рода» (ПСС, т. IX, с. 143).

Высокая оценка «Петербургских углов» принадлежала Белинскому, который, по свидетельству А. Я. Панаевой, ознакомился с рассказом еще в рукописи (см.: Панаева, с. 97). Рецензируя первую часть «Физиологии Петербурга» (ОЗ, 1845, No 5, отд. VI, с. 16-23), критик назвал лучшими в сборнике «Петербургского дворника» В. И. Даля и «Петербургские углы» Некрасова. «»Петербургские углы» г-на Некрасова,- писал он,- отличаются необыкновенною наблюдательностью и необыкновенным мастерством изложения. Это живая картина особого мира жизни, который не всем известен, но тем не менее существует,- картина, проникнутая мыслию» (Белинский, т. VIII, с. 383). Это же суждение по поводу очерка Некрасова Белинский повторил в рецензии на вторую часть «Физиологии Петербурга» («Статьи «Дворник» и «Петербургские углы» могли бы украсить собою всякое издание») и в статье «Русская литература в 1845 году» («Особенно замечательны ‹…› в прозе: «Петербургский дворник» В. И. Луганского, «Петербургские углы» г-на Некрасова» — Белинский, т. IX, с. 217, 391). К «Петербургским углам» Белинский обращался также в статье «»Тарантас». Путевые впечатления. Сочинение графа В. Л. Соллогуба» (1845), где упоминается один из персонажей некрасовского очерка, «зеленый господин», и в обзоре «Взгляд на русскую литературу 1847 года» (1848), где обосновывается правомерность реалистического изображения жизни «в наготе страшной истины» и в качестве примера приводятся некрасовские «углы», «убежище нищеты, отчаяния и разврата» (Белинский, т. X, с. 89, 297).

«Современник» откликнулся на первую часть «Физиологии Петербурга» краткой заметкой «Новые сочинения», принадлежавшей, очевидно, П. А. Плетневу. В ней иронически оценивалось направление сборника, обоснованное Белинским во «Вступлении»; помещенные в «Физиологии Петербурга» произведения, в том числе и «Петербургские углы», порицались за отсутствие поэтического таланта и «скромную цель». «Если и чисто ученый труд без художнического в литературном отношении таланта редко что-нибудь стоит, что же без него значит труд чисто литературный?» — писал автор заметки (С, 1845, No 5, с. 250-251).

Славянофильская критика в лице К. С. Аксакова выступила главным образом против установки Белинского на «обыкновенные таланты» и их роль в развитии беллетристики. Не называя автора «Петербургских углов» прямо, по имея в виду его, так же как и Белинского, Аксаков писал: «»Физиология Петербурга» вполне согласна с требованиями ее издателей — она вполне посредственна…». Всех участников сборника критик оценивал как «писателей посредственных» (М, 1845, No 5 и 6, «Смесь», с. 91-96).

«Библиотека для чтения» О. И. Сенковского не придала серьезного значения «Петербургским углам», охарактеризовав первую часть «Физиологии Петербурга» в целом как «весьма занимательный том юмористических статей с остроумными рисунками Тимма» (БдЧ, 1845, т. 69, No 3-4, «Разные известия», с. 40).

Резким нападкам «Петербургские углы» подверглись со стороны «Северной пчелы». В первом же отклике на «Физиологию Петербурга» (в фельетоне «Журнальная всякая всячина») Булгарин обратил особое внимание на очерк Некрасова, обвинив его в «грязности». Приведя множество обширных выдержек из «Петербургских углов», критик закончил ироническим восклицанием: «Более ужо невозможно выписывать ‹…› Это эстетика, изящное, характеристика Петербурга и петербургского общества! Имя сочинителя, как сказано во введении, ручается за достоинство описания. Чего же более!» (СП, 1845, 7 аир., No 79, с. 314-315).

