– бунтовщик!» – с хрипотою

Сказал старик; затрясся весь

И полумертвый пал!

«Теперь конец!» – подумали

Гвардейцы черноусые

И барыни красивые;

Ан вышло – не конец!

 

Приказ: пред всею вотчиной,

В присутствии помещика,

За дерзость беспримерную

Агапа наказать.

Забегали наследники

И жены их – к Агапушке,

И к Климу, и ко мне!

«Спасите нас, голубчики!

Спасите!» Ходят бледные:

«Коли обман откроется,

Пропали мы совсем!»

Пошел бурмистр орудовать!

С Агапом пил до вечера,

Обнявшись, до полуночи

Деревней с ним гулял,

Потом опять с полуночи

Поил его – и пьяного

Привел на барский двор.

Всё обошлось любехонько:

Не мог с крылечка сдвинуться

Последыш – так расстроился…

Ну, Климке и лафа!

 

В конюшню плут преступника

Привел, перед крестьянином

Поставил штоф вина:

«Пей да кричи: помилуйте!

Ой, батюшки! ой, матушки!»

Послушался Агап,

Чу, вопит! Словно музыку,

Последыш стоны слушает;

Чуть мы не рассмеялися,

Как стал он приговаривать:

«Ка-тай его, раз-бой-ника,

Бун-тов-щи-ка… Ка-тай!»

Ни дать ни взять под розгами

Кричал Агап, дурачился,

Пока не допил штоф:

Как из конюшни вынесли

Его мертвецки пьяного

Четыре мужика,

Так барин даже сжалился:

«Сам виноват, Агапушка!» —

Он ласково сказал…»

«Вишь, тоже добрый! сжалился»,-

Заметил Пров, а Влас ему:

«Не зол… да есть пословица:

Хвали траву в стогу,

А барина – в гробу!

Всё лучше, кабы бог его

Прибрал… Уж нет Агапушки…»

 

«Как! умер?»

– «Да, почтенные:

Почти что в тот же день!

Он к вечеру разохался,

К полуночи попа просил,

К белу свету преставился.

Зарыли и поставили

Животворящий крест…

С чего? Один бог ведает!

Конечно, мы не тронули

Его не только розгами —

И пальцем. Ну а всё ж

Нет-нет – да и подумаешь:

Не будь такой оказии,

Не умер бы Агап!

Мужик сырой, особенный,

Головка непоклончива,

А тут: иди, ложись!

Положим, ладно кончилось,

А всё Агап надумался:

Упрешься – мир осердится,

А мир дурак – доймет!

Всё разом так подстроилось:

Чуть молодые барыни

Не целовали старого,

Полсотни, чай, подсунули,

А пуще: Клим бессовестный,

Сгубил его, анафема,

Винищем!..

Вон от барина

Посол идет: откушали!

Зовет, должно быть, старосту,

Пойду взгляну камедь!»

 

3

Пошли за Власом странники;

Бабенок тоже несколько

И парней с ними тронулось;

Был полдень, время отдыха,

Так набралось порядочно

Народу – поглазеть.

Все стали в ряд почтительно

Поодаль от господ…

 

За длинным белым столиком,

Уставленным бутылками

И кушаньями разными,

Сидели господа:

На первом месте – старый князь,

Седой, одетый в белое,

Лицо перекошенное

И – разные глаза.

В петлице крестик беленький

(Влас говорит: Георгия

Победоносца крест).

За стулом в белом галстуке

Ипат, дворовый преданный,

Обмахивает мух.

По сторонам помещика

Две молодые барыни:

Одна черноволосая,

Как свекла губы красные,

По яблоку – глаза!

Другая белокурая,

С распущенной косой,

Ах, косонька! как золото

На солнышке горит!

На трех высоких стульчиках

Три мальчика нарядные,

Салфеточки подвязаны

Под горло у детей.

При них старуха нянюшка,

А дальше – челядь разная:

Учительницы, бедные

Дворянки. Против барина —

Гвардейцы черноусые,

Последыша сыны.

