оброчными суммами и желает представиться.
Петр ушел, а Иван Софроныч начал приводить в порядок перед зеркалом свою физиономию, ожидая, что его сейчас позовут. Но Петр воротился и выразительно произнес:
– — Отказано!
– — Что так? — сказал удивленный Иван Софроныч.- Да отчего же?
– — Не в духе,- лаконически отвечал камердинер.- Сначала не понял даже,- прибавил он.- Какой, говорит, Понизовкин?.. Управляющий, говорю, что в Софоновку изволили послать. А! — говорит. Ну, пусть в другое время придет — теперь не время заниматься такими мелочами!
– — Мелочами? так и сказал, Петруша?
– — Так и сказал: мелочами!
– — Да какие же тут мелочи? Сам ты посуди, Петруша,- возразил Иван Софроныч, горячась, как будто перед ним стоял сам владелец имения,- полторы тысячи душ, фабрика бумажная, два года никаких доходов не собирали; всё привел в порядок, долги уплатил, фабрику увеличил; до двадцати пяти тысяч будет давать; сенокосы какие; а земля, земля-матушка! да только живи да благословляй бога… и, слышишь ты: всё мелочи!!! Да что же у него не мелочи, скажи, Петруша?
– — Так, Иван Софроныч, да, понимаете: не оттого, а уж такой карактер — месяц весел, и год целый весел, да вдруг как схватит его сплин… оно, понимаете, по-французски так называется, а по-нашему выходит — вроде черной немочи,- так день, два, неделю иной раз лежит, ничего не говорит, никого не велит пускать… почти в рот крохи не берет; разве вдруг спросит бутылку клеко,- выпьет и опять ляжет и еще сердитее смотрит…
– — Так! — сказал Иван Софроныч. — Да отчего же такая болезнь происходит?
– — А господь знает! Случается, приволокнется — ну, неудачи, что ли? Вот и слег… либо дуэль какая…
– — Дуэль! — с ужасом воскликнул Понизовкин.- Разве он и дуэли имеет?
Камердинер захохотал.
– — А то небось нет? Да как мы за границей жили, так, верите ли, месяца не проходило, чтоб не было дуэли. Бывало, придет домой и говорит: собирайся, через час едем! Уж и знаю — значит, недаром! И всё, понимаете, одна выходит притчина…
Петр лукаво усмехнулся и подмигнул.
– — Господи боже мой! — произнес Иван Софроныч.- Да как он еще жив остался!
– — Да ему всё нипочем. Раз десять ранен был — мигом поправится и марш опять дальше. Да то ли еще? Семнадцать раз ногу ломал — срастется, и пошел опять, словно ни в чем не бывало!
– — Подлинно чудно! — сказал Иван Софроныч.- Ну, и теперь, стало, что-нибудь такое?- спросил он.
– — Нет, дуэли не было. А вот что: сказать правду, так я знаю притчину.
– — Что такое? — с живостью спросил Иван Софроныч.
– — Боюсь! не любит, когда я о нем рассказываю.
– — Ну да я никому, а может, пособить сумею.
– — Вряд ли; дело-то, видите, такое…
– — А что?
– — Да уж сказать разве: попроигрался!
– — Проигрался!
– — Да. И денег у нас совсем нет,- чем платить?
– — Ну, еще не беда. Я привез деньги — расплатится. А много проиграл, слышно?
– — Да тысяч сто, должно быть.
– — Сто тысяч! — воскликнул с ужасом Иван Софроныч.- Ну, не будет столько. Да как же его, сердечного, угораздило? Ведь большая сумма, большая сумма сто тысяч!
Раздался звонок.
– — Ну, прощайте, Иван Софроныч! заходите!