Булгарина поддержал сотрудник «Северной пчелы» Л. В. Брант, известный своими систематическими выступлениями против «Отечественных записок», Белинского и писателей гоголевского направления. В большой рецензии на первую и вторую части «Физиологии Петербурга» (за подписью: «Я. Я. Я.») в трех номерах «Северной пчелы» Брант писал по поводу «Петербургских углов»: «Писатель с дарованием, с умом и сердцем, сойдя воображением в это убогое жилище, в этот мрачный нищенский угол, мог бы нарисовать картину грустную, возбуждающую участие, сострадание. Г-н Некрасов, питомец новейшей школы, образованной г-ном Гоголем, школы, которая стыдится чувствительного, патетического, предпочитая сцены грязные, черные, изображает нам другого рода обитателей «углов»: хозяйку, какую-то отвратительную старуху; забулдыгу дворового человека, отпущенного по оброку, который беспрестанно давит пауков; хмельную бабу, одержимую бесом; школьного учителя, выгнанного из службы за пьянство и когда-то в молодости писавшего поздравительные стихи милостивцам своим, и тому подобные лица. Не спорим, что они существуют как неизбежные исключения в низшем слое человеческого общества; но должно ли рисовать подробно их жалкую жизнь, и особенно рисовать так, как рисует г-н Некрасов, поставляющий, по-видимому, торжество искусства в картинах грязных и отвратительных». Здесь Брант резко выступил против Некрасова — редактора и организатора сборника, приписав ему и «введение» и тенденциозно намекнув на знакомство с биографией писателя: «Яркость и милые частности описания не позволяют сомневаться, что автор «записок» непосредственно знаком с «углами», изображает их как действователь и очевидец» (СП, 1845, 19 окт., No 236, с. 942, см. также: 17 окт., No 234, с. 934-936; 18 окт., No 235, с. 942-943).

В унисон «Северной пчеле» писал о «Петербургских углах» анонимный критик «Маяка»: «»Петербургские углы» — это такая статья нечистая и смрадная, что, прочитавши се, если у кого достанет столько терпения, невольно скажет о нашей современной литературе… каковы делатели, такова и работа!..» (Маяк, 1845, т. 22, июль, «Новые книги», с. 7-8).

В защиту «Петербургских углов», как произведения характерного для периода становления «натуральной школы», неоднократно выступал Белинский. В рецензии на первую часть «Физиологии Петербурга» он писал по поводу нападок «Северной пчелы» на очерк Некрасова: «Упомянутая выше газета выписала из этой статьи три строки и всю статью обвинила в грязности; любопытно было бы нам услышать суждение этой газеты о романе «Счастье лучше богатырства», который сооружен совокупными трудами гг. Полевого и Булгарина и напечатан в «Библиотеке для чтения» нынешнего года. Там, видно, все чисто — даже и описание подземных тайн винных откупов…» (Белинский, т. VIII, с. 383).

С Белинским солидаризировался анонимный рецензент «Русского инвалида». Сочувственно оценив общественный пафос «Петербургских углов» («Особенно замечательны в этом сборнике «Петербургские углы», статья, которая произвела самые разноголосые толки»), критик иронизировал по поводу булгаринских обвинений писателей «натуральной школы» в литературной безнравственности: «По какому-то странному противоречию, люди, по-видимому не слишком щекотливые насчет нравственности в своих делах и поступках, в то же время требуют строгой благопристойности от литературы…» (РИ, 1845, 25 апр., No 89, с. 353-355).

В краткой анонимной рецензии на «Физиологию Петербурга» «Финский вестник» также одобрительно отозвался о рассказе Некрасова: «»Петербургские углы» г-на Некрасова и «Петербургская сторона» Е. П. Гребенки полны интереса и живых и забавных рассказов» (Финский вестник, 1845, т. Ill, «Смесь», с. 37).

«Петербургские углы» вызвали отклики в современной Некрасову художественной литературе. В водевиле П. А. Каратыгина «Натуральная школа» (СПб., 1847, с. 38-39) от имени одного из героев высмеивались художественные принципы писателей гоголевского направления и иронически обыгрывалось название очерка Некрасова:

Мы, мы натуры прямые поборники,

Гении задних дворов!

Наши герои бродяги и дворники,

Чернь петербургских углов.

Влияние «Петербургских углов» прослеживается в некоторых произведениях «натуральной школы». «Фиолетовый человек» в довести Я. П. Буткова «Невский проспект, или Путешествия Нестора Залетаева» (1848) напоминает некрасовских «зеленого господина» и «дворового человека». Отдельные мотивы и детали очерка Некрасова находят соответствие в пьесе К. Д. Ефимовича (псевдоним «И. Ралянч») «Отставной театральный музыкант и княгиня» (1846). В подражание Некрасову написан очерк Н. Полякова «Московские углы» (М. вестн., 1859, No 39, с. 484-490). Возможно, с рассказом Некрасова косвенно было связано название романа В. В. Крестовского «Петербургские трущобы» (1864-1867) (ср. также очерки А. И. Левитова «Московские «комнаты снебилью»» (1863), перепечатанные в сборнике «Московские норы и трущобы» (1866)).