 

За каждым стулом девочка,

А то и баба с веткою —

Обмахивает мух.

А под столом мохнатые

Собачки белошерстые.

Барчонки дразнят их…

 

Без шапки перед барином

Стоял бурмистр:

 

«А скоро ли,-

Спросил помещик, кушая,-

Окончим сенокос?»

 

«Да как теперь прикажете:

У нас по положению

Три дня в неделю барские,

С тягла: работник с лошадью,

Подросток или женщина,

Да полстарухи в день.

Господский срок кончается…»

 

«Тсс! тсс! – сказал Утятин-князь,

Как человек, заметивший,

Что на тончайшей хитрости

Другого изловил.-

Какой такой господский срок?

Откудова ты взял его?»

И на бурмистра верного

Навел пытливо глаз.

 

Бурмистр потупил голову.

«Как приказать изволите!

Два-три денька хорошие,

И сено вашей милости

Всё уберем, бог даст!

Не правда ли, ребятушки?..»

(Бурмистр воротит к барщине

Широкое лицо.)

За барщину ответила

Проворная Орефьевна,

Бурмистрова кума:

«Вестимо так, Клим Яковлич,

Покуда вёдро держится,

Убрать бы сено барское,

А наше – подождет!»

 

«Бабенка, а умней тебя!»

Помещик вдруг осклабился

И начал хохотать.

«Ха-ха! дурак!.. Ха-ха-ха-ха!

Дурак! дурак! дурак!

Придумали: господский срок!

Ха-ха… дурак! ха-ха-ха-ха!

Господский срок – вся жизнь раба!

Забыли, что ли, вы:

Я божиею милостью,

И древней царской грамотой,

И родом и заслугами

Над вами господин!..»

 

Влас наземь опускается.

«Что так?» – спросили странники.

«Да отдохну пока!

Теперь не скоро князюшка

Сойдет с коня любимого!

С тех пор, как слух прошел,

Что воля нам готовится,

У князя речь одна:

Что мужику у барина

До светопреставления

Зажату быть в горсти!..»

 

И точно: час без малого

Последыш говорил!

Язык его не слушался:

Старик слюною брызгался,

Шипел! И так расстроился,

Что правый глаз задергало,

А левый вдруг расширился

И – круглый, как у филина —

Вертелся колесом,

Права свои дворянские,

Веками освященные,

Заслуги, имя древнее

Помещик поминал,

Царевым гневом, божиим

Грозил крестьянам, ежели

Взбунтуются они,

И накрепко приказывал,

Чтоб пустяков не думала,

Не баловалась вотчина,

А слушалась господ!

 

«Отцы! – сказал Клим Яковлич,

С каким-то визгом в голосе,

Как будто вся утроба в нем,

При мысли о помещиках,

Заликовала вдруг.-

Кого же нам и слушаться?

Кого любить? надеяться

Крестьянству на кого?

Бедами упиваемся,

Куда нам бунтовать?

Всё ваше, всё господское —

Домишки наши ветхие,

И животишки хворые,

И сами – ваши мы!

Зерно, что в землю брошено,

И овощь огородная,

И волос на нечесаной

Мужицкой голове —

Всё ваше, всё господское!

В могилках наши прадеды,

На печках деды старые

И в зыбках дети малые —

Всё ваше, всё господское!

А мы, как рыбы в неводе,

Хозяева в дому!»

 

Бурмистра речь покорная

Понравилась помещику:

Здоровый глаз на старосту

Глядел с благоволением,

А левый успокоился:

Как месяц в небе стал!

Налив рукою собственной

Стакан вина заморского,

«Пей!»- барин говорит.

Вино на солнце искрится,

Густое, маслянистое.

Клим выпил, не поморщился

И вновь сказал: «Отцы!

Живем за вашей милостью,

Как у Христа за пазухой:

Попробуй-ка без барина

Крестьянин так пожить!

