легкую службу пойдет,

Славная служба! Наш старый красавец

Чуть не пошел было этой тропой,

Да не годился… Вот этот мерзавец!

Под руку с дочерью! Весь завитой,

Кольца, лорнетка, цепочка вдоль груди…

Плюньте в лицо ему, честные люди!

Или уйдите хоть прочь!

Легче простить за поджог, за покражу —

Это отец, развращающий дочь

И выводящий ее на продажу!..

«Знаем мы, знаем – да дела нам нет,

Очень горяч ты, любезный поэт!»

Музыка вроде шарманки

Однообразно гудит,

Сонно поют испитые цыганки,

Глупый цыган каблуками стучит.

Около русой Наташи

Пять молодых усачей

Пьют за здоровье папаши.

Кажется, весело ей.

Смотрит спокойно, наивно смеется.

Пусть же смеется всегда!

Пусть никогда не проснется!

Если ж проснется, что будет тогда?

Нож ли ухватит, застонет ли тяжко

И упадет без дыханья, бедняжка,

Сломлена ужасом, горем, стыдом?

Кто ее знает! Не дай только боже

Быть никому в ее коже, —

Звать обнищалого фата отцом!

ПЛАЧ ДЕТЕЙ

Равнодушно слушая проклятья

В битве с жизнью гибнущих людей,

Из-за них вы слышите ли, братья,

Тихий плач и жалобы детей?

«В золотую пору малолетства

Всё живое – счастливо живет,

Не трудясь, с ликующего детства

Дань забав и радости берет.

Только нам гулять не довелося

По полям, по нивам золотым:

Целый день на фабриках колеса

Мы вертим – вертим – вертим!

Колесо чугунное вертится,

И гудит, и ветром обдает,

Голова пылает и кружится,

Сердце бьется, всё кругом идет:

Красный нос безжалостной старухи,

Что за нами смотрит сквозь очки,

По стенам гуляющие мухи,

Стены, окна, двери, потолки,

Всё и все! Впадая в исступленье,

Начинаем громко мы кричать:

…Погоди, ужасное круженье!

Дай нам память слабую собрать!

Бесполезно плакать и молиться —

Колесо не слышит, не щадит:

Хоть умри – проклятое вертится,

Хоть умри – гудит – гудит – гудит!

Где уж нам, измученным в неволе,

Ликовать, резвиться и скакать!

Если б нас теперь пустили в поле,

Мы в траву попадали бы – спать.

Нам домой скорей бы воротиться…

Но за чем идем мы и туда?..

Сладко нам и дома не забыться:

Встретит нас забота и нужда!

Там, припав усталой головою

К груди бледной матери своей,

Зарыдав над ней и над собою,

Разорвем на части сердце ей…»

НА ВОЛГЕ

(Детство Валежникова)

1

Не торопись, мой верный пес!

Зачем на грудь ко мне скакать?

Еще успеем мы стрелять.

Ты удивлен, что я прирос

На Волге: целый час стою

Недвижно, хмурюсь и молчу.

Я вспомнил молодость мою

И весь отдаться ей хочу

Здесь на свободе. Я похож

На нищего: вот бедный дом,

Тут, может, подали бы грош.

Но вот другой – богаче: в нем

Авось побольше подадут.

И нищий мимо; между тем

В богатом доме дворник-плут

Не наделил его ничем.

Вот дом еще пышней, но там

Чуть не прогнали по шеям!

И, как нарочно, всё село

Прошел – нигде не повезло!

Пуста, хоть выверни суму.

Тогда вернулся он назад

К убогой хижине – и рад,

Что корку бросили ему;

Бедняк ее, как робкий пес,

Подальше от людей унес

И гложет… Рано пренебрег

Я тем, что было под рукой,

И чуть не детскою ногой

Ступил за отческий порог,

Меня старались удержать

Мои друзья, молила мать,

Мне лепетал любимый лес:

Верь, нет милей родных небес!

Нигде не дышится вольней

Родных лугов, родных попей,

И той же песенкою полн

Был говор этих милых волн.

Но я не верил ничему.

Нет, – говорил я жизни той, —

Ничем не купленный покой

Противен сердцу моему…

Быть может, недостало сил,

Или мой труд не нужен был,

Но жизнь напрасно я убил,

И то, о чем дерзал мечтать,

Теперь мне стыдно вспоминать!

Все силы сердца моего

Истратив в медленной борьбе,

Не допросившись ничего

От жизни ближним и себе,

Стучусь я робко у дверей

Убогой юности моей:

– О юность бедная моя!

Прости меня, смирился я!

Не помяни мне дерзких грез,

С какими, бросив край родной,

Я издевался над тобой!

Не помяни мне глупых слез,

Какими плакал я не раз,

Твоим покоем тяготясь!

Но благодушно что-нибудь,

На чем бы сердцем отдохнуть

Я мог, пошли мне! Я устал,

В себя я веру потерял,

И только память детских дней

Не тяготит души моей…

2

Я рос, как многие, в глуши,

У берегов большой реки,

Где лишь кричали кулики,

Шумели глухо камыши,

Рядами стаи белых птиц,

Как изваяния гробниц,

Сидели важно на песке;

Виднелись горы вдалеке,

И синий бесконечный лес

Скрывал ту сторону небес,

Куда, дневной окончив путь,

Уходит солнце отдохнуть.