С. 333. (Из записок одного молодого человека).- Подзаголовок, характерный для повестей и рассказов 1840-х гг. Ср. у Достоевского: «Рассказы бывалого человека. (Из записок неизвестного). I. Отставной. II. Честный вор» (ОЗ, 1848, No 4), «Елка и свадьба. (Из записок неизвестного)» (ОЗ, 1848, N» 9). Возможно, он был навеян аналогичным названием автобиографической повести А. И. Герцена «Из записок одного молодого человека» (ОЗ, 1840, No 12; 1841, No 8).

С. 333. Ат даеца, внаймы угал ~ спрасить квартернай хозяйке Акулины Федотовне.- Ср. с аналогичным объявлением («ярлыком», «билетом», по фразеологии некрасовского времени) в водевиле П. А. Каратыгина «Дом на Петербургской стороне, или, Искусство не платить за квартиру» (переделка французского водевиля Н. Вожьена и П. Деланда; первая постановка в Петербурге — 25 апреля 1838 г.): «Въ сем доме одаеца чистый новый покой, а цена спросить в лавочке, с хозяйскими дровами» (РиП, 1843, No 2). В повести Я. П. Буткова «Темный человек» безграмотность вывески особенно утрируется: «Сдесь атпускают кушинье и нумера сдравами ивадой а каму угодно и! састалом ибесонова! а цене спрасить в Клеопатре Артемовне!» (ОЗ, 1848, No 4, отд. I, с. 228).

С. 333. Дом, на двор которого я вошел ~ у растворенных окон и пели.- Описание дома ассоциативно связано с гоголевским «домом Зверкова» в «Записках сумасшедшего» (1835). Ср. также с соответственной зарисовкой в рассказе М. Воскресенского «Замоскворецкие Тереза и Фальдони»: «Дом этот снизу доверху набит, как Ноев ковчег, разнородными обитателями. Тут живут по найму и мелкие торговцы, и писари из губернского правления, и модная портниха, и бухарец с походной лавочкой, и чистильщик кружев, и пятновыводчики, одним словом, не перечтешь всех…» (ЛГ, 1843, 14 февр., No 7, с. 128).

С. 333. …делают троур и гробы и на прокат отпускают; медную и лудят; из иностранцев Трофимов ~ самовар с изломанной ручкой, мундир.- Комические вывески, перекликающиеся с гоголевскими в «Мертвых душах» (1842): «Попадались почти смытые дождем вывески с кренделями и сапогами, кое-где с нарисованными синими брюками и подписью какого-то Аршавского портного; где магазин с картузами, фуражками и надписью: «Иностранец Василий Федоров»; где нарисован был билиярт с двумя игроками во фраках, в какие одеваются у нас на театрах гости, входящие в последнем акте на сцену. Игроки были изображены с прицелившимися киями, несколько вывороченными назад руками и косыми ногами, только что сделавшими на воздухе антраша. Под всем этим было написано: «И вот заведение»» (Гоголь, т. VI, с. И; см. также: Чуковский, с. 80). Ср. в повести Д. В. Григоровича «Капельмейстер Сусликов»: «Госпожа Трутру из Парижа, Modes», с прибавлением внизу русскими буквами: «Нувоте», где упоминается также трактир, на котором была вывеска с надписью: «Trakteur» (С, 1848, No 12, отд. I, с. 267-277). Ассоциацию с «Петербургскими углами» вызывает и описание вывески в повести Я. П. Буткова «Темный человек»: «Трафим Кренделеф грабы делает идроги атпускает сатвечающим трауром» (ОЗ, 1848, No 4, отд. I, с. 228). См. также: Кулешов В. И. Натуральная школа в русской литературе. М., 1965, с. 266-267.

С. 333-334. …в самых воротах стояла лужа ~ величественно впадала в помойную яму…- описание, ассоциативно связанное с «миргородской лужей» в «Повести о том, как поссорился Иван Иванович с Иваном Никифоровичем» Гоголя (1834).

С. 334. Полно, барыня, не сердись,