(И снова, плут естественный,

Глонул вина заморского.)

Куда нам без господ?

Бояре – кипарисовы,

Стоят, не гнут головушки!

Над ними – царь один!

А мужики вязовые —

И гнутся-то, и тянутся,

Скрипят! Где мат крестьянину,

Там барину сполагоря:

Под мужиком лед ломится,

Под барином трещит!

Отцы! руководители!

Не будь у нас помещиков,

Не наготовим хлебушка,

Не запасем травы!

Хранители! радетели!

И мир давно бы рушился

Без разума господского,

Без нашей простоты!

Вам на роду написано

Блюсти крестьянство глупое,

А нам работать, слушаться,

Молиться за господ!»

 

Дворовый, что у барина

Стоял за стулом с веткою,

Вдруг всхлипнул! Слезы катятся

По старому лицу.

«Помолимся же господу

За долголетье барина!» —

Сказал холуй чувствительный

И стал креститься дряхлою,

Дрожащею рукой.

Гвардейцы черноусые

Кисленько как-то глянули

На верного слугу;

Однако – делать нечего!-

Фуражки сняли, крестятся.

Перекрестились барыни,

Перекрестилась нянюшка,

Перекрестился Клим…

 

Да и мигнул Орефьевне:

И бабы, что протискались

Поближе к господам,

Креститься тоже начали,

Одна так даже всхлипнула

Вподобие дворового.

(«Урчи! вдова Терентьевна!

Старуха полоумная!»-

Сказал сердито Влас.)

Из тучи солнце красное

Вдруг выглянуло; музыка

Протяжная и тихая

Послышалась с реки…

 

Помещик так растрогался,

Что правый глаз заплаканный

Ему платочком вытерла

Сноха с косой распущенной

И чмокнула старинушку

В здоровый этот глаз.

«Вот!- молвил он торжественно

Сынам своим наследникам

И молодым снохам.-

Желал бы я, чтоб видели

Шуты, врали столичные,

Что обзывают дикими

Крепостниками нас,

Чтоб видели, чтоб слышали…»

 

Тут случай неожиданный

Нарушил речь господскую:

Один мужик не выдержал —

Как захохочет вдруг!

 

Задергало Последыша.

Вскочил, лицом уставился

Вперед! Как рысь, высматривал

Добычу. Левый глаз

Заколесил…»Сы-скать его!

Сы-скать бун-тов-щи-ка!»

 

Бурмистр в толпу отправился;

Не ищет виноватого,

А думает: как быть?

Пришел в ряды последние,

Где были наши странники,

И ласково сказал:

«Вы люди чужестранные,

Что с вами он поделает?

Подите кто-нибудь!»

Замялись наши странники,

Желательно бы выручить

Несчастных вахлаков,

Да барин глуп: судись потом,

Как влепит сотню добрую

При всем честном миру!

«Иди-ка ты, Романушка!-

Сказали братья Губины.-

Иди! ты любишь бар!»

«Нет, сами вы попробуйте!»

И стали наши странники

Друг дружку посылать.

Клим плюнул. «Ну-ка, Власушка,

Придумай, что тут сделаем?

А я устал; мне мочи нет!»

 

«Ну, да и врал же ты!»

 

«Эх, Влас Ильич! где враки-то?-

Сказал бурмистр с досадою.-

Не в их руках мы, что ль?..

Придет пора последняя:

Заедем все в ухаб,

Не выедем никак,

В кромешный ад провалимся,

Так ждет и там крестьянина

Работа на господ!»

 

«Что ж там-то будет, Климушка?»

 

«А будет что назначено:

Они в котле кипеть,

А мы дрова подкладывать!»

 

(Смеются мужики.)

 

Пришли сыны Последыша:

«Эх! Клим-чудак! до смеху ли?

Старик прислал нас; сердится,

Что долго нет виновного…

Да кто у вас сплошал?»

