комнаты.

Голос замер у mademoiselle Анет, и она не знала, на что решиться. Наконец она тихонько подкралась к двери и приложила ухо: тихий стук повторился.

– — Кто там? — дрожащим голосом спросила она.

– — Это я; узнали ли вы мой голос?

– — Что вы здесь делаете? вы хотите погубить меня! — в отчаянии воскликнула mademoiselle Анет.

– — Отворите дверь! одно слово.

– — Нет, нет.

– — Для вашей безопасности! умоляю вас.

– — Мне всё равно гибнуть! — решительно отвечала mademoiselle Анет.

– — Слушайте, mademoiselle Клара всё слышала, что говорил барон: завтра для вас готовится сцена.

Mademoiselle Анет отчаянно вскрикнула и с чувством сказала:

– — Благодарю вас! я скажусь больной.

– — О нет! напротив, будьте веселы; надо отклонить их подозрение.

– — Хорошо.

– — Отворите!

– — Ради бога, уходите! вы разве не знаете, как за мной следят! — умоляющим голосом сказала mademoiselle Анет.

И долго она оставалась у двери; потом она кинулась к окну, раскрыла его и увидела черную тень, рисовавшуюся в ночном тумане; а вдали бежала женская фигура, и что-то белое на голове довольно ясно отделялось в зелени.

Стук раскрывшегося окна внизу заставил ее вздрогнуть; голос Марка Семеныча послышался в тишине: он уныло напевал романс Десдемоны.

Рассвело, a mademoiselle Анет всё еще не ложилась спать. Эту ночь многие в доме провели беспокойно.

На другое утро бала все долго спали; одна mademoiselle Анет встала в обычный час и вышла с детьми в сад. Она была бледна и задумчива. Происшествия вчерашнего дня так потрясли ее, что она не могла ничего говорить, даже не понимала, о чем ее спрашивали дети, которых наконец упросила оставить ее в покое и заняться чем-нибудь.

– — Я буду с вас рисовать портрет! — сказал Эжень, усаживаясь на траву против нее.

– — Я — убирать ваши волосы! — подхватила Софи.

– — Хорошо, хорошо! — отвечала рассеянно mademoiselle Анет.

Через несколько минут составилась удивительная группа. Mademoiselle Анет, в своем белом утреннем капоте, с распущенными волосами, в которые Софи, стоя на скамейке, вплетала разные травы и цветы; другие дети, окружив mademoiselle Анет, облокотись локтями на ее колени, полные цветов и трав, и подпираясь рукою в щеку, смотрели на работу сестры своей. Эжень не рисовал, а внимательно глядел на склоненную голову mademoiselle Анет и на ее потупленные глаза. Во всей ее фигуре было столько страдания, что это даже пугало ребенка.

Этой группой любовались две особы: Марк Семеныч и Тавровский. Они друг друга не замечали, потому что их разделяли кусты. Марк Семеныч первый приблизился. Mademoiselle Анет сконфузилась, стала собирать волосы; но Марк Семеныч остановил ее, сказав:

– — Останьтесь так одну минуту, и вы, дети! Покажи, Эжень, твою работу! — И он взял портфель от сына, сев возле него, и продолжал: — Позвольте ему поправить его ошибки.

– — Вот картина, достойная кисти великого художника,- сказал Тавровский, явясь неожиданно из-за кустов посреди глубокой тишины.

Все вздрогнули, a mademoiselle Анет слабо вскрикнула. Марк Семеныч с сердцем заметил:

– — Вы всех перепугали и…

– — …нарушил такую славную картину. Я завистлив и хочу тоже наслаждаться, как и вы,- сказал Тавровский, усаживаясь с другой стороны Эженя.

Mademoiselle Анет проворно завернула волосы; но их небрежность имела свою прелесть.

– — Вы рано встали сегодня! — сказал Марк Семеныч Тавровскому, который отвечал ему:

– — Да и вы не поздно.