Я страха смолоду не знал,

Считал я братьями людей,

И даже скоро перестал

Бояться леших и чертей.

Однажды няня говорит:

«Не бегай ночью – волк сидит

За нашей ригой, а в саду

Гуляют черти на пруду!»

И в ту же ночь пошел я в сад.

Не то чтоб я чертям был рад,

А так – хотелось видеть их.

Иду. Ночная тишина

Какой-то зоркостью полна,

Как будто с умыслом притих

Весь божий мир – и наблюдал,

Что дерзкий мальчик затевал!

И как-то не шагалось мне

В всезрящей этой тишине.

Не воротиться ли домой?

А то как черти нападут

И потащат с собою в пруд,

И жить заставят под водой?

Однако я не шел назад.

Играет месяц над прудом,

И отражается на нем

Береговых деревьев ряд.

Я постоял на берегу,

Послушал – черти ни гу-гу!

Я пруд три раза обошел,

Но черт не выплыл, не пришел!

Смотрел я меж ветвей дерев

И меж широких лопухов,

Что поросли вдоль берегов,

В воде: не спрятался ли там?

Узнать бы можно по рогам.

Нет никого! Пошел я прочь,

Нарочно сдерживая шаг.

Сошла мне даром эта ночь,

Но если б друг какой иль враг

Засел в кусту и закричал,

Иль даже, спугнутая мной,

Взвилась сова над головой, —

Наверно б мертвый я упал!

Так, любопытствуя, давил

Я страхи ложные в себе

И в бесполезной той борьбе

Немало силы погубил.

Зато добытая с тех пор

Привычка не искать опор

Меня вела своим путем,

Пока рожденного рабом

Самолюбивая судьба

Не обратила вновь в раба!

3

О Волга! после многих лет

Я вновь принес тебе привет.

Уж я не тот, но ты светла

И величава, как была.

Кругом всё та же даль и ширь,

Всё тот же виден монастырь

На острову, среди песков,

И даже трепет прежних дней

Я ощутил в душе моей,

Заслыша звон колоколов.

Всё то же, то же… только нет

Убитых сил, прожитых лет…

Уж скоро полдень. Жар такой,

Что на песке горят следы,

Рыбалки дремлют над водой,

Усевшись в плотные ряды;

Куют кузнечики, с лугов

Несется крик перепелов.

Не нарушая тишины

Ленивой, медленной волны,

Расшива движется рекой.

Приказчик, парень молодой,

Смеясь, за спутницей своей

Бежит по палубе: она

Мила, дородна и красна.

И слышу я, кричит он ей:

«Постой, проказница, ужо

Вот догоню!..» Догнал, поймал, —

И поцалуй их прозвучал

Над Волгой вкусно и свежо.

Нас так никто не цаловал!

Да в подрумяненных губах

У наших барынь городских

И звуков даже нет таких.

В каких-то розовых мечтах

Я позабылся. Сон и зной

Уже царили надо мной.

Но вдруг я стоны услыхал,

И взор мой на берег упал.

Почти пригнувшись головой

К ногам, обвитым бечевой,

Обутым в лапти, вдоль реки

Ползли гурьбою бурлаки,

И был невыносимо дик

И страшно ясен в тишине

Их мерный похоронный крик —

И сердце дрогнуло во мне.

О Волга!., колыбель моя!

Любил ли кто тебя, как я?

Один, по утренним зарям,

Когда еще всё в мире спит

И алый блеск едва скользит

По темно-голубым волнам,

Я убегал к родной реке.

Иду на помощь к рыбакам,

Катаюсь с ними в челноке,

Брожу с ружьем по островам.

То, как играющий зверок,

С высокой кручи на песок

Скачусь, то берегом реки

Бегу, бросая камешки,

И песню громкую пою

Про удаль раннюю мою…

Тогда я думать был готов,

Что не уйду я никогда

С песчаных этих берегов.

И не ушел бы никуда —

Когда б, о Волга! над тобой

Не раздавался этот вой!

Давно-давно, в такой же час,

Его услышав в первый раз,

Я был испуган, оглушен.

Я знать хотел, что значит он, —

И долго берегом реки

Бежал. Устали бурлаки,

Котел с расшивы принесли,

Уселись, развели костер

И меж собою повели

Неторопливый разговор.

«Когда-то в Нижний попадем? —

Один сказал. – Когда б попасть

Хоть на Илью…» – Авось придем, —

Другой, с болезненным лицом,

Ему ответил. – Эх, напасть!

Когда бы зажило плечо,

1 Тянул бы лямку, как медведь,

А кабы к утру умереть —

Так лучше было бы еще… —

Он замолчал и навзничь лег.

Я этих слов понять не мог,

Но тот, который их сказал,

Угрюмый, тихий и больной,

С тех пор меня не покидал!

