ребенка.
Этой группой любовались две особы: Марк Семеныч и Тавровский. Они друг друга не замечали, потому что их разделяли кусты. Марк Семеныч первый приблизился. Mademoiselle Анет сконфузилась, стала собирать волосы; но Марк Семеныч остановил ее, сказав:
— Останьтесь так одну минуту, и вы, дети! Покажи, Эжень, твою работу! — И он взял портфель от сына, сев возле него, и продолжал: — Позвольте ему поправить его ошибки.
— Вот картина, достойная кисти великого художника, — сказал Тавровский, явясь неожиданно из-за кустов посреди глубокой тишины.
Все вздрогнули, a mademoiselle Анет слабо вскрикнула. Марк Семеныч с сердцем заметил:
— Вы всех перепугали и…
— …нарушил такую славную картину. Я завистлив и хочу тоже наслаждаться, как и вы, — сказал Тавровский, усаживаясь с другой стороны Эженя.
Mademoiselle Анет проворно завернула волосы; но их небрежность имела свою прелесть.
— Вы рано встали сегодня! — сказал Марк Семеныч Тавровскому, который отвечал ему:
— Да и вы не поздно.
— Я всегда так встаю.
— И очень понятно.
И они оба замолчали. Mademoiselle Анет встала и объявила детям, что пора идти в детскую. Марк Семеныч и Тавровский последовали за ней. Но каково было общее удивление, когда вдали показалась фигура Надежды Александровны. Все переглянулись, а дети с удивлением восклицали:
— Maman, maman встала!!
Марк Семеныч пошел вперед. Надежда Александровна сухо кивнула ему головой на его приветствие и не подала ему руки. Она прямо шла к mademoiselle Анет, шедшей с Тавровским; и, не отвечая на поклоны, она заносчиво спросила:
— Отчего дети не в классе и не с мисс Бетси?
— Почему они не за классом? я думала, что дети устали после… — начала mademoiselle Анет, но ее перебила Надежда Александровна:
— А вы думаете, что они не устали быть ширмами?
— Надинь! — взяв жену за руку, сказал Марк Семеныч.
— Оставьте! мне надоело!
— Приди в себя! дети! — говорил Марк Семеныч, изменяясь в лице.
Тавровский напевал что-то и рассматривал паутину на кусте.
— Mademoiselle Анет, прошу вас прекратить утренние прогулки с детьми — задыхаясь, сказала Надежда Александровна.
— Дети, посмотрите, как паук наслаждается мучениями бедной мухи! Не правда ли, как он отвратителен? его надо раздавить! — сказал Тавровский.
Надежда Александровна побледнела. С минуту она стояла, как бы пораженная чем-то, — и вдруг она, зарыдав, побежала от аллеи. Странно было видеть эту гордую, насмешливую женщину с повелительными манерами, которая теперь бежала в слезах, как молоденькая девочка.
— Что с ней? — как бы не понимая, что делается вокруг него, пугливо произнес Марк Семеныч.
— Нервный припадок! — покойно отвечал Тавровский.
— Идите скорее к ней! — сказала mademoiselle Анет Марку Семенычу и Тавровскому, а сама быстро пошла с детьми из саду. Сдав детей мисс Бетси, mademoiselle Анет вошла к себе и застала Марка Семеныча совершенно убитого, который при ее появлении в отчаянии воскликнул:
— Друг мой!
— Марк Семеныч, я должна оставить ваш дом! — решительно произнесла mademoiselle Анет.
— Нет, нет, вы этого не сделаете! это невозможно, — с ужасом сказал Марк Семеныч.
— Однако после всего, что я слышала от Надежды Александровны, я разве могу остаться?
— Неужели я в вас ошибся? неужели у вас нет настолько сострадания ко мне? О нет, нет! я не пущу вас из моего дома! я заставлю уважать вас!
— Марк Семеныч! — пугливо вскрикнула mademoiselle Анет, потому что лицо его пылало, слезы текли по его полным щекам; он вдруг упал в креслы, стал рыдать, ломая себе руки. Припадок чувствительности повторился, только еще сильнее, чем в дороге.
Mademoiselle Анет сама плакала, подавая ему воды. Он схватