с ней. Когда я смотрю на вас, мне кажется, что передо мной моя Вера, мой искренний друг! — И Марк Семеныч взял руку путешественницы и умоляющим голосом прибавил: — Замените мне мою Веру!
Путешественница пришла в такое волнение, что пугливо сказала:
– — Успокойтесь… Нас ждут лошади…
– — Извините! я забылся: мне казалось, что я сижу с моим другом; а воспоминание о ней наводит на меня страшную тоску. Я сам не понимаю, что со мной делается.
И Марк Семеныч ударил себя в грудь; слезы ручьями текли по его щекам, и он, ломая руки, повторял тоскливо:
Путешественница с удивлением глядела на порывы отчаяния человека в летах, с наружностью, по которой нельзя было подозревать такой сильной сентиментальности.
– — Марк Семеныч, если б было в моей власти заменить вам вашего друга, я была бы очень счастлива!
– — О, будьте добры, не оставляйте меня в такую минуту! — рыдая, говорил Марк Семеныч.
Слезы и просьбы его были так искренни, что путешественница, забыв неловкое положение свое, стала утешать его.
Через несколько минут Марк Семеныч как бы пришел в себя, стал извиняться и сказал:
– — Эти припадки у меня с детства, и я могу показаться очень странным и смешным тому, кто меня не знает. Я лечился много; но еще не открыто средство против сильной впечатлительности сердца. Достаточно малейшего потрясения моим нервам, чтоб я впал в такое состояние, в каком вы меня сейчас видели… Я думаю, я вам надоел? извините меня…
И Марк Семеныч вышел из коляски и более уже не беспокоил путешественницу, которой долго еще слышался его молящий голос, с тоскливой нежностью взывающий к Вере.
Рано утром они остановились пить чай уже близко от Москвы. Марк Семеныч был по-прежнему почтительно-вежлив с путешественницей; но грусть была разлита в его словах и взгляде. После чаю он серьезным голосом сказал ей:
– — Не можете ли вы мне пожертвовать десятью минутами вашего времени?
– — С большим удовольствием!
– — Имеете ли вы ко мне настолько доверенности, чтоб принять мое предложение?
– — Какое?
– — Я всё время обдумывал, что бы вам предпринять, и мне пришла мысль…
– — Какая?
– — Предложить вам, так, для пробы, взять на себя обязанность следить не за учением моих детей, а за их нравственностью. Я прошу вас не обижаться моими словами… Вы будете в порядочном семействе, под защитою моей жены, во всех отношениях достойной…
– — Благодарю вас… но я… право…
– — Согласитесь на мою просьбу: докажите, что вы не обиделись моим предложением.
– — Я ничуть не обиделась, но…
– — Значит… я имею ваше согласие? я счастлив, что дети мои будут под присмотром такой женщины, как вы.
– — Но как же, — в недоумении заметила путешественница,- ваша жена? она не знает…
– — Будьте покойны, положитесь на меня! В память той, с которою вы имеете такое сходство, я готов жертвовать всем!
– — Ради бога!.. если только нужны какие-нибудь жертвы… я…
– — Успокойтесь: их и тени нет в моем предложении. Но я говорю, что если бы оказалась надобность доказать искренность моих слов…
– — Позвольте мне подумать…
– — Значит, вы сомневаетесь?
– — Нисколько; но я боюсь, захочет ли ваша жена иметь при своих детях женщину, которой она вовсе не знает.
– — Боже мой! Как же мы берем в дом француженок и других гувернанток?
– — К ним более снисходительны.
– — Я занимаюсь воспитанием моих детей и потому смело делаю вам предложение. Оно не очень лестно для вас; зато для меня ваше согласие будет самым приятным доказательством вашей ко мне доверенности и дружбы.
И Марк Семеныч красноречиво доказывал высокую роль воспитательницы.
– — Извольте: я согласна, но прошу вас не требовать от меня никаких других обязанностей, как только учить их русскому языку,- сказала путешественница.
– — Это самый важный предмет! Я был молод и не вникал сначала в важность воспитания; но как же я потом ужаснулся, заметив, что мои дети выходят не русские, а иностранцы — всех наций. Дочери лучше говорят по-английски, чем по-русски, один сын по-немецки, а старший — чистейший француз. Не правда ли, это непростительно? И я краснею за свою небрежность.
Пожав друг другу руки, они простились очень чувствительно. Путешественница благодарила Марка Семеныча за все его хлопоты и защиту, он же — за ее доверенность к нему. Марк Семеныч поскакал вперед.
У заставы путешественницу встретил лакей, который был послан вперед, и проводил ее в гостиницу, где были приготовлены для нее комнаты. Нумер был взят очень дорогой, так что путешественница заметила лакею, зачем он не взял дешевле.
– — Так приказывали Марк Семеныч, — отвечал лакей.
Путешественница с нетерпением ждала Марка Семеныча, который не являлся дня три. Обед, чай, завтрак — всё было сервировано отлично. Экипаж стоял у подъезда, на случай, не пожелает ли она куда-нибудь проехаться. Путешественницу видимо беспокоило, что Марк Семеныч не едет; она хотела уже писать к нему, но отдумала, решась на другой день перебраться в нумер поскромнее.
На четвертый день ее приезда, рано утром, она еще лежала в постели, как кто-то постучался к ней в дверь. Путешественница тотчас догадалась, кто стучится, и, позвонив горничную, велела ей принять гостя в другой комнате. Она не ошиблась: то был Марк Семеныч.