Он и теперь передо мной:

Лохмотья жалкой нищеты,

Изнеможенные черты

И, выражающий укор,

Спокойно-безнадежный взор…

Без шапки, бледный, чуть живой,

Лишь поздно вечером домой

Я воротился. Кто тут был —

У всех ответа я просил

На то, что видел, и во сне

О том, что рассказали мне,

Я бредил. Няню испугал:

«Сиди, родименькой, сиди!

Гулять сегодня не ходи!»

Но я на Волгу убежал.

Бог весть, что сделалось со мной?

Я не узнал реки родной:

С трудом ступает на песок

Моя нога: он так глубок;

Уж не манит на острова

Их ярко-свежая трава,

Прибрежных птиц знакомый крик

Зловещ, пронзителен и дик,

И говор тех же самых волн

Иною музыкою полн!

О, горько, горько я рыдал,

Когда в то утро я стоял

На берегу родной реки,

И в первый раз ее назвал

Рекою рабства и тоски!..

Что я в ту пору замышлял,

Созвав товарищей-детей,

Какие клятвы я давал —

Пускай умрет в душе моей,

Чтоб кто-нибудь не осмеял!

Но если вы – наивный бред,

Обеты юношеских лет,

Зачем же вам забвенья нет?

И вами вызванный упрек

Так сокрушительно жесток?..

4

Унылый, сумрачный бурлак!

Каким тебя я в детстве знал,

Таким и ныне увидал:

Всё ту же песню ты поешь,

Всё ту же лямку ты несешь,

В чертах усталого лица

Всё та ж покорность без конца…

…………………………………..

………………………………….

Прочна суровая среда,

Где поколения людей

Живут и гибнут без следа

И без урока для детей!

Отец твой сорок лет стонал,

Бродя по этим берегам,

И перед смертию не знал,

Что заповедать сыновьям.

И, как ему, – не довелось

Тебе наткнуться на вопрос:

Чем хуже был бы твой удел,

Когда б ты менее терпел?

Как он, безгласно ты умрешь,

Как он, бесплодно пропадешь,

Так заметается песком

Твой след на этих берегах,

Где ты шагаешь под ярмом,

Не краше узника в цепях,

Твердя постылые слова,

От века те же: «раз да два!»

С болезненным припевом «ой!»

И в такт мотая головой…

НА СМЕРТЬ ШЕВЧЕНКО

Не предавайтесь особой унылости:

Случай предвиденный, чуть не желательный.

Так погибает по божией милости

Русской земли человек замечательный

С давнего времени: молодость трудная,

Полная страсти, надежд, увлечения,

Смелые речи, борьба безрассудная,

Вслед за тем долгие, дни заточения.

Всё он изведал: тюрьму петербургскую,

Справки, допросы, жандармов любезности,

Всё – и раздольную степь Оренбургскую,

И ее крепость. В нужде, в неизвестности

Там, оскорбляемый каждым невеждою,

Жил он солдатом с солдатами жалкими,

Мог умереть он, конечно, под палками,

Может, и жил-то он этой надеждою.

Но, сократить не желая страдания,

Поберегло его в годы изгнания

Русских людей провиденье игривое.

Кончилось время его несчастливое,

Всё, чего с юности ранней не видывал,

Милое сердцу, ему улыбалося.

Тут ему бог позавидовал:

Жизнь оборвалася.

ПОХОРОНЫ

Меж высоких хлебов затерялося

Небогатое наше село.

Горе горькое по свету шлялося

И на нас невзначай набрело.

Ой, беда приключилася страшная!

Мы такой не знавали вовек:

Как у нас – голова бесшабашная —

Застрелился чужой человек!

Суд приехал… допросы… – тошнехонько!

Догадались деньжонок собрать;

Осмотрел его лекарь скорехонько

И велел где-нибудь закопать.

И пришлось нам нежданно-негаданно

Хоронить молодого стрелка,

Без церковного пенья, без ладана,

Без всего, чем могила крепка…

Без попов!.. Только солнышко знойное

Вместо ярого воску свечи,

На лицо непробудно-спокойное

Не скупясь наводило лучи;

Да высокая рожь колыхалася,

Да пестрели в долине цветы;

Птичка божья на гроб опускалася

И, чирикнув, летела в кусты.

Поглядим: что ребят набирается!

Покрестились и подняли вой…

Мать о сыне рекой разливается,

Плачет муж по жене молодой, —

Как не плакать им? Диво велико ли?

Своему-то свои хороши!

А по комребятишки захныкали,

Тот, наверно, был доброй души!

Меж двумя хлебородными нивами,

Где прошел неширокий долок,

Под большими плакучими ивами

Упокоился бедный стрелок.

Чтотебя доконало, сердешного?

Ты за что свою душу сгубил?

Ты захожий, ты роду нездешнего,

Но ты нашу сторонку любил:

Только минут морозы упорные

И весенних гостей налетит, —

«Чу! – кричат наши детки проворные. —

Прошлогодний охотник палит!»

Ты ласкал их, гостинцу им нашивал,

Ты на спрос отвечать не скучал.

У тебя порошку я попрашивал,

И всегда ты нескупо давал.

Почивай же, дружок! Память вечная!

Не жива ль твоя бедная мать?

Или,