что ваши советы относятся к одним только картам! — весело отвечал проигравший.

– — Я вас так давно не видала, что не решилась бы давать других.

– — А в память нашего старого знакомства?

– — Старость имеет слабую память,- отвечала язвительно хозяйка и, обратись к другим, прибавила:- Новая талия!

Пожилой и мрачный господин робко поставил свою карту и, запинаясь, сказал хозяйке…

– — Вы позволите? я хочу попробовать…

– — Ставьте, только не сорвите банка! — отвечала хозяйка, пристально взглянув на поставленные им деньги.

Некоторые засмеялись, другие только удостоили насмешливым взглядом пожилого господина, ничего не замечавшего, кроме падавших карт. Болезненный вздох вырвался у него из груди, когда его карта была убита. Он обратился тогда к молодому белокурому господину с наглым выражением лица и тихо, дрожащим голосом сказал:

– — Дайте мне взаймы, хоть в память моих одолжений, сделанных вам в старину.

Белокурый господин дерзко отвечал:

– — А кто за вас поручится, что вы заплатите мне?

– — Тише, ради бога, тише,- пугливо шептал старик, бросая тревожные взгляды на хозяйку.

– — Если хозяйка дома ручается, то я готов!

– — Не надо!.. — тоскливо воскликнул пожилой мужчина.

Но белокурый господин, смеясь, громко сказал:

– — Вы платите за него нынче и карточные долги?

– — Нет, я только плачу за его квартиру и стол,- отвечала хозяйка.

На желтом лице пожилого мужчины как бы вспыхнула краска. Он бросил злобный взгляд вокруг себя и, сев вдали от стола, повесил голову на грудь. Поза его была так полна тоски, что невольно возбуждала участие. Гости продолжали играть, когда красивый господин окликнул пожилого человека и сказал:

– — Что же вы не принимаете участия в игре?

– — Я… у меня нет денег,- мрачно ответил пожилой мужчина.

– — Господа! я отвечаю за какой бы то ни было его проигрыш. Идите сюда: ставьте карту.

– — Что такое? нет! я не позволю! — сказала хозяйка.

– — Отчего? разве вам не всё равно — проигрывать мне, другим или ему?

– — Я имею свои причины! — насмешливо объявила хозяйка дома.

В это время вошедший лакей сказал ей что-то на ухо; она, окончив талию, передала карты другому и вышла из комнаты.

Пожилой мужчина радостно кинулся к столу и поставил карту.

Хозяйка скоро возвратилась и, отозвав красивого господина к окну, молча отдала ему записку; он прочел в ней следующее:

«О вашем приезде знают. Я боюсь неприятностей для вас. Поспешите увидеть вашу родственницу: она от ожидания слегла в постель и очень сердита на вас».

– — Это что за добрый гений завелся у тетушки? — улыбаясь, сказал господин.

– — Я знаю его,- отвечала хозяйка.

– — Это каким образом?

– — Я видела эту девушку, когда она была ребенком. Первое время вашего отъезда я старалась узнать, где вы и как живете,- и через горничных виделась с этой девочкой, которая всё знала.

– — А, так вы разведывали обо мне? это мне лестно! — кланяясь, перебил ее господин.

– — Да, только мое присматриванье имело не такую причину, о какой вы думаете: я хотела знать, что мне оставалось делать.

– — Ну и вы решились меня забыть?

– — Настолько, насколько вы меня забыли.

– — Таинственная записка доказывает, как я вас забыл. Целый день сижу у вас. А кто принес записку?

– — Ваш Петр; он сказал мне, что ему отдала какая-то девушка.

– — Боже! сколько таинственности из пустяков!

– — Однако эти пустяки устроили ваш отъезд и иного доставили мне неприятностей и слез.

– — Не забудьте, сколько тому лет прошло! и неужели вы теперь стали бы плакать?

– — О нет, ручаюсь вам, я способна теперь только других заставлять плакать.

– — Сколько в вас перемен! Вы для меня совершенно новое лицо.

– — Если я изменилась в хорошую сторону, то вы можете гордиться: я считаю вас моим наставником.

Разговор был прерван гостями, приглашавшими их продолжать игру.

Наталья Кирилловна еще спала, а уже в доме ее происходила страшная суета по случаю приезда Тавровского. После долгих объятий племянника с теткой последняя подала сигнал приживалкам, чтоб они в свою очередь поздоровались с приезжим.

С писком, со слезами кинулись на племянника приживалки, стараясь непременно поцеловать его руку, которую он прятал.

– — Ах, наша радость! солнце! благодетель, красавец, картинка! драгоценный! — такими восклицаниями осыпали его приживалки.

Ольга Петровна, подергивая ушами, сделала красноречивое приветствие, сохраняя всю важность главной приживалки в доме.

Наталья Кирилловна обратилась к своей любимице и строго сказала:

– — Зина, а ты что не здороваешься? поди поцелуй руку у Павла Сергеича. Ты узнал? — прибавила она, обращаясь к племяннику: — Это ведь дочь твоего дядьки.

Зина побледнела и, выступив немного, сделала почтительный реверанс.

– — Я руку приказываю тебе поцеловать ему! Что ж ты? — грозно заметила Наталья Кирилловна.

– — Тетушка! — с упреком воскликнул Павел Сергеич, и, взяв дрожащую руку Зины, он поцеловал ее.

Зина вся вспыхнула; приживалки зашептались. Наталья Кирилловна обиделась и сказала племяннику:

– — Что это? ты целуешь у ней руки!

– — Так позвольте, я поцелую ее, как целовал ребенком.

И Павел Сергеич нагнулся поцеловать Зину, которая уклонилась и, сделав реверанс, лукаво улыбнулась.

