большим удовольствием взялась, но mademoiselle Анет слишком слаба к детям, и я боюсь, что не слажу с ними! — отвечала мисс Бетси.
— Я небольшая охотница до танцев и потому могу не передавать своей обязанности, — сказала mademoiselle Анет Марку Семенычу. Вечером mademoiselle Клара явилась с советами к mademoiselle Анет, как ей следует хорошо одеться. Она сказала:
— Ma chere [8] mademoiselle Анет, вы не знаете, что хозяйка дома очень взыскательна: она не любит, когда гувернантки ее одеты, как гости.
— Я не условливалась насчет туалета, вступая в дом, и потому оденусь, как мне вздумается, — сухо отвечала mademoiselle Анет.
— Вы счастливы: вы можете поступать так, — со вздохом заметила француженка.
— А зачем вы делали такие условия, принимая на себя обязанность…
— Если бы я была на вашем месте, и мне бы легко было пренебрегать ими.
— Разве наши роли не равны: я гувернантка и вы?..
— Да, только я… не пользуюсь вниманием.
— Ни я особенным.
— Полноте! мы всё видим с мисс Бетси.
— Да я ничего и ни от кого не скрываю! — покраснев, с сердцем сказала mademoiselle Анет.
— С вами очень трудно говорить: вы скрытны и горды. Но это вам самим послужит во вред.
Раскланявшись, mademoiselle Клара ушла.
Горничная рассказала, как от нее выведывала она, какое платье готовит себе mademoiselle Анет для бала. Эти мелочи серьезно заняли mademoiselle Анет, и она долго обдумывала, как бы ей одеться, чтоб было к лицу и эффектно. У ней было приготовлено белое газовое платье; но она примерила еще несколько других и, утомленная, легла спать, верно вспомнив пословицу, что утро вечера мудренее. Она встала рано, потому что была разбужена детьми, вошедшими к ней с mademoiselle Шарлот. Mademoiselle Анет оделась и пошла с ними в поле собирать цветы. У каждого из детей было по пучку полевых цветов, когда они возвратились в сад. Подкравшись к окну кабинета отца, они стали петь, прыгать, крича:
Марк Семеныч появился в окне: дети кинулись к нему с поздравлениями, подавая наперерыв свои букеты. Отец каждого перецеловал, прижав букеты к своей груди. Он протянул руку к mademoiselle Анет и со слезами сказал:
— Благодарю вас: вы одни могли только придумать такое милое поздравление.
И он поцеловал у ней руку.
— Вот вы всё собирались рано встать и идти гулять с детьми: мы вас разбудили, — говорила mademoiselle Анет.
— Вы… вы поняли меня вполне! — в волнении отвечал Марк Семеныч и продолжал, обращаясь к детям: — Я сейчас выйду к вам.
Через четверть часа он явился в сад, вновь перецеловал детей, и они пошли гулять. Марк Семеныч был ужасно весел и, вдыхая в себя воздух, говорил:
— Какое утро! такие редко бывают в жизни каждого человека.
После прогулки он пригласил mademoiselle Анет с детьми пить чай у него в кабинете. Тут только mademoiselle Анет увидела одного из лакеев, бывших в дороге. Кабинет Марка Семеныча был очень хорош и имел вид ученый и деловой в то же время.
— Вот креслы, где я в грустные минуты ищу силы и спокойствия для себя! — сказал Марк Семеныч, указывая на вольтеровское кресло с подушкой, той самой, на которой mademoiselle Анет спала в дороге, и прибавил: — Узнали вы эту подушку?
— Нет! — отвечала mademoisllee Анет, слегка покраснев от своей невинной лжи.
Марк Семеныч тяжело вздохнул.
Дети были совершенно счастливы. Они везде лазили, всё рассматривали, и Ольга сказала, подойдя к отцу:
— Папа, пусть твое рожденье будет всякий день.