 

«А кто сплошал, и надо бы

Того тащить к помещику,

Да всё испортит он!

Мужик богатый… Питерщик…

Вишь, принесла нелегкая

Домой его на грех!

Порядки наши чудные

Ему пока в диковину,

Так смех и разобрал!

А мы теперь расхлебывай!»

 

«Ну… вы его не трогайте,

А лучше киньте жеребий.

Заплатим мы: вот пять рублей…»

 

«Нет! разбегутся все…»

 

«Ну, так скажите барину,

Что виноватый спрятался».

 

«А завтра как? Забыли вы

Агапа неповинного?»

 

«Что ж делать?.. Вот беда!»

 

«Давай сюда бумажку ту!

Постойте! я вас выручу!»-

Вдруг объявила бойкая

Бурмистрова кума

И побежала к барину,

Бух в ноги: «Красно солнышко!

Прости, не погуби!

Сыночек мой единственный,

Сыночек надурил!

Господь его без разуму

Пустил на свет! Глупешенек:

Идет из бани – чешется!

Лаптишком, вместо ковшика,

Напиться норовит!

Работать не работает,

Знай скалит зубы белые,

Смешлив… так бог родил!

В дому-то мало радости:

Избенка развалилася,

Случается, есть нечего —

Смеется дурачок!

Подаст ли кто копеечку,

Ударит ли по темени —

Смеется дурачок!

Смешлив… что с ним поделаешь?

Из дурака, родименький,

И горе смехом прет!»

 

Такая баба ловкая!

Орет, как на девишнике,

Целует ноги барину.

«Ну, бог с тобой! Иди!-

Сказал Последыш ласково.

Я не сержусь на глупого,

Я сам над ним смеюсь!»

– «Какой ты добрый!»- молвила

Сноха черноволосая

И старика погладила

По белой голове.

Гвардейцы черноусые

Словечко тоже вставили:

Где ж дурню деревенскому

Понять слова господские,

Особенно Последыша

Столь умные слова?

А Клим полой суконною

Отер глаза бесстыжие

И пробурчал: «Отцы!

Отцы! сыны атечества!

Умеют наказать,

Умеют и помиловать!»

 

Повеселел старик!

Спросил вина шипучего.

Высоко пробки прянули,

Попадали на баб.

С испугу бабы визгнули,

Шарахнулись. Старинушка

Захохотал! За ним

Захохотали барыни,

За ними – их мужья,

Потом дворецкий преданный,

Потом кормилки, нянюшки,

А там – и весь народ!

Пошло веселье! Барыни,

По приказанью барина,

Крестьянам поднесли,

Подросткам дали пряников,

Девицам сладкой водочки,

А бабы тоже выпили

По рюмке простяку…

 

Последыш пил да чокался,

Красивых снох пощипывал.

(«Вот так-то! чем бы старому

Лекарство пить,- заметил Влас,-

Он пьет вино стаканами.

Давно уж меру всякую

Как в гневе, так и в радости

Последыш потерял».)

 

Гремит на Волге музыка,

Поют и пляшут девицы —

Ну, словом, пир горой!

К девицам присоседиться

Хотел старик, встал на ноги

И чуть не полетел!

Сын поддержал родителя.

Старик стоял: притопывал,

Присвистывал, прищелкивал,

А глаз свое выделывал —

Вертелся колесом!

 

«А вы что ж не танцуете?-

Сказал Последыш барыням

И молодым сынам.-

Танцуйте!» Делать нечего!

Прошлись они под музыку.

Старик их осмеял!

Качаясь, как на палубе

В погоду непокойную,

Представил он, как тешились

В его-то времена!

«Спой, Люба!» Не хотелося

Петь белокурой барыне,

Да старый так пристал!

 

Чудесно спела барыня!

Ласкала слух та песенка,

Негромкая и нежная,

Как ветер летним вечером,

Легонько пробегающий

По бархатной муравушке,

Как шум дождя весеннего

По листьям молодым!

