Анет, которой он сказал:
— Я к вам с предложением: не хотите ли попробовать мою верховую лошадь? она очень смирная. Mademoiselle Клара уже подпрыгивает на ней и страшно кричит.
— Благодарю вас! в другой раз.
— Отчего же вы не хотите? — заметила любезно Надежда Александровна.
И все пошли на подъезд, выходящий на большой двор, посреди которого был огорожен луг с зеленой травой; в центре его красовались солнечные часы. Mademoiselle Клара, скривив талию, подпрыгивала на аршин от седла, смеялась, поддерживая свою гребенку в косе. Лошадь вели под уздцы, и она шла легкой рысью.
Дети стали проситься тоже сесть на лошадь, когда mademoiselle Клара сошла с нее. Тавровский сел по-дамски и прокатывал поочередно детей; Марк Семеныч ходил возле и останавливал Тавровского, когда тот скоро ехал. Mademoiselle Анет в это время крепче увернула свою косу, на что не без зависти смотрели Надежда Александровна и гувернантки; потом она надела длинную суконную юбку и ожидала лошади, которую подвел к ней Тавровский, спросив ее:
— Вы как садитесь, с лестницы?
— Нет, я и так могу, — отвечала mademoiselle Анет.
Тавровский так приподнял ее, что она с секунду стояла ногой на его руке. Сев на седло, она взяла повода и, оправив платье, повернула лошадь прямо, пришпорила ее и перескочила через перегородку в луг.
Послышались разного рода восклицания.
Тавровский кричал «браво!», Марк Семеныч: «Осторожнее!», дети, прыгая, били в ладоши, а дамы с удовольствием следили за mademoiselle Анет, скакавшей рысью вокруг. Она, казалось, одушевилась, то ехала рысью по-английски, то просто, — потом, подняв лошадь в галоп, сделала тур, пустила ее во весь карьер и неожиданно остановила перед Тавровским, стоявшим на лугу. Она бросила ему повода и спрыгнула на землю, так что дети вскрикнули, думая, что она упала с лошади. Похвалы сыпались со всех сторон mademoiselle Анет. Надежда Александровна сказала ей:
— Да, вы удивительная наездница! где это вы выучились так ездить?
— В деревне, один из моих родственников, хороший кавалерист, учил меня, — гордо отвечала mademoiselle Анет.
Надежда Александровна подняла брови и произнесла:
— А-а-а!
Марк Семеныч подошел в это время к mademoiselle Анет и сказал:
— Нет, я вам больше не позволю ездить верхом: вы ужасно смелы. Как можно, не зная лошади…
— Ах, как ты скучен с своими моралями! ну, читай их детям! — перебила его Надежда Александровна и закричала Тавровскому, скакавшему по-дамски: — Полноте! теперь вы нас не удивите своей смелостью.
Вечер прошел довольно весело. Приехали гости; но mademoisselle Анет удалилась, потому что детям было время идти спать. Прощаясь с детьми, Тавровский успел тихо спросить mademoiselle Анет:
— Извинялась?
— Кто? — невольно шепотом спросила mademoiselle Анет.
— Кому следовало.
Mademoiselle Анет ничего не отвечала.
Тавровский, взяв на руки Андре и целуя его, сказал ему:
— Поди и крепко поцелуй за меня мисс Бетси.
— Не хочу!
— Ну mademoiselle Клару.
— Не хочу, не хочу! — говорил ребенок.
— Ну а хочешь ли поцеловать mademoiselle Анет?
Ребенок протянул к ней руки. Mademoiselle Анет ждала его, только чтоб уйти, и когда брала Андре от Тавровского, то почувствовала легкое пожатие руки; она в волнении сказала:
— Вы, кажется, следуете общему примеру и тоже намерены мне делать оскорбления.
И mademoiselle Анет повела детей прощаться к Марку Семенычу.
Тавровский громко воскликнул:
— Неужели вы это серьезно думаете?
— Что такое? что такое? — кричала с другого конца гостиной Надежда Александровна.
