– — И вот как изменило вас время! как хорошо оно вас пересоздало! Тот, кому вы тогда готовы были ввериться беспредельно, теперь стал в глазах ваших человеком подозрительным… Я, я верю теперь, что опыт важная вещь в жизни.
– — Полноте, забудем старое. Для нас еще так много впереди прекрасного…
Она протянула руку к Зеницыну. Он медлил взять ее. Поведение Зеницына удивляло Александру Александровну более и более.
– — Вы ужасны, Зеницын! — произнесла она голосом, дрожащим от внутреннего волнения. — Неужели еще не успокоилась ваша гордость?.. Вот я перед вами, смиренная, униженная, я прошу вашего прощения, умоляю…
– — Как? вы молите о прощении?.. О, не обманывает ли меня слух? Вы говорите, что любили, что любите меня; вы говорите, что сердце ваше разрывалось при виде моих мучений… О, повторите, повторите!
– — Правда, правда… Но забудьте…
– — Я блаженствую, я счастливейший из смертных! — громко, с напыщенным восторгом трагического героя вскричал Зеницын.- Уф! я даже устал,- продолжал он скороговоркою, делая несколько шагов назад.- Однако ж не так легко играть трагические роли, как я думал! Но докончим. Вы поражены, изумлены, растроганы,- значит, я <не> напрасно боролся с трудностями моей роли. Теперь мне остается только благодарить вас, предполагая, что вы аплодируете.
Он вышел на средину комнаты, крестообразно сложил на груди руки и отвесил Александре Александровне три низкие поклона, какие отвешивают почтеннейшей публике русские актеры, когда она вызовет их.
– — Он с ума сошел! — невольно воскликнула Задумская.
– — Нет, не льстите себе такой мыслию, — спокойно Зеницын.- Она выгодна для вашего самолюбия, но, к несчастию, несправедлива. Вы слишком самонадеянны, если думаете, что ваш странный поступок мог довести меня до безумия. Правда, он поразил меня, но совсем не так, как вам казалось: он только родил во мне желание доказать вам, что вы напрасно так много надеетесь на свою опытность, что я действительно могу быть актером, когда захочу.
– — Актером?
– — И как мало трудов стоило мне это! Сначала я хотел прикинуться безумцем, но скоро увидел, что могу отделаться гораздо дешевле. И вот я надел маску страдальца и стал разыгрывать пошлую роль отверженного любовника, — решился играть ее по всем правилам застарелой драмы: кричал как безумный, размахивал руками, брал себя за голову и т. д. При вас я был всегда мрачен и скучен; если говорил с кем-нибудь, то старался, чтоб несколько моих слов достигло до ушей ваших; заметив, что Хламиденко, по страсти к болтовству, аккуратно доносит вам обо мне, я нарочно при нем говорил и делал разные странности, которые, будучи пересказаны, могли бы показаться вам следствием отчаяния. Наконец, сцепа в саду… она была заранее обдумана. Я знал, что вы были в беседке… И вот какими средствами, в продолжение двух дней, успел я довести вас до положения, в котором вы теперь находитесь! Что же такое ваша неприступность, о которой прокричал весь город? Где ж ваша опытность, которою вы так много гордились? Я был в горячке любви. Вопреки своим правилам, вопреки своему характеру, я увлекся, как ребенок, и в припадке красноречия вылил пред нами из души моей чувства, которыми она тогда была переполнена… И что ж? Вы назвали меня актером! Теперь, когда жар мой давно простыл, рассудок принял свои права, с рассчитанным отчаянием, поддельным огнем начал я высказывать чувства, которых не было в душе моей, — вы приняли их за излияние сердца! Где же, повторяю, ваша опытность, которая, как вы думали, давала вам право оскорблять всякого подозрением, смотреть на всякого как на врага вашего доброго имени, наконец, называть в глаза лицемером!
Можно себе представить, что чувствовала Александра Александровна!