— Я бы сам желал этого! — целуя дочь, отвечал Марк Семеныч, и, обратись к mademoiselle Анет, он прибавил с благодарностью: — Вы и их делаете счастливыми.
После чаю они все пошли на террасу, где ожидали выхода Надежды Александровны, которая очень поздно встала и вышла на террасу пить чай за общим столом, что она делала только в торжественные дни. Дети поздравляли ее и целовали у ней руку. Она дала знак mademoiselle Кларе и мисс Бетси, которые заставили детей поочередно читать поздравительные стихи рассеянно слушавшему Марку Семенычу. Он, однако, любезно благодарил гувернанток и поцеловал руку у жены, которая, увидя полевые букеты в вазе, сказала:
— Это что за дрянь?
— Это мы собрали с mademoiselle Анет для папа, — отвечал Эжень.
— Разве вы не могли догадаться и заказать букет садовнику? — строго спросила Надежда Александровна у mademoiselle Анет.
— Я более доволен этими букетами, потому что дети сами их составляли, — отвечал Марк Семеныч.
Надежда Александровна с жалостью взглянула на него и, улыбнувшись, пожала плечами. Помолчав, она сказала:
— Я желала бы, чтоб дети, не обедали сегодня с нами.
— Это отчего? — нахмурив брови, спросил Марк Семеныч.
— Потому что будет очень много гостей.
— Я просил не звать никого и желал этот день провести в семействе.
— Я желала бы знать, когда вы будете довольны, если я что-нибудь сделаю для вас?
— Благодарю тебя за внимание; но ты знаешь, что я не очень люблю такие важные обеды. Я прошу об одном, чтоб дети обедали с нами.
Целое утро Марк Семеныч был занят визитами, Надежда Александровна — туалетом, потому что к ней приехала модистка с бальным платьем. Стали съезжаться гости.
Mademoiselle Анет оделась к столу очень просто. Mademoiselle Клара была наряжена страшно и ходила как кукла, боясь измять свое платье. Мисс Бетси затянулась более обыкновенного, отчего еще сильнее пыхтела; а цвет ее лица до того был красен, что равнялся с пунцовой гвоздикой, которою был убран ее чепчик. Сама хозяйка дома была одета с такою роскошью, что трудно описать. Ее плечи и руки, алебастровой белизны, были открыты; но кружевной вуаль не покидал ее головы, в которой были живые розы. Мари, друг ее, была женщина лет двадцати пяти, очень маленького роста, с лицом очень обыкновенным, но зато с улыбкой до того язвительной, что вся ее фигура делалась замечательною. Она тоже была одета пышно, как и прочие дамы, так что mademoiselle Анет в простом кисейном платье своем бросалась в глаза между шелком и цветами. Мари имела привычку глядеть в лорнет, и mademoiselle Анет не раз чувствовала неловкость от уставленного на нее лорнета.
Гувернантки и дети уже собрались в столовой. Марк Семеныч, войдя в сад, с удивлением спросил лакея:
— Что значит, что я не вижу детских приборов?
— Сама барыня изволили так распорядиться, — отвечал лакей.
В это время все вошли в столовую и было уже поздно перекрывать стол. На лице Марка Семеныча резко выразилось неудовольствие. Все уселись за стол, — дети и гувернантки за особый, стоявший у большого зеркала. Не прошло и пол-обеда, как Тавровский взял свой стул и уселся с детьми подле mademoiselle Анет, с которой он всё время говорил.
Надежда Александровна поминутно поворачивала голову к детскому столу и не раз быстро отворачивалась, потому что mademoiselle Анет, против своего обыкновения, была говорлива.
Дамы, почти все, остались решительно недовольны Тавровским, и Мари, друг хозяйки дома, заметила, что он предпочел стол нянек.
В антрактах Марк Семеныч подходил тоже к детскому столу и говорил шепотом mademoiselle Анет:
— Да, у вас здесь гораздо веселее.