Камердинер ушел к барину, а Иван Софроныч спустился с лестницы и, медленно пробираясь по тротуару, предался соболезнованию о проигрыше Тавровского. Иван Софроныч был так устроен природою, что чужое горе часто трогало его больше собственного, а если он кому-нибудь служил, то уж предавался ему душой и телом. Поэтому проигрыш Тавровского сильно озадачил его, и старик изыскивал в голове своей способы, как бы помочь беде. Ничего, однако ж, придумать он не мог. Тоска напала на него страшная, и он не знал, что делать. Не получив аудиенции у Тавровского, Иван Софроныч вздумал наконец навестить двух его родственников, которых имения находились поблизости имений Тавровского. Ивану Софронычу поручено было собрать и привезти в Петербург сведения о состоянии их. Здесь было больше удачи; старый князь, двоюродный дядя Тавровского, тотчас принял Ивана Софроныча и посадил; но тут ждал бедного старика новый удар. Между разговором князь спросил:
– — А что Павел Сергеич? Видели его?
– — Сейчас был у них, но не видал: сегодня не принимают.
– — Бедный Павел Сергеич! — заметил князь.- Ему не до того: проигрался!
– — Слышал, слышал, ваше сиятельство! — отвечал Иван Софроныч.- Скажите, какое несчастие! и, говорят, значительную сумму проиграл — тысяч сто!
– — Сто тысяч! (князь усмехнулся). Хорошо, если б только сто тысяч! Да сто тысяч было еще на прошлой неделе, а теперь, говорят, уж полтораста с лишком.
– — Полтораста тысяч! — воскликнул с неподдельным ужасом Иван Софроныч.- Нет, вы изволите шутить, ваша сиятельство!
И он долго не хотел верить.
Понурив голову, сошел Иван Софроныч с лестницы и отправился к другому родственнику. Там опять разговор зашел о Тавровском и его проигрыше, и сердце бедного старика было поражено новым ужасом: родственник объявил, что знает наверное, будто Тавровский в течение прошлой недели и в начале нынешней проиграл с лишком двести тысяч!
Не в духе воротился домой Иван Софроныч.
Глава XLIX
Торжество Ивана Софроныча
Целую ночь Иван Софроныч думал о проигрыше Тавровского и о том, каким бы образом поправить дело. Много передумал он, часто и глубоко вздыхал, пока наступил одиннадцатый час. Тогда Иван Софроныч оделся и через полчаса снова звонил у квартиры Тавровского. Тавровский принял его, но всё еще был не в духе; лежа на диване лицом к стене, выслушал он донесения Ивана Софроныча о состоянии села Софоновки и о различных мерах благоустройства, предпринятых им, и остался совершенно равнодушен, как будто дело шло о чужом имении. Иван Софроныч не терял духа, рассчитывая на статью о доходах, которые удалось ему значительно увеличить. Но когда и статья о доходах прошла без малейшего признака участия и одобрения со стороны Тавровского, Иван Софроныч потерялся. Минут десять стоял он, не говоря ни слова. Тавровский тоже молчал, погруженный в свои мысли.
– — Что еще? — наконец спросил последний, очевидно с целью прекратить аудиенцию.
– — Ведомость о состоянии Софоновки и находящейся при оном селе фабрики. Тож приходо-расходная ведомость,- проговорил Иван Софроныч унылым голосом.
– — Потрудитесь положить,- сказал Тавровский, не поворачивая головы и указывая рукой на столик подле себя.
Иван Софроныч положил и прибавил тем же плачевным голосом:
– — Деньги сорок две тысячи пятьсот восемьдесят четыре рубля шестьдесят семь копеек ассигнациями.
– — И деньги тут положите.
Иван Софроныч расстегнул сюртук, вынул из жилетного кармана ножичек и, распоров боковой карман сюртука, зашитый для предосторожности, достал полновесный бумажник и начал укладывать стол пачками ассигнаций, предварительно пересчитывая каждую; потом он таким же порядком распорол левый карман своих рейтуз и достал оттуда несколько свертков, в которых оказалось золото; разложив их симметрически по кучкам, Иван Софроныч дополнил сумму серебром и медью, достав то и другое из особых кошельков, хранившихся в разных карманах его одеяния. Исполнив всю эту работу, которая продолжалась довольно долго и во время которой Иван Софроныч по временам искоса поглядывал на Тавровского, старик сказал:
– — Изволите пересчитать?
