следуя за ней. Настя не оглянулась, но сделала такое движение, что Гриша убедился, что она узнала его голос.
Через минуту Гриша повторил свое восклицание. Настя опять не оглянулась и не отвечала.
– — Вы узнали меня? Вы сердитесь? Скажите одно слово! Вы прикажете мне уйти? — такими вопросами осыпал Гриша Настю.
Она молчала.
– — Скажите мне ответ. Я вам писал…
– — Скажу,- произнесла Настя, не останавливаясь,- если вы обещаете тотчас уйти, ничего не говорить и больше не приходить к нашим окнам.
– — Обещаю, всё обещаю! — воскликнул Гриша.
– — Тише!
Настя переждала нескольких пешеходов, шедших им навстречу, и потом с большими паузами сказала, не оборачиваясь и продолжая быстро идти:
– — Я вас люблю — я никого больше не буду любить — буду всегда вас любить — вы хорошо придумали обойтись без тетушки — не пишите больше. Идите!
Едва Настя произнесла последнее слово, как Гриша уже бежал в противную сторону с такою быстротою, как будто услышал смертный свой приговор, которого мог избегнуть только с помощью быстроты своих ног. И только прибежав домой, он пожалел, что так строго послушался приказания девушки. «Если она меня любит, она, верно, не рассердилась бы»,- думал он. Ничего не может быть послушнее человека влюбленного, если он молод, любит в первый раз и любовь его искренна…
Глава LVIII
Коломенский крез
Может быть, в другое время Настя не так была бы довольна покорностию своего любезного; но в тот вечер Ивана Софроныча колотил озноб; Настя торопилась в аптеку купить малины, чтоб поскорей напоить старика и уложить. Она боялась, чтоб он не расхворался. К счастию, меры, принятые ею, удались: старик спал хорошо и проснулся здоровехонек,- так по крайней мере он уверял свою дочь.
В последнее время — именно со дня известной катастрофы — Иван Софроныч много изменился: тайная и тягостная забота видимо подавляла его ум и отражалась в его лице, постоянно грустном и болезненном. Остатки волос его, казалось, еще более поседели; глаза ввалились; голос лишился прежней силы и уверенности, в которой так много было достоинства. Казалось, в несколько дней он постарел десятью годами. Он сделался молчалив, редко шутил с Настей и еще реже говорил с ней о своих планах спокойной жизни, которые они прежде вместе строили. Настя заметила также, что старик сделался необыкновенно скуп, чего прежде за ним вовсе не замечала; он считал каждую копейку и поговаривал о перемене квартиры: теперешняя казалась ему дорога.
Часу в двенадцатом утра, когда Иван Софроныч читал, а Настя работала, у двери их вдруг раздался звонок. Вошел молодой человек и робким голосом попросил у Ивана Софроныча позволения поговорить с ним полчаса. Настя вышла в другую комнату.
Молодой человек имел довольно приятную наружность и находился очевидно в сильном волнении. Когда они остались одни и Иван Софроныч спросил его, что ему угодно, молодой человек сильно смутился и несколько минут молчал.
– — Мой поступок безрассуден,- наконец сказал он нетвердым голосом.- Но я слышал, что вы добры. Вы сами были молоды; может быть, с вами тоже случались несчастия, и вы по крайней мере не перетолкуете моей просьбы в дурную сторону.
– — Просьбы? — спросил Иван Софроныч.- Но чем же я могу вам услужить?
– — О, можете! — перебил с уверенностию молодой человек.- Можете, но только захотите ли?
– — Если будет возможно,- сказал старик, которому понравилось лицо молодого человека.- Но потрудитесь сесть; вы, кажется, очень встревожены.
– — Да, я не спал с неделю, и если б вы знали, как я провел ее! Не дай бог никому испытать такого несчастья!
В глазах молодого человека показались слезы.
– — Но что же такое случилось с вами? — спросил старик.
– — Я вам расскажу всё,- отвечал молодой человек,- потому что на вас моя единственная надежда. Если вы не войдете в мое положение, если мне не помогут, не дадут средства спасти мое честное имя, мою будущность и будущность существа, которое мне дороже жизни… о, я не знаю, что с собой сделаю!
И он в отчаянии обхватил свою голову руками и несколько минут молчал.
– — Вам странно,- наконец сказал он, собираясь с силами,- вам смешно, может быть, что к вам, человеку совершенно незнакомому, пришел я изливать свое горе, просить помощи. Но я сирота; я никогда не знал отца, я лишился матери, когда еще едва начинал ходить… о, я самое несчастное существо в свете!
Понизовкин почувствовал глубокое сожаление к бедному молодому человеку. В то же время любопытство его было сильно возбуждено, и он спросил:
– — Но какое же несчастие случилось с вами? кто вы? чем занимаетесь?
– — Меня призрел из сострадания человек посторонний, который заменил мне отца. Трудом, бережливостию, покорностью старался я отплатить ему за его благодеяние; наконец я приобрел его доверенность; он вверился мне, как родному сыну… И я обманул его ожидания! Видит бог, я ни в чем не виноват,- продолжал молодой человек после минутного молчания.- Но поверит ли он? И не всё ли равно? Он сам обременен семейством; всё, что имеет он, нажито неусыпным трудом, бережливостью, многими пожертвованиями… И вдруг такая потеря! Нет, нет! я не могу отплатить ему такою черною неблагодарностию!
– — Но кто же был причиною вашего несчастия?
– — Кто? — сказал молодой человек.- Кто? я сам не знаю!
– — Странно! — заметил Понизовкин, которого недоумение возрастало с каждым словом молодого человека.- Но в чем же состоит ваше несчастие?
– — После многих лет труда, лишений, терпения и совершенной безнадежности в будущем мне вдруг улыбнулось счастье,- отвечал молодой человек.- Благодетель мой дал мне важное поручение: оно должно было быть пробой моего усердия, моей преданности к нему, моих способностей. Исполнив его хорошо, я мог надеяться получить у него хорошее место, хорошее жалованье, упрочить свое положение и улучшить судьбу бедной девушки, которая еще несчастнее меня и которую я люблю!
– — Но что же помешало вам?
– — Деньги, которые я должен был передать одному купцу, по поручению моего благодетеля,- с отчаяньем отвечал молодой человек,- эти деньги…
– — Вы проиграли их?
– — Нет, их у меня украли!
Он замолчал и закрыл руками свое лицо. Несколько минут продолжалось молчание.
– — Очень, очень жалею вас,- сказал наконец Иван Софроныч,- но кроме дружеского участия и сожаления… что же еще могу я сделать для вас?
– — О, можете! — воскликнул молодой человек.- Но захотите ли?
Иван Софроныч был так тронут его горестию, что обещал сделать всё, что будет в состоянии. И обещание его было искренно.
– — И вы не шутите?
– — Я никогда не шучу такими вещами, молодой человек,- строго отвечал старик.
Лицо молодого человека просияло.
– — Но ведь сумма довольно большая,- сказал он.- Сорок тысяч!
– — У вас украли сорок тысяч? Очень, очень жаль,- сказал старик, качая головой.
– — О, если вы дадите мне средство возвратить их моему благодетелю, моя карьера, моя честь будут спасены!
В лице Ивана Софроныча выразилось величайшее удивление.
– — Так вы их просите у меня? — спросил он.
– — Да, и клянусь вам, возвращу в несколько лет! — с жаром отвечал молодой человек.- А благодарность моя…
Иван Софроныч невольно посторонился: ему пришла мысль, что перед ним стоит сумасшедший. Он молчал.
– — Так вы согласны?
– — Да помилуйте! — сказал старик.- Если б я и хотел, то каким же образом я могу дать вам сорок тысяч, когда у самого нет…
– — У вас их нет? — недоверчиво спросил молодой человек.
– — Нет.
Лицо молодого человека снова помрачилось.
– — Последняя надежда пропала! — сказал он плачущим голосом.- И вы не хотите помочь несчастному? Но вы сами дали слово…
– — Я дал слово сделать, что могу; но денег у меня нет.
– — Нет? — повторил молодой человек иронически.- Полноте! Или вы боитесь потерять их? клянусь вам, они не пропадут. Я беден, но я могу и умею трудиться. Я вам дам документы…
Иван Софроныч уже решительно убедился, что имеет дело с помешанным, и думал только о том, как бы поскорее выпроводить своего гостя.
– — Охота вам, почтеннейший,- сказал он, переменив тон,- тратить время, прося денег у человека, который сам едва перебивается, тогда как есть столько богачей, которые, может быть, и сжалились бы…
– — Вы еще смеетесь надо мною? — возразил молодой человек таким болезненно-грустным голосом, что сердце сжалось в груди доброго старика. Он усомнился в своем предположении.- Я не имею никакого права на ваши деньги,- продолжал молодой человек,- к чему же напрасная ложь? Вы уже стары, и не лучше ли прямо и решительно сказать, что не хотите помочь…
– — Уверяю вас,- отвечал Иван Софроныч,- вы внушили мне такое сострадание, что я, может быть, и дал бы вам эту сумму, если б имел; но я не имею.
– — У вас есть больше,- возразил молодой человек с полным убеждением.- Я знаю наверное.
– — Но откуда же вы знаете? кто вам сказал такую нелепость?
– — Нелепость! — иронически повторил гость.- Если хотите, я вам скажу, как я узнал: рядом с вами живет мой приятель, такой же бедняк, как и я; он однажды не спал ночь, занимаясь перепиской, и слышал собственными ушами, как вы, возвратясь домой, сказали своей дочери, что выиграли триста пятьдесят тысяч!
– — А, так вот что! — произнес Иван Софроныч.
– — И не один Гарелин,- продолжал гость,- весь ваш дом, вся Коломна говорит теперь, что у вас огромный капитал. Болтуны, разумеется, преувеличивают: утверждают, что вы миллионер; но Гарелин знает истину…
– — Боже мой! Боже мой! — повторял Иван Софроныч, качая головой.- Какое заблуждение!
Теперь только он начал понимать, почему с некоторого времени и дворник, и хозяйка, и жильцы оказывали к нему глубочайшее почтение, низко кланялись при встрече, умильно глядели и предлагали свои услуги.
– — У меня нет никого ближе Гарелина,- продолжал гость.- Когда случилось со мной несчастие, я приехал прямо к нему и рассказал всё. Оставалось еще десять дней, которые я мог не являться к своему хозяину, не опасаясь возбудить подозрения, и мы решились употребить их на то, чтоб приискать деньги. Три дня мы бегали и хлопотали, наконец потеряли всякую надежду; тогда Гарелин рассказал, что рядом с ним живет человек, который имеет огромный капитал, и мне пришла глупая мысль попросить у вас… Но теперь я вижу, как она была безумна…
– — Понимаю, всё понимаю! — сказал печально старик.- Да, я точно выиграл триста пятьдесят тысяч.