Ольга Петровна задыхалась, смотря на Зину, удостоенную такой чести от Павла Сергеича, и потом тихонько говорила в девичьей:

– — Ну, мойте свои руки: может быть, Павел Сёргеич и у вас поцелует руку!

– — Хи! хи! Мы барышни, что ли! — восклицали горничные.

– — Да ведь поцеловал же у этой интриганки! И какой он стал нехороший!

Но неудовольствие Ольги Петровны на Павла Сергеича не имело последствий; сама же она старалась заговаривать с ним и услуживать ему. Впрочем, всё глядело в глаза приезжему, и чуть не до драки доходило между приживалками, если он просил подать что-нибудь за столом.

Наталья Кирилловна, привыкшая к грубым формам, в которых домашние подносили ей лесть, оставалась довольна внимательностью приживалок к племяннику и говорила ему:

– — Видишь, как они тебя любят!

И она сделала только выговор Грише, будто бы он сухо встретил своего родственника, хотя оба они, и Павел Сергеич и Гриша, встретились очень дружески. Зина очень понравилась Павлу Сергеичу, тем более что это было единственное молодое, небезобразное лицо между старыми девами, населявшими дом. Он часто за обедом обращался к ней с услугами и заговаривал. Но Зина едва отвечала ему, и раз, встретив Павла Сергеича в пустой зале, Зина робко сказала ему:

– — Ради бога, будьте осторожнее!

– — Как? — спросил удивленный Павел Сергеич.

Зина, озираясь, боязливо отвечала шепотом:

– — Со мной!

– — Отчего?

– — Я после скажу…

И Зина хотела уйти, но Павел Сергеич удерживал ее за руку. Зина, вся задрожав, умоляющим голосом сказала:

– — Ах, пустите меня!

– — Сейчас! только скажите мне, что значат ваши слова?

Павел Сергеич заинтересовался таинственностью слов Зины, которая, вырвав свою руку, побежала от него, скороговоркой сказав:

– — Вечером, в беседке.

После ужина, когда Наталья Кирилловна улеглась спать, Зина побежала в сад, и прямо в беседку. Она была в сильном волнении, ходила взад и вперед по беседке, бросалась на диван, вздыхала тяжело,- но, заслышав шаги, встрепенулась, кинулась к раскрытому окну и приняла грациозную позу. Зина делала вид, что не слышала, как вошел Павел Сергеич в беседку, и когда он уже подошел к ней близко, она пугливо вскрикнула.

– — Чего вы испугались? — спросил Павел Сергеич, смотря Зине в глаза, блиставшие в полумраке светлой весенней ночи.

Зина, помолчав, сказала с наивной улыбкой:

– — Не правда ли, я страшно неосторожна? но для спокойствия дома я готова решиться на всё…

И она вдруг изменила свой голос и с ужасом спросила:

– — Ну а если кто узнает в доме, что я была здесь?

– — Никто не посмеет вам ничего сделать, если вы мне позволите быть вашим защитником!

И Павел Сергеич взял Зину за руку, которую она с чувством пожала, сказав:

– — О, я теперь не так боюсь вас…

И Зина, не окончив фразы, потупила глаза.

Посидев молча, Павел Сергеич спросил Зину:

– — Что же, вы мне хотели сказать причину,- почему вы лишаете меня удовольствия говорить с вами?

– — Даже глядеть на меня,- подхватила с наивностью Зина.

– — Это слишком! — смеясь, заметил Павел Сергеич.

– — Нисколько! вы забыли, верно, характер вашей тетушки и не знаете, как погибла в этом доме одна девушка, бедная, как и я, от интриг и наговоров.

– — Что же насказали о ней тетушке?

– — Я уж и не знаю каких ужасов на нее не взводили. А вся ее вина была в том, что она немного говорила и смеялась с Гришенькой; а тетушке вашей насказали, будто бы она завлекает его, чтоб он женился на ней.

Павел Сергеич улыбнулся и сказал:

– — Ну, будьте покойны: тетушка не поверит никому, если вздумают взводить такие нелепости на меня.

– — Да мне-то нисколько не легче будет. Гришенька остался у тетушки, а несчастной уже нет в доме. Она должна была идти к отцу, который ровно ничего не имеет.

– — А хороша была она? и Гриша был влюблен в нее?

– — Не спрашивайте меня: я ничего не знаю.

– — Так вы боитесь старых сплетниц?

– — Неужели вы не видите почему? — с ужасом воскликнула Зина.

– — Причина очень недостаточная для того, чтоб я лишился удовольствия говорить с вами; но, если вы прикажете, я исполню это, только позвольте мне хоть глядеть на вас.

И Павел Сергеич устремил свои проницательные глаза на Зину, которая потупилась и весело сказала:

– — Я довольна и тем, что вы согласились со мной не говорить; а то, может быть, само собой придет.

– — Вы меня оскорбляете! Неужели вы думаете, что я профан какой-нибудь! Нет, такие глаза, как ваши, не скоро забываются.

– — Зачем вы смеетесь надо мной? — вскочив с места, оскорбленным голосом сказала Зина.

Павел Сергеич долго не мог уверить Зину, что он сказал серьезно.

– — Прощайте! мы в последний раз говорили с вами! — сказала Зина.

– — О нет! я умру с тоски, если вы запретите мне хоть несколько минут видеть вас здесь.

– — Боже мой! вы хотите, чтоб я и завтра сюда пришла! — воскликнула Зина с удивлением.

– — Да, теперь моя очередь с вами переговорить насчет одной дамы.

– — Об Ольге Петровне? — перебила его Зина.

– — О нет! о даме, не живущей здесь.

– — Я никого не знаю.

– — Увидим.

– — Прощайте!

– — До завтра?

– — Не знаю…

И Зина выбежала из беседки.

Дружба Павла Сергеича к Зине возбудила страшные