– — Я всегда так встаю.

– — И очень понятно.

И они оба замолчали. Mademoiselle Анет встала и объявила детям, что пора идти в детскую. Марк Семеныч и Тавровский последовали за ней. Но каково было общее удивление, когда вдали показалась фигура Надежды Александровны. Все переглянулись, а дети с удивлением восклицали:

– — Maman, maman встала!!

Марк Семеныч пошел вперед. Надежда Александровна сухо кивнула ему головой на его приветствие и не подала ему руки. Она прямо шла к mademoiselle Анет, шедшей с Тавровским; и, не отвечая на поклоны, она заносчиво спросила:

– — Отчего дети не в классе и не с мисс Бетси?

– — Почему они не за классом? я думала, что дети устали после…- начала mademoiselle Анет, но ее перебила Надежда Александровна:

– — А вы думаете, что они не устали быть ширмами?

– — Надинь! — взяв жену за руку, сказал Марк Семеныч.

– — Оставьте! мне надоело!

– — Приди в себя! дети! — говорил Марк Семеныч, изменяясь в лице.

Тавровский напевал что-то и рассматривал паутину на кусте.

– — Mademoiselle Анет, прошу вас прекратить утренние прогулки с детьми — задыхаясь, сказала Надежда Александровна.

– — Дети, посмотрите, как паук наслаждается мучениями бедной мухи! Не правда ли, как он отвратителен? его надо раздавить! — сказал Тавровский.

Надежда Александровна побледнела. С минуту она стояла, как бы пораженная чем-то,- и вдруг она, зарыдав, побежала от аллеи. Странно было видеть эту гордую, насмешливую женщину с повелительными манерами, которая теперь бежала в слезах, как молоденькая девочка.

– — Что с ней? — как бы не понимая, что делается вокруг него, пугливо произнес Марк Семеныч.

– — Нервный припадок! — покойно отвечал Тавровский.

– — Идите скорее к ней! — сказала mademoiselle Анет Марку Семенычу и Тавровскому, а сама быстро пошла с детьми из саду. Сдав детей мисс Бетси, mademoiselle Анет вошла к себе и застала Марка Семеныча совершенно убитого, который при ее появлении в отчаянии воскликнул:

– — Друг мой!

– — Марк Семеныч, я должна оставить ваш дом! — решительно произнесла mademoiselle Анет.

– — Нет, нет, вы этого не сделаете! это невозможно,- с ужасом сказал Марк Семеныч.

– — Однако после всего, что я слышала от Надежды Александровны, я разве могу остаться?

– — Неужели я в вас ошибся? неужели у вас нет настолько сострадания ко мне? О нет, нет! я не пущу вас из моего дома! я заставлю уважать вас!

– — Марк Семеныч! — пугливо вскрикнула mademoiselle Анет, потому что лицо его пылало, слезы текли по его полным щекам; он вдруг упал в креслы, стал рыдать, ломая себе руки. Припадок чувствительности повторился, только еще сильнее, чем в дороге.

Mademoiselle Анет сама плакала, подавая ему воды. Он схватил ее руки и, упав на колени, торжественно сказал:

– — Я… я прошу у вас жертвы.

– — Что могу я сделать?

– — Забудьте всё и простите ей.

– — Марк Семеныч…

– — Сжальтесь! я начинаю терять рассудок!

И Марк Семеныч пугливо схватил себя за голову. Он полусидел на полу.

– — Марк Семеныч! Марк Семеныч! я на всё согласна, придите в себя,- плача, говорила mademoiselle Анет.

Марк Семеныч медленно встал, оправил волосы; пройдясь несколько раз по комнате, он сел на диван и указал на место возле себя mademoiselle Анет, которая молча повиновалась. После некоторого молчания Марк Семеныч мрачно спросил:

– — Я вчера еще желал спросить вас, считаете ли вы меня за человека, преданного вам искренно?

– — Да!