 

Под песню ту прекрасную

Уснул Последыш. Бережно

Снесли его в ладью

И уложили сонного.

Над ним с зеленым зонтиком

Стоял дворовый преданный,

Другой рукой отмахивал

Слепней и комаров.

Сидели молча бравые

Гребцы; играла музыка

Чуть слышно… лодка тронулась

И мерно поплыла…

У белокурой барыни

Коса, как флаг распущенный,

Играла на ветру…

 

«Уважил я Последыша!-

Сказал бурмистр.- Господь с тобой!

Куражься, колобродь!

Не знай про волю новую,

Умри, как жил, помещиком,

Под песни наши рабские,

Под музыку холопскую —

Да только поскорей!

Дай отдохнуть крестьянину!

Ну, братцы! поклонитесь мне,

Скажи спасибо, Влас Ильич:

Я миру порадел!

Стоять перед Последышем

Напасть… язык примелется,

А пуще смех долит.

Глаз этот… как завертится,

Беда! Глядишь да думаешь:

«Куда ты, друг единственный?

По надобности собственной

Аль по чужим делам?

Должно быть, раздобылся ты

Курьерской подорожною!..»

Чуть раз не прыснул я.

Мужик я пьяный, ветреный,

В амбаре крысы с голоду

Подохли, дом пустехонек,

А не взял бы, свидетель бог,

Я за такую каторгу

И тысячи рублей,

Когда б не знал доподлинно,

Что я перед последышем

Стою… что он куражится

По воле по моей…»

 

Влас отвечал задумчиво:

«Бахвалься! А давно ли мы,

Не мы одни – вся вотчина…

(Да… всё крестьянство русское!)

Не в шутку, не за денежки,

Не три-четыре месяца,

А целый век… да что уж тут!

Куда уж нам бахвалиться,

Недаром вахлаки!»

 

Однако Клима Лавина

Крестьяне полупьяные

Уважили :»Качать его!»

И ну качать…»ура!»

Потом вдову Терентьевну

С Гаврилкой, малолеточком,

Клим посадил рядком

И жениха с невестою

Поздравил! Подурачились

Досыта мужики.

Приели всё, всё припили,

Что господа оставили,

И только поздним вечером

В деревню прибрели.

Домашние их встретили

Известьем неожиданным:

Скончался старый князь!

«Как так?»- «Из лодки вынесли

Его уж бездыханного —

Хватил второй удар!»

 

Крестьяне пораженные

Переглянулись, крестятся…

Вздохнули… Никогда

Такого вздоха дружного,

Глубокого-глубокого

Не испускала бедная

Безграмотной губернии

Деревня Вахлаки…

 

– —

 

Но радость их вахлацкая

Была непродолжительна.

Со смертию Последыша

Пропала ласка барская:

Опохмелиться не дали

Гвардейцы вахлакам!

А за луга поемные

Наследники с крестьянами

Тягаются доднесь.

Влас за крестьян ходатаем,

Живет в Москве… был в Питере…

А толку что-то нет!

 

(1872)

КРЕСТЬЯНКА (ИЗ ТРЕТЬЕЙ ЧАСТИ)

Пролог

«Не всё между мужчинами

Отыскивать счастливого,

Пощупаем-ка баб!»-

Решили наши странники

И стали баб опрашивать.

В селе Наготине

Сказали, как отрезали:

«У нас такой не водится,

А есть в селе Клину:

Корова холмогорская,

Не баба! доброумнее

И глаже – бабы нет.

Спросите вы Корчагину

Матрену Тимофеевну,

Она же: губернаторша…»

 

Подумали – пошли.

 

Уж налились колосики.

Стоят столбы точеные,

Головки золоченые,

Задумчиво и ласково

Шумят. Пора чудесная!

Нет веселей, наряднее,

Богаче нет поры!

«Ой, поле многохлебное!

Теперь и не подумаешь,

Как много люди божии

Побились над тобой,

Покамест ты