За дверьми послышались шаги. Зеницын отскочил в противоположную сторону. Все гости Андрея Матвеевича, которые наслаждались прогулкою, сбежались в гостиную по случаю нечаянного дождя. Хламиденко был впереди.
Ровным, величественным шагом подошла Александра Александровна к Хламиденке, восхитительно улыбнулась на его комплименты и сказала нежным голосом довольно громко:
– — Я долго вас испытывала, но наконец уверилась в вашем постоянстве: вот вам рука моя!
Хламиденко чуть не помешался от восхищения. В минуту весть о событии, столь радостном для Петра Ивановича и завидном для многих, долетела до ушей всего общества. Пошли разные толки…
– — Слышал? слышал? — воскликнул Черницкий, подбегая к Зеницыну.
– — И, ты видишь, нисколько не удивлен, не встревожен. После сцены, которая…
– — Знаю, знаю… Я втайне наблюдал за тобой и всё понял… Молодец! ты славно сбил спесь с нашей провинциальной неприступности; а то куда! никто не мог подладить! Ну да теперь всё кончено… Высоко летала, да низко села! А ты что думаешь делать?
– — На днях отправиться в Петербург.
1842
Комментарии
Печатается по тексту первой публикации.
Впервые опубликовано: ОЗ, 1841, No 9, с. 311-345, с подписью: «Н. Некрасов».
В собранно сочинений впервые включено: ПСС, т. V.
Автограф не найден.
25 ноября 1841 г. Некрасов сообщил Ф. А. Кони: «Я послал Краевскому «Опыт<ную> женщ<ину>», а денег за нее просить совещусь, потому что предварительно об этом не говорил… Не знаю, как он об этом думает».
А. Н. Зимина отнесла «Опытную женщину» к распространенным в 1840-1850-х гг. повестям о «хлыщах» и сравнила это произведение с повестью И. И. Панаева «Львы в провинции» (1852), подчеркнув, что у Некрасова сюжет разворачивается не в морализующем, а в ироническом плане (Зимина, с. 172). Такое сопоставление вызвало возражения В. Е. Евгеньева-Максимова, который считал, что в этой повести юмористически описано провинциальное помещичье общество, «но сатирические ноты звучат еще очень слабо» (Евгеньев-Максимов, т. I, с. 274). Образ Зеницына рассматривался и как попытка Некрасова изобразить положительного героя, однако при этом отмечалось, что «повести вредят натяжки при обрисовке психологических состояний героев, не вполне удачные мотивировки их поступков» (Крошкин А. Ф. Художественная проза Некрасова 1840-х годов. Автореф. канд. дне. М., 1956, с. 8).
Ф. Менцов упомянул это произведение в своем «Обозрении русских газет и журналов за четвертое трехмесячие 1841 года» (Журнал Министерства народного просвещения, 1842, No 5, отд. VI, с. 129).
С. 222. «Месяцеслов» — календарь.
С. 222. …до показания годовых праздников и табельных дней.- Годовые праздники — церковные праздники, табельные дни — дни, включенные в табель о праздниках (церковных, государственных, дней рождения царствующих особ) и свободные от службы, учения и т. п.
С. 222. Андрей Матвеевич не льстил Черницкому.- В тексте первой публикации Черницкий здесь назван Чорницыным (исправлено в настоящем издании).
С. 223. …»с ученым видом знатока»…- цитата из «Евгения Онегина» Пушкина (глава 1, строфа V).
С. 223. Вот только что вышедшая в переводе драма Шекспира «Ромео и Юлия»…- Пьеса Шекспира «Ромео и Джульетта» в переводе М. Н. Каткова под заглавием «Ромео и Юлия» была опубликована в «Пантеоне русского и всех европейских театров» (1841, кн. I, с. 3-64).