После обеда все пошли в сад. Тавровский принял участие в играх детей. Почти все гости сошлись посмотреть на них, и mademoiselle Анет с надменностью встречала насмешливые взгляды дам и их презрительные улыбки. Гувернантки, как бы сговорясь, отделялись от нее, и она стояла одна, как бы гордясь своим одиночеством. Она решилась бесить всех и даже слегка кокетничала с Тавровским.
Надежда Александровна наконец сказала:
— Mademoiselle Анет, вам пора переодеть детей.
Эта фраза была произнесена в ту самую минуту, как она говорила с Тавровский, и произнесена так, что досада заметно вспыхнула в лице mademoiselle Анет; но она тотчас приняла спокойно-гордую осанку и удалилась с детьми.
Когда смерклось, иллюминовали сад. Зала и другие комнаты были освещены. Кареты не переставали подъезжать.
Дети должны были открыть бал. Mademoiselle Анет одела их с такой тщательностью, с таким вкусом, что даже мисс Бетси изъявила удовольствие, когда дети попарно вошли в залу. Туалет mademoiselle Анет был очень эффектен, несмотря на простоту. Белое газовое платье, голова, убранная незабудками, у лифа такой же букет. На ней не было ни браслет, ни лент, ни кусочка блонд, а между тем она казалась одетою роскошно. Она вошла в залу, окруженная детьми, пестро костюмированными, при звуках музыки. Всё, что было в зале, обратило внимание на нее, и общие похвалы посыпались со всех сторон. Mademoiselle Анет расставила детей, и началась кадриль под аплодисманы гостей. Дети танцевали развязно, выделывая разные трудные па; a mademoiselle Анет гордо смотрела вокруг себя, как бы сознавая сама свою красоту. Она была посредине залы одна, и когда кончилась кадриль, гости стали целовать и осматривать детей. Марк Семеныч подошел к mademoiselle Анет. Голос его был нетверд, и он сказал:
— Я не знаю, как мне благодарить вас.
— Не правда ли, Софи очень мила с мушками и в напудренном парике; а Серж так смешон маркизом, и как натурально он нюхает табак! Посмотрите, как кокетливо смотрит Ольга, — весело говорила mademoiselle Анет, окидывая залу.
Лицо ее приняло такое живое выражение, глаза так блестели, что Марк Семеныч глядел на нее с удивлением и сказал:
— Я вас не узнаю, я поражен!
— Чем? — рассеянно спросила mademoiselle Анет.
— Вы так хороши, вы…
— А-а-а! вы, кажется, намерены благодарить меня комплиментами.
— Это — истина.
— Бальная!
— Что же делать, когда…
— Позвольте вас просить на тур вальса, — подходя к mademoiselle Анет, сказал Тавровский.
Mademoiselle Анет подала руку; но вдруг она остановилась и спросила:
— Мне кажется, мы первые начинаем?
— Так и должно быть: вас все признали царицей бала! — кружась, говорил Тавровский.
— Я уверена, что есть много исключений, и Надежда Александровна…
— Ей же хуже, если она будет не в духе: красота ее требует большого спокойствия.
Они не замечали или не хотели заметить, но никто более не вальсировал. Посадив свою даму, Тавровский подошел к одному молодому человеку и сказал:
— Что же вы не танцуете?
— Да никто не хочет: я к трем подходил.
— Это забавно! они все обиделись! — смеясь, отвечал Тавровский.
В эту минуту его схватил за руку с волнением какой-то юноша очень приятной наружности и умоляющим голосом сказал:
— Ради бога, скажите, с кем вы сейчас вальсировали?
— Это гувернантка дома, mademoiselle Анет.
— Не может быть! Как ее фамилия?
— Ах, боже мой! да разве есть у них фамилии! — подхватила Мари, шедшая мимо, и с своей язвительной улыбкой спросила юношу:
