Мне очень лестно иметь такого кавалера, — отвечала mademoiselle Анет и заметила выразительный взгляд, которым обменялись мисс Бетси и mademoiselle Клара.
Явилась Надежда Александровна, разряженная в пух. Рыжеватые ее пукли были распущены и взбиты, но вуаль не покидал ее головы. Слегка прищурив глаза, она окинула столовую и быстро спросила:
— А где Тавровский?
— Не знаю! — отвечал Марк Семеныч.
Хозяйка нахмурилась и с досадою села за стол; она очень мало ела и вдруг спросила Марка Семеныча:
— Это что значит, что ты на новом месте сидишь сегодня?
— Мне так лучше!
Надежда Александровна обвела глазами весь стол и остановилась на mademoiselle Анет, которая тоже переменила свой туалет и была одета просто, но с большим вкусом. Целый обед новая гувернантка находилась под взглядами хозяйки.
Mademoiselle Анет нечаянно взглянула в зеркало и встретила глаза Марка Семеныча, устремленные на нее. Она невольно вспыхнула, и яркий румянец не сходил с ее щек в продолжение всего обеда. Когда встали из-за стола, хозяйка тотчас удалилась к себе, mademoiselle Клара и мисс Бетси тоже, a mademoiselle Анет повела детей в сад; оттуда она видела Марка Семеныча, сидящего у себя в кабинете у окна с сигарою.
Дети играли до семи часов. Марк Семеныч явился к ним со шляпою, перецеловал всех, раскланялся с mademoiselle Анет и пошел к террасе. Mademoiselle Анет узнала от детей, что Марк Семеныч с незапамятных времен в семь часов уезжал в клуб, не только в городе, но даже и из деревни.
Должность mademoiselle Анет не была весьма трудна. Дети ее ужасно полюбили, потому что она от них ничего не требовала, кроме веселости. Она изобретала им игры, в которых, казалось, иногда сама не менее их принимала участье. Одно было ей неприятно: это пытливые взгляды и тон Надежды Александровны.
Mademoiselle Клара льстила mademoiselle Анет, навязывала ей свои сердечные тайны, коверкая в разговорах русский язык, перемешанный с французскими фразами. Мисс Бетси сохраняла полное равнодушие к mademoiselle Анет. По-русски она с ней ни слова не говорила; но в ее присутствии она еще сильнее пыхтела. Так что mademoiselle Анет никого не нашла в доме, с кем бы могла сблизиться. Одно существо ей очень нравилось: что mademoiselle Шарлот; но она вечно была занята, и притом, кроме немецкого языка, не умела ни на каком говорить, a mademoiselle Анет его очень плохо даже понимала, и они, встречаясь, только дружелюбно улыбались друг другу. Бедная mademoiselle Шарлот была труженица в доме. Она разливала чай не только детям, но и всем гостям. На ее руках был весь гардероб детей, и за всякое упущение в нем Надежда Александровна очень строго взыскивала.
В несколько времени mademoiselle Анет обжилась в доме; но всё-таки она никак не могла покойно выносить свою роль в гостиной, когда были гости и она должна была присутствовать с детьми. Впрочем, на это была очень понятная причина. Надежда Александровна имела особый дар выискивать случаи делать ей вслух замечания, что она пренебрегла своей обязанностью.
Тавровского mademoiselle Анет видала всякий день и никак не могла иметь настолько власти над собой, чтоб не краснеть при его появлении. Впрочем, Тавровский так был красив собой, умен, любезен, что его внимание и для женщины, очень высоко стоящей в обществе, было бы лестно, не только для гувернантки: mademoiselle Анет в его присутствии чувствовала, что его внимание к ней ставит ее выше всех находящихся в гостиной, потому что все женщины искали одного его взгляда, ловили его слово и он был всюду первый.
Mademoiselle Анет замечала, что внимание его к ней оскорбляло многих и злило; но иногда мелочное мщение — такое сладкое чувство для женщины! Ее стал беспокоить Марк Семеныч своими наблюдениями за ней, особенно когда она говорила с Тавровским, — хотя он маскировал их, — как например: он садился против зеркала и оттуда глядел на mademoiselle Анет или, взяв книгу, делал вид, что читает, но вместо того следил за каждым движением ее. Раз mademoiselle Анет была свидетельницей очень неприятной домашней сцены. Надежда Александровна за столом стала подсмеиваться над Марком Семенычем, что он сделался домоседом и даже забыл клуб. Это была правда; но Марк Семеныч очень разгорячился, и они крупно говорили.
Марк Семеныч в семь часов вечера, каждый день после обеда, усаживал детей в большой шарабан, mademoiselle Анет и mademoiselle Шарлот брались для надзора за ними, и он, сам правя, возил их по парку своему, который был огромен. Раз, когда они катались, их встретил Тавровский верхом с жокеем сзади.
Марк Семеныч заметно был недоволен этой встречей и спросил его:
— Это как вы сюда попали?
— Я ехал к вам, и мне вздумалось прогуляться… А вы часто делаете такие прогулки? — спросил Тавровский, обратись к mademoiselle Анет, которая отвечала:
— Всякий день; дети очень любят кататься.
— Где же они? — озираясь во все стороны, спросил Тавровский.
— Они с mademoiselle Шарлот собирают травы какие-то, — отвечала mademoiselle Анет и, любуясь лошадью Тавровского, прибавила: — Какая красивая у вас лошадь!
Тавровский ехал близко шарабана, со стороны, где сидела mademoiselle Анет, которая потрепала лошадь по шее. Он быстро остановил ее и, наклонясь, поцеловал то место, к которому прикасалась рука mademoiselle Анет. Это было сделано так быстро, что краска, бросившаяся ей в лицо, не успела скрыться, как Тавровский ехал опять возле и, трепля лошадь по шее, говорил вполголоса:
— Счастливица, счастливица!
И, обратясь к mademoiselle Анет, он спросил ее:
— Вы ездите верхом?
— Да! — отвечала она, не повертывая головы, чтоб скрыть свою краску.
— Вы ездите? что же вы мне не сказали? — с упреком подхватил Марк Семеныч.
— Нет, извините, я первый спросил! — воскликнул Тавровский и торопливо прибавил, обращаясь к mademoiselle Анет: — Вы мне позволите быть вашим кавалером?
— Да я вовсе не думала делать прогулки верхом.
— Если вы желаете, то каждый вечер можете иметь смирную лошадь и верхом с нами делать прогулку! — говорил Марк Семеныч, стараясь гнать своих лошадей.
— Вы напрасно мучите лошадей: моя три приза выиграла! — смеясь, сказал Тавровский, скача в галоп возле шарабана.
— С чего вы взяли, что я еду скоро от вас? — сухо отвечал Марк Семеныч.
И mademoiselle Анет заметила, что руки его дрожали.
Дети и mademoiselle Шарлот с травами ожидали шарабана, который остановился. Тавровский бросил повода своему жокею и высадил mademoiselle Анет, которая стала усаживать детей. Эжень сел с отцом, mademoiselle Шарлот на вторую скамейку, с Софи и маленькими детьми, a mademoiselle Анет на последнюю, с Ольгой.
Тавровский уже занес ногу в стремя, как вдруг кинулся к шарабану, уже двинувшемуся, ловко вскочил в него и сел возле mademoiselle Анет, взяв Ольгу на руки. Марк Семеныч остановил лошадей и сказал:
— Угодно вам править?
— Нет, избавьте: вы знаете, я езжу неосторожно, а здесь столько драгоценностей сидит для вас.
— Я устал, возьмите! — бросая вожжи, сказал Марк Семеныч.
— Что вы делаете! — воскликнул Тавровский, кинувшись из шарабана и схватив под уздцы лошадей, которые хотели тронуться с места.
Марк Семеныч закрыл лицо руками и, повеся голову на грудь, сидел молча.
— Что с вами? — иронически спросил Тавровский, подавая ему вожжи.
Дети и гувернантка тревожно глядели на Марка Семеныча, который, подняв голову и тяжело вздохнув, сказал:
— Вдруг что-то голова закружилась!
И точно, лицо его было бледно.
— Извините, я не догадался и думал, что вы из вежливости предлагаете мне править.
— Садитесь возле меня! если опять у меня закружится голова, вы возьмете на себя труд править лошадьми, — отрывисто сказал Марк Семеныч.
— С большим удовольствием! — отвечал Тавровский и посадил Эженя к mademoiselle Анет. Он успел шепнуть ей: «Будьте осторожнее» — и сел возле Марка Семеныча.
Шарабан помчался. Дети снова заболтали.
Тавровский шутил и всё время ехал лицом к дамам.
В этот вечер хозяйка дома уехала куда-то в гости. Mademoiselle Клара и мисс Бетси ждали их пить чай в комнате, где стояло фортепьяно. Mademoiselle Клара не скрыла своего удивления при виде Тавровского.
Чай прошел очень весело. Дети шумели, играя с Тавровский. Когда окончился чай, он сказал:
— Mademoiselle Клара, сделайте одолжение, сыграйте англез.
— С большим удовольствием! Вы будете танцевать?
— Да, я буду просить мисс Бетси.
И он стал упрашивать ее идти с ним танцевать. Мисс Бетси злилась, пыхтела, дети кричали, смеясь, под игру mademoiselle Клары.
Mademoiselle Анет стояла у фортепьян, разбирая ноты, чтоб скрыть свой смех. Марк Семеныч подошел к ней и что-то вполголоса говорил ей.
Глаза mademoiselle Клары поминутно перебегали от клавишей на Марка Семеныча и mademoiselle Анет, которая смеялась, глядя, как Тавровский танцевал англез с Софи и, подражая толстяку, пыхтел и тяжело прыгал. По окончании танца mademoiselle Клара заиграла вальс и сказала:
— Эжень, ангажируйте mademoiselle Анет; мы еще не видали, как она танцует.
Начался бал. Дети и большие вальсировали. Марк Семеныч, по просьбе дочери, пошел тоже кружиться.
Тавровский ангажировал mademoiselle Анет, и они минут десять вертелись так, что Марк Семеныч шепнул mademoiselle Кларе:
— Перестаньте играть: он закружит ее.
Тавровский усадил свою даму, подошел к mademoiselle Кларе и сказал:
— Вы, верно, устали? извините! Но mademoiselle Анет так легко вальсирует, что я готов целый день с ней кружиться.
И Тавровский, сев за фортепьяно, продолжал играть вальс, тихо напевая его. Глаза его горели, и вся его фигура так была выразительна, что все как бы невольно смотрели на него. Mademoiselle Клара сказала:
— Спойте что-нибудь!
Тавровский, как бы опомнясь, встал со стула и, указывая на него mademoiselle Кларе, сказал:
— Подайте пример.
Француженка стала гримасничать, отговариваться, но когда ее перестали просить, она откашлялась и начала петь какую-то итальянскую арию. Голос у ней был очень плох и вовсе не для такого пения: она фальшивила и голос у ней сорвался раза два. Тогда она сказала Тавровскому:
— Лучше дуэт из «Монтеки и Капулети».
Тавровский согласился, и начался дуэт. Голос у него был сильный и удивительно приятный, метода пения отличная, так что mademoiselle Клару нельзя было слушать. В продолжение всего пения Тавровский не спускал глаз с mademoiselle Анет, стоявшей на другой стороне, против него. Тавровский как будто видел перед собою Юлию и к ней пел. Mademoiselle Анет находилась в странном волнении и, как бы околдованная, не могла свести глаз с него.
Мисс Бетси слушала внимательно пение. Один Марк Семеныч скорыми шагами ходил по комнате. И когда кончился дуэт, он подошел к фортепьяно и сказал:
— Ну, дети, русскую песню!
Дети обступили отца и запели «Вниз по матушке по Волге…» Даже mademoiselle Клара и мисс Бетси подтягивали. Тавровский тоже пел. Наконец и