С. 224. Отставной стряпчий, закоренелый подьячий…- Стряпчий — чиновник по судебным делам, подьячий — писец и делопроизводитель в канцелярии. Говорящая фамилия «Бралов», упоминание о «длинных руках» — намеки на взяточничество как устойчивую черту в характеристике подьячих (ср., например, рассказ А. В. Тимофеева «Мой демон»: «Известное дело, чему быть в черепе подьячего, кроме взяток и законов!» (1833; Тимофеев А. Соч. в стихах и прозе. Опыты, ч. 3. СПб., 1837, с. 72-73); см. также стихотворный фельетон Некрасова «Провинциальный подьячий в Петербурге» (1840; наст. изд., т. I, с. 282-291).
С. 224. …нашему исправнику?..- Исправник — начальник уездной полиции.
С. 224. …выпивать по рюмке ерофеичу…- Ерофеич — водка, настоянная на разных пахучих травах.
С. 226. — Ты думаешь? — перебил Зеницын.- В тексте первой публикации Зевицын здесь (а также ниже: Зеницын задумался.) назван Зеницким. В настоящем издании эта небрежность исправлена. Заметим, что имя Зеницкий носит герой повести В. Несторенко «Мщение женщины» (ЛГ, 1842, 3 мая, No 48).
С. 226. …для села Вахрушова.- Село Вахрушово упоминается также в пародии Некрасова «Карп Пантелеич и Степанида Кондратьсвна» (1844) (см.: наст. изд., т. I, с. 440).
С. 228. …вышел в отставку надворным советником…- См. комментарий на с. 550.
С. 229. …»О, говори, говори, ангел блистательный!» — Эта и другие реплики из драмы Шекспира, приводимые в тексте повести, не имеют точного соответствия переводу М. Н. Каткова.
С. 229. — Фабры, фабры!..- Фабра — косметический состав для окраски в черный цвет бороды и усов, а также для придания усам определенной формы.
С. 230. …точно у Казимода! — Квазимодо — герой романа В. Гюго «Собор Парижской богоматери», имя его стало нарицательным для обозначения физического уродства.
С. 237. — О, решайте же скорей мою участь… Или умертвите презрением, или подарите любовию!..- В переводе М. Н. Каткова наиболее соответствуют этим словам следующие стихи (д. II, явл. 2):
Но ежели твоей любовью я
Не овладел — то пусть меня найдут:
Мне лучше смерть от их мечей, чем жизнь,
Лишенная твоей любви!
(П. 1841, М 1, с. 20).
С. 238. …а теперь мне некогда: я пойду в тюрьму подышать свежим воздухом…- Возможно, отголосок реплики Гамлета из одноименной трагедии Шекспира (д. II, явл. 1) в переводе Н. А. Полевого (1837): «Свет просто тюрьма с равными перегородками и отделениями. Дания самое гадкое отделение» (Драматические сочинения и переводы Н. А. Полевого, т. III. СПб., 1843, с. 82).
С. 239. Пунш — См. комментарий на с. 551.
С. 239. Оршад — См. комментарий на с. 541.
С. 243. …точно картинка суздальской живописи.- Имеются в виду аляповатые дешевые иконы суздальских ремесленников.
С. 243. Да ты настоящий Тальма! — Франсуа Жозеф Тальма (1763-1826) — выдающийся французский актер-трагик эпохи классицизма.
С. 243. …помни разборчивую невесту.- «Разборчивая невеста» (1806) — басня И. А. Крылова.
С. 245. …приковать его к себе навеки цепями любви…- См. комментарий на с. 564.
С. 247. Ему хочется в елисейские…- Идиома: он хочет умереть. Елисейские поля (или Элизий) — блаженная страна (или острова) счастья, куда боги переносят после смерти избранных героев (ср., например, стихотворение Е. А. Баратынского «Элизийские поля» (1824), а также повесть А. А. Бестужева-Марлинского «Испытание»: «…уверен ли ты, что супруг ее убрался в елисейские?» — Бестужев-Марлинский А, А. Соч., т. I. М., 1958, с. 176).