– — Значит, я могу надеяться, что вы будете отвечать мне откровенно?

– — Да!.. — не так утвердительно произнесла mademoiselle Анет.

Марк Семеныч тяжело вздохнул, лицо его покрылось бледностью, и он невнятно сказал:

– — Вы… вам нравится Тавровский?

Mademoiselle Анет инстинктивно готовилась к такому вопросу, но не могла не покраснеть, услышав его, и молчала, потупив глаза.

– — Это Дон-Жуан с холодным сердцем; я много знаю случаев…

– — К чему вы мне сделали такой вопрос? разве я подала повод? — гордо перебила его mademoiselle Анет.

– — О, сохрани вас боже! — пугливо проговорил Марк Семеныч и, подумав с минуту, продолжал: — Но вы сами сознаетесь, что этот человек имеет столько разных орудий для своих жертв, что трудно не попасть в его сети.

– — Я не так молода и неопытна, чтоб не заметить этих сетей, если бы даже они были сотканы из паутины.

– — О, не говорите мне этого! Я знал его победы над такими женщинами, которые его ненавидели и… Впрочем, к чему всё это я говорю! вашего слова для меня достаточно. Я покоен: ваша дружба ко мне теперь доказана…

И Марк Семеныч, почтительно пожав руку mademoiselle Анет, вышел из ее комнаты.

Не без страха вошла в столовую mademoiselle Анет и была очень довольна, что хозяйка дома не явилась к столу. Марк Семеныч был весел, но, к удивлению mademoiselle Анет, после обеда, в семь часов, поехал в клуб. Уложив детей спать, mademoiselle Анет возвратилась к себе и нашла на столе записку: она была от Тавровского; вот ее содержание:

«Принимая участие в вашем настоящем положении, я решаюсь известить вас, что есть лицо, способное наделать вам таких оскорблений, которые ничем нельзя загладить. Я беру на себя смелость дать вам совет. Оставьте немедленно этот дом; скажу еще проще: не выходите из своей комнаты ни к чаю, ни к столу… даже если за вами будут присылать. Будьте благоразумны: последуйте моему совету. Если же вы желаете меня видеть и лично услышать причины, почему я решаюсь давать советы, то вы можете меня известить, положив записку на вашу лестницу в сад, на шестой ступеньке внизу» и пр. …

Эта записка привела mademoiselle Анет в совершенное отчаяние. Она долго думала, наконец написала записку и положила на условленное место.

Ночь она провела очень тревожно и рано утром, встав, оделась и вышла через садовую калитку в поле. Тавровский, спрятавшись за кусты, уже ждал ее. Он радостно пошел к ней навстречу и сказал:

– — Я очень благодарен вам, что вы имели ко мне несколько доверия и решились…

– — Ради бога, скажите, чего я должна ожидать от нее? — поспешно спросила mademoiselle Анет в сильном волнении.

Наружность Тавровского была встревожена, даже мрачна, и он, иронически улыбнувшись, сказал:

– — Всего, что только может сделать женщина в порывах необузданного гнева.

– — Что мне делать! — в отчаянии воскликнула mademoiselle Анет.

– — Немедленно оставить этот дом… Я желал вас видеть, потому что хочу вам сообщить…

В это время mademoiselle Анет слабо вскрикнула, указывая на калитку, из которой вышла мужская фигура.

– — Боже мой! что со мной будет! — побледнев, произнесла она.

– — Идите смело назад. Я вечером буду здесь.

Сказав эти слова, Тавровский скрылся в кустах, а mademoiselle Анет чуть не бегом побежала домой. У калитки она встретила Марка Семеныча, который нисколько не удивился, увидав ее, и сказал:

– — Вы, кажется, как и я, вышли подышать чистым утренним воздухом.

– — Да, я…- в смущении произнесла mademoiselle Анет.

Марк Семеныч подал ей руку и с участием спросил:

– — Что с вами? вы встревожены?

– — Я скажу вам