и счастья

У Дарьи не сходит с лица.

XXXV

Какой бы ценой ни досталось

Забвенье крестьянке моей,

Что нужды? Она улыбалась.

Жалеть мы не будем о ней.

Нет глубже, нет слаще покоя,

Какой посылает нам лес,

Недвижно, бестрепетно стоя

Под холодом зимних небес.

Нигде так глубоко и вольно

Не дышит усталая грудь,

И ежели жить нам довольно,

Нам слаще нигде не уснуть!

XXXVI

Ни звука! Душа умирает

Для скорби, для страсти. Стоишь

И чувствуешь, как покоряет

Ее эта мертвая тишь.

Ни звука! И видишь ты синий

Свод неба, да солнце, да лес,

В серебряно-матовый иней

Наряженный, полный чудес,

Влекущий неведомой тайной,

Глубоко-бесстрастный… Но вот

Послышался шорох случайной —

Вершинами белка идет.

Ком снегу она уронила

На Дарью, прыгнув по сосне.

А Дарья стояла и стыла

В своем заколдованном сне…

1863–1864

Дедушка

Посвящается З-н-ч-е

I

Раз у отца, в кабинете,

Саша портрет увидал,

Изображен на портрете

Был молодой генерал.

«Кто это? – спрашивал Саша. —

Кто?..» – Это дедушка твой. —

И отвернулся папаша,

Низко поник головой.

«Что же не вижу его я?»

Папа ни слова в ответ.

Внук, перед дедушкой стоя,

Зорко глядит на портрет:

«Папа, чего ты вздыхаешь?

Умер он… жив? говори!»

– Вырастешь, Саша, узнаешь. —

«То-то… ты скажешь, смотри!..

II

«Дедушку знаешь, мамаша?» —

Матери сын говорит.

– Знаю, – и за руку Саша

Маму к портрету тащит,

Мама идет против воли.

«Ты мне скажи про него,

Мама! недобрый он, что ли,

Что я не вижу его?

Ну, дорогая! ну, сделай

Милость, скажи что-нибудь!»

– Нет, он и добрый и смелый,

Только несчастный. – На грудь

Голову скрыла мамаша,

Тяжко вздыхает, дрожит —

И зарыдала… А Саша

Зорко на деда глядит:

«Что же ты, мама, рыдаешь,

Слова не хочешь сказать!»

– Вырастешь, Саша, узнаешь.

Лучше пойдем-ка гулять… —

III

В доме тревога большая.

Счастливы, светлы лицом,

Заново дом убирая,

Шепчутся мама с отцом.

Как весела их беседа!

Сын подмечает, молчит.

– Скоро увидишь ты деда! —

Саше отец говорит…

Дедушкой только и бредит

Саша, – не может уснуть:

«Что же он долго не едет?..»

– Друг мой! Далек ему путь! —

Саша тоскливо вздыхает,

Думает: «Что за ответ!»

Вот наконец приезжает

Этот таинственный дед.

IV

Все, уж давно поджидая,

Встретили старого вдруг…

Благословил он, рыдая,

Дом, и семейство, и слуг,

Пыль отряхнул у порога,

С шеи торжественно снял

Образ распятого Бога

И, покрестившись, сказал:

– Днесь я со всем примирился,

Что потерпел на веку!.. —

Сын пред отцом преклонился,

Ноги омыл старику;

Белые кудри чесала

Дедушке Сашина мать,

Гладила их, целовала,

Сашу звала целовать.

Правой рукою мамашу

Дед обхватил, а другой

Гладил румяного Сашу:

– Экой красавчик какой! —

Дедушку пристальным взглядом

Саша рассматривал, – вдруг

Слезы у мальчика градом

Хлынули, к дедушке внук

Кинулся: «Дедушка! где ты

Жил-пропадал столько лет?

Где же твои эполеты,

Что не в мундир ты одет?

Что на ноге ты скрываешь?

Ранена, что ли, рука?..»

– Вырастешь, Саша, узнаешь.

Ну, поцелуй старика!.. —

V

Повеселел, оживился,

Радостью дышит весь дом.