– — Не нужно: я вам верю,- сказал Тавровский.- Вы честный человек и хороший управляющий! — прибавил он, сделав движение головой, подобное поклону.
Иван Софроныч понял, что он только из деликатности не прибавил: «Идите», но не трогался с места. Ему смертельно жаль было Тавровского. «Как мучится, как убивается, сердечный!» — думал Иван Софроныч, и, нет сомнения, честный старик готов был бог знает чем пожертвовать, лишь бы возвратить ему спокойствие и веселость. Иван Софроныч стоял понурив голову. Молчание продолжалось несколько минут.
– — Да, — сказал Тавровский, как будто только заметив, что Иван Софроныч еще не ушел,- сколько вы привезли денег — сорок тысяч с чем?
– — Сорок две тысячи пятьсот восемьдесят четыре рубля шестьдесят семь копеек,- поспешно сказал Иван Софроныч.
– — Так сорок тысяч оставьте, а остальные возьмите в награду за ваше усердие и честность.
Слезы подступили к сердцу управляющего.
– — Не того жду я,- сказал он.- Я много доволен вашей милостию, а если позволите старику слово сказать…
– — В другое время, Иван Софроныч,- благосклонно отвечал Тавровский.
– — Нет уж, теперь, батюшка, теперь, коли милость будет! — воскликнул Иван Софроныч, приближаясь к Тавровскому, и продолжал с возрастающим жаром: — Сердце болит, глядя, как вы убиваться изволите,- а из чего? Ведь уж, осмелюсь доложить, дело сделано; горевать поздно, а лучше подумать, как пособить горю.
– — Какому горю? — равнодушно спросил Тавровский.
– — А как же, батюшка, я ведь знаю. Не рассердитесь глупому слову старика: попроиграться изволили, слышно?
– — Кто вам сказал? — спросил Тавровский, всё еще не приподнимаясь с дивана и не поворачивая головы, но уже несколько живее.
– — Как же, батюшка? Мне и князь Горбатов говорил, и Александр Екимыч говорил.
– — Что ж они говорили?
– — Да князь сказал, что полтораста тысяч изволили проиграть, а Александр Екимыч так божились, будто даже двести!
– — Так лгут же они оба! — резко воскликнул Тавровский, вскакивая с дивана и останавливаясь перед Иваном Софронычем.- Не полтораста и не двести тысяч, а триста пятьдесят!
– — Как, вы изволили проиграть триста пятьдесят тысяч?
– — Да, и через неделю должен заплатить.
– — Через неделю?
– — Я дал честное слово.
– — Изволили дать честное слово, так, конечно, следует заплатить через неделю. Да как справиться? Много недостает еще?
– — Да полчаса тому назад,- отвечал, улыбаясь, Тавровский,- недоставало ровно трехсот пятидесяти тысяч, а теперь недостает немного меньше.
Иван Софроныч подивился и отчасти огорчился, что Тавровский может шутить в таких обстоятельствах и таким делом.
– — Как же вы думаете быть? — спросил он.
– — Продадим или отдадим Софоново,- отвечал равнодушно Тавровский.
– — Как, Софоново продавать? — воскликнул с необыкновенным жаром Иван Софроныч.- Нет уж, извините! Софоново продать невозможно!
– — Отчего же?
– — Да оттого… оттого, что я… что я… я не позволю… не допущу!
Тавровский посмотрел на него с удивлением. Глаза старика блистали, лицо горело; весь он был полон страстного одушевления.
– — Что вы хотите сказать? — спросил Тавровский.
– — Продать Софоново?! — воскликнул Иван Софроныч.- Софоново продать! Павел Сергеич! осмелюсь спросить: изволили вы бывать в Софонове?
– — Раз был.
– — Что же?
– — Ничего, вид недурен.
– — И земля, говорят, хорошая.
– — Говорят, хорошая!