— Mademoiselle Анет обижает меня, — отвечал так печально Тавровский, что вызвал смех детей.
— Бедный! а вы не умеете защититься! — насмешливо сказала Надежда Александровна, подходя к нему.
— Без вашей помощи — нет.
— Чем же она обидела вас?
— Не хочет ехать верхом завтра со мной.
— Какая обида! — с неудовольствием заметила Надежда Александровна.
Mademoiselle Анет гордо глядела на Тавровского и медленно удалилась с детьми.
Не без волнения пришла она к себе в комнату и, усевшись в креслы, о чем-то задумалась, что случалось очень часто с некоторого времени. Вошла горничная и подала ей записку.
— От кого? — спросила mademoiselle Анет.
— Мне подал Сергей, ничего не сказав, — отвечала горничная.
Mademoiselle Анет распечатала записку и стала читать. Лицо ее покрылось краской; разорвав, она бросила ее на пол и стала в сильном волнении ходить по комнате. Записка была от Тавровского, который писал:
«Вам показалось, что я хотел вас оскорбить. Я согласен, что, может быть, моя шутка была дерзка. Но клянусь вам честью, что в ней и тени не было того, что вы предположили. Это всё меня так поразило, что я чуть не наделал глупостей. Простите, простите меня! Если вы не сердитесь на меня, то покажитесь у вашего окна. Я буду стоять в саду у кустов и простою целую ночь за свою ветреность».
Mademoiselle Анет отослала свою горничную ранее обыкновенного и вышла из своей комнаты, выходящей в сад, в другую. Она пробовала читать, работать, но скоро всё бросала и поминутно ходила в смежную комнату. Она подкрадывалась к окну и, отскакивая от него с ужасом, повторяла:
— Боже мой, его увидят! что он делает!
Настала ночь. Волнение ее усилилось, тем более что Марк Семеныч, возвратись к себе, имел привычку открывать у себя окно и долго сидел, мурлыча романс Офелии или Десдемоны.
Mademoiselle Анет, дрожа, прислушивалась к малейшему шуму, и сердце у ней забилось сильно, когда окно раскрылось внизу и послышался голос Марка Семеныча.
Mademoiselle Анет поспешно открыла свое окно, махнула платком и тотчас заперла его. Но не успела она это сделать, как чья-то фигура стояла на дорожке и глядела к ней в окно. Mademoiselle Анет, слабо вскрикнув, присела, стараясь скрыться. Она медленно подняла голову и робко взглянула в окно. Фигура всё еще продолжала прохаживаться взад и вперед.
— Господи, что он делает со мной! — почти рыдая, воскликнула mademoiselle Анет — и вдруг кинулась к себе на кровать, потому что кто-то застучал ключом у дверей другой комнаты.
То была горничная, которая, подойдя к двери, робко сказала:
— Если вы не почиваете, так вот-с записка.
— Боже мой, опять! — с сердцем сказала mademoiselle Анет, отворяя дверь.
— От mademoiselle Клары! — отвечала горничная. Но записка была от Тавровского. Он писал следующее:
«Я счастлив: вы простили меня; берегитесь: за вами подсматривают и ходят дозором около ваших окон. Чтоб отвлечь подозрение горничной, я велел сказать, что это от mademoiselle Клары. Дайте ей какую-нибудь книгу. Благодарю, благодарю вас».
Mademoiselle Анет отдала горничной книгу и сказала:
— Ты больше не входи ко мне: я хочу спать.
Но когда горничная ушла, она подкралась к окну и увидала всё ту же фигуру, расхаживающую под окнами.
Mademoiselle Анет пугало всякое сближение с Тавровским, и в то же время она не могла не согласиться, что внимание его льстило ей. Она заметила, что на нее стали обращать особенное внимание, когда она являлась в гостиную с детьми; да она и сама чувствовала, что взгляд и улыбка ее, даже каждое движение приняло какое-то особенно спокойное и гордое выражение. При всей своей живости характера она мало принимала участия в разговорах и очень редко улыбалась. От детей она узнала, что ее прозвали гости: mademoiselle de Fierte. [7] Чем ни старались уязвить ее женское самолюбие многие дамы, внимание Тавровского всё выкупало. В ее присутствии, в гостиной, он бросал всех и постоянно находился с детьми, то есть находился около mademoiselle Анет. Шутки сыпались на него; особенно смеялась над ним Надежда Александровна. Раз, когда mademoiselle Анет удалилась с детьми, Тавровский подошел к кружку хозяйки дома, и она иронически сказала ему:
— Да вы совершенно превратились в ребенка: только с детьми и говорите.
— Я очень желал бы, но с условием, чтоб mademoiselle Анет согласилась быть и моей наставницей, — отвечал Тавровский.
— Вы ее так избалуете своими пошлыми комплиментами, что я буду принуждена ей отказать от дому, — тихо сказала Надежда Александровна.
— Эта мера с вашей стороны очень будет простительна.
— Это что значит! Неужели вы думаете, что я унижусь до того, чтоб бояться ее красоты! И что в ней хорошего!
— Всё: рост, взгляд, походка; а уменье держать себя в вашей гостиной — это показывает очень топкий ум.
— Так это более сострадание вами руководит? — смеясь принужденно, перебила его Надежда Александровна.
— Может быть! Я очень желал бы ее видеть в другом положении: она произвела бы эффект в обществе.
— То есть вы сожалеете, что уже нет тех волшебников, которые жен рыбаков превращали в графинь! — изменясь в лице, шепотом проговорила Надежда Александровна.
— Разумеется, это жаль!
— И вы бы женились на ней? ха-ха-ха!
И Надежда Александровна громко стала смеяться, как бы желая скрыть свое волнение.
С этого дня она стала выезжать почти всякий вечер, и гостиная ее была пуста, чем Марк Семеныч, казалось, был очень доволен. Гуляя с mademoiselle Анет и детьми, он говорил:
— Не правда ли, что тихая семейная жизнь гораздо лучше этих пустых собраний, где каждый, являясь, должен запастись большим количеством принужденных улыбок и пошлых фраз. Мне кажется, вы не из числа тех тщеславных женщин, для которых блеск заменяет всё в жизни. Вот я заметил, что вы исключение: блеск не увлекает вас, а пошлые комплименты не удовлетворяют.
Марк Семеныч ошибался или не хотел замечать, каким огнем блестели глаза у mademoiselle Анет, когда она находилась в освещенной, шумной зале, какая гордая улыбка блуждала на ее губах, когда она замечала, что была предметом общего разговора. Нет! Марк Семеныч не понимал ее презрительной холодности ко всему, что ее окружало…
Приближался день рождения Марка Семеныча. Mademoiselle Клара и мисс Бетси учили детей разным поздравительным стихам к этому дню.
Mademoiselle Анет придумала другого рода сюрприз: она из детей и их знакомых составила кадриль в характерных костюмах. Хлопоты были большие для mademoiselle Анет. Она сама заказывала парики. Костюмы шились дома под ее руководством.
Марк Семеныч желал детского бала, а Надежда Александровна и слышать не хотела, и дом готовился к блистательному собранию. Накануне дня рожденья, за обедом, Надежда Александровна сказала mademoiselle Анет:
— Есть ли у вас платье для завтрашнего дня? Впрочем, вы не стесняйтесь, можете и передать свою должность.
— Это очень мило! Я уж просил mademoiselle Анет тоже на этот день быть гостьей у меня, — и, обращаясь к ней, Марк Семеныч продолжал: — Вы так молоды, что, верно, вам приятно будет потанцевать.
— Какой лестный комплимент вы делаете mademoiselle Кларе! — с досадой заметила Надежда Александровна.
— Я хотел просить mademoiselle Клару об этом же. Мисс Бетси, верно, будет так добра, что возьмет на себя все хлопоты.
— Я бы с