С дедушкой Саша сдружился,

Вечно гуляют вдвоем.

Ходят лугами, лесами,

Рвут васильки среди нив;

Дедушка древен годами,

Но еще бодр и красив,

Зубы у дедушки целы,

Поступь, осанка тверда,

Кудри пушисты и белы,

Как серебро борода;

Строен, высокого роста,

Но как младенец глядит,

Как-то апостольски-просто,

Ровно всегда говорит…

VI

Выйдут на берег покатый

К русской великой реке —

Свищет кулик вороватый,

Тысячи лап на песке;

Барку ведут бечевою,

Чу, бурлаков голоса!

Ровная гладь за рекою —

Нивы, покосы, леса.

Легкой прохладою дует

С медленных, дремлющих вод…

Дедушка землю целует,

Плачет – и тихо поет…

«Дедушка! что ты роняешь

Крупные слезы, как град?..»

– Вырастешь, Саша, узнаешь!

Ты не печалься – я рад…

VII

Рад я, что вижу картину,

Милую с детства глазам.

Глянь-ка на эту равнину —

И полюби ее сам!

Две-три усадьбы дворянских,

Двадцать Господних церквей,

Сто деревенек крестьянских

Как на ладони на ней!

У лесу стадо пасется —

Жаль, что скотинка мелка;

Песенка где-то поется —

Жаль – неисходно горька!

Ропот: «Подайте же руку

Бедным крестьянам скорей!»

Тысячелетнюю муку,

Саша, ты слышишь ли в ней?..

Надо, чтоб были здоровы

Овцы и лошади их,

Надо, чтоб были коровы

Толще московских купчих, —

Будет и в песне отрада

Вместо унынья и мук.

Надо ли? – «Дедушка, надо!»

– То-то! попомни же, внук!.. —

VIII

Озими пышному всходу,

Каждому цветику рад,

Дедушка хвалит природу,

Гладит крестьянских ребят.

Первое дело у деда

Потолковать с мужиком,

Тянется долго беседа,

Дедушка скажет потом:

«Скоро вам будет не трудно,

Будете вольный народ!»

И улыбнется так чудно,

Радостью весь расцветет.

Радость его разделяя,

Прыгало сердце у всех.

То-то улыбка святая!

То-то пленительный смех!

IX

– Скоро дадут им свободу, —

Внуку старик замечал. —

Только и нужно народу.

Чудо я, Саша, видал:

Горсточку русских сослали

В страшную глушь, за раскол.

Волю да землю им дали;

Год незаметно прошел —

Едут туда комиссары,

Глядь – уж деревня стоит,

Риги, сараи, амбары!

В кузнице молот стучит,

Мельницу выстроят скоро.

Уж запаслись мужики

Зверем из темного бора,

Рыбой из вольной реки.

Вновь через год побывали,

Новое чудо нашли:

Жители хлеб собирали

С прежде бесплодной земли.

Дома одни лишь ребята

Да здоровенные псы,

Гуси кричат, поросята

Тычут в корыто носы…

X

Так постепенно в полвека

Вырос огромный посад —

Воля и труд человека

Дивные дивы творят!

Всё принялось, раздобрело!

Сколько там, Саша, свиней,

Перед селением бело

На полверсты от гусей;

Как там возделаны нивы,

Как там обильны стада!

Высокорослы, красивы

Жители, бодры всегда,

Видно – ведется копейка!

Бабу там холит мужик:

В праздник на ней душегрейка —

Из соболей воротник!

XI

Дети до возраста в неге,

Конь хоть сейчас на завод,

В кованой, прочной телеге

Сотню пудов увезет…

Сыты там кони-то, сыты,

Каждый там сыто живет,

Тесом там избы-то крыты,

Ну уж зато и народ!

Взросшие в нравах суровых,

Сами творят они суд,

Рекрутов ставят здоровых,

Трезво и честно живут,

Подати платят до срока,

Только ты им не мешай. —

«Где ж та деревня?» – Далеко,

Имя ей «Тарбагатай»,

Страшная глушь, за