Сделав наскоро утренний туалет, путешественница вышла к гостю, который не скрывал своей радости, что наконец видит ее. Он поцеловал у ней руку и с участьем спрашивал: «Покойно ли ей? хорошо ли? как она провела время?»
– — Очень хорошо! благодарю вас; но я одним недовольна,- отвечала путешественница.
– — Это чем? вы меня пугаете!
– — Слишком дорогой нумер взят по вашему приказанию.
– — Полноте! как можно говорить о таком вздоре! — обиженным голосом воскликнул Марк Семеныч.
– — Однако я не хочу бросать деньги,- смеясь, отвечала путешественница.
– — Да вы и не имеете права; я ваш друг: я вам не позволю на пустяки тратить деньги! — шутливо сказал Марк Семеныч.
– — Так я под опекой?
– — И очень строгой.
– — Скажите, пожалуйста, мой опекун, отчего я вас так давно не видала? — садясь на диван, сказала путешественница не без некоторого кокетства.
Марк Семеныч ничего не отвечал и глядел ей прямо в глаза.
– — Что же вы не отвечаете?
– — Я… я стараюсь удостовериться, точно ли это сказано искренно.
– — Что я вас хотела видеть?
– — Да.
– — Повторяю, что очень.
Марк Семеныч схватил руку путешественницы и, с жаром поцеловав ее, сказал:
– — Я постараюсь заслужить ваше расположение ко мне.
– — Я хотела с вами поговорить.
– — Я счастлив: я вижу, что вы поняли меня.
Марк Семеныч говорил с чувством и с жаром, а путешественница слушала холодно и не без лукавой улыбки.
– — Я переменила свое намерение быть гувернанткой,- сказала она.
Марк Семеныч привскочил на своем месте и, глядя с ужасом на путешественницу, сказал:
– — Это невозможно! вы шутите!
– — Отчего это вас так поразило?
– — Потому… потому что я вижу в этом недоверчивость ко мне с вашей стороны.
– — Какой вздор! Я просто боюсь обязанностей гувернантки.
– — В моем доме вы будете совершенно свободны.
– — Благодарю вас! но я именно боюсь вашего дома.
– — Вы меня оскорбляете! чем мог я это заслужить! — с горячностью воскликнул Марк Семеныч.
– — Какое же тут оскорбление для вас? Я не решаюсь взять обязанности, для которой не готовилась…
– — Что же вы думаете делать?
Путешественница задумалась и потом отвечала:
– — Я хотела бы, чтоб вы мне дали этот совет.
– — Что могу я сделать! доверчивость ваша ко мне слишком слаба! Я буду просить одного от вас: это не предпринимать никаких мер для средств к жизни без моего ведома. Могу ли я надеяться хоть на это? — сказал Марк Семеныч обиженным голосом.
– — Очень! тем более что я вам скажу мои планы… Я хочу ехать в Петербург.
– — Как! уехать отсюда! — почти вскрикнул Марк Семеныч и прибавил с сердцем: — Что же вы намерены делать там?
– — Право, не знаю… но мне кажется, я…
Путешественница запнулась. Марк Семеныч прервал ее, сказав:
– — Впрочем, я, кажется, слишком дерзко поступаю. Я не имею права слишком далеко простирать свое любопытство и советы.
– — Отчего? я вам даю полное право,- задумчиво отвечала путешественница.
Лицо Марка Семеныча прояснилось, и он наставительно сказал:
– — Если у вас и в Петербурге нет никого близких, к чему бежать отсюда? тем более что здесь у вас есть человек, преданный вам и принимающий живое участие в вашем положении. Разве вы не можете испытать себя на этом поприще и потом уже искать другого? К тому ж я переговорил с своей женой: она очень довольна и ждет вас к себе.
– — Как, вы уже сказали обо мне?
– — Я всё говорю своей жене: мы очень откровенны.
– — Вы ей рассказали о нашей встрече? — поспешно спросила путешественница.
– — Нет… я этого не говорил… потому что я не знал, понравится ли это вам. Я не люблю ничем стеснять других. Нет! я сказал моей жене, что желаю иметь детей русских и потому возьму им русскую наставницу.
Путешественница насмешливо слушала Марка Семеныча. Он продолжал:
– — Вы видите, что я всё уже обработал. От вас теперь зависит успокоить меня уверенностию, что у моих детей будет такая наставница. Докажите, что у вас есть ко мне хоть маленькая доверенность. Вы свободны всегда оставить наш дом, если обязанность эта вам покажется тяжела. Согласитесь!
– — Я готова… но на одном условии.
– — Всё, что вам угодно.
– — Чтоб, кроме детей, на меня не была возложена обязанность развлекать…
– — Болтать по-русски с детьми, гулять с ними,- перебил Марк Семеныч,- вот и всё! Жалованье, может быть, покажется вам ничтожно…
– — И должность моя у вас в доме…
– — Вы убиваете меня! Я должен наконец высказать то, что я от всех скрываю. Слушайте! Вы заставляете меня прикасаться к моей страшной ране,- в волнении сказал Марк Семеныч.
– — Замолчите: я не хочу, я…- пугливо воскликнула путешественница.
– — Теперь поздно! слушайте: я люблю мою жену, она женщина добрая, благородная, но… воспитание или, может быть, характер… но она мало занимается детьми. Впрочем, ей и некогда: она живет в свете… Я страдаю жестоко, видя, что дети мои отданы в руки наемщицам.
– — Разве я не то же самое буду у вас в доме? — спросила путешественница.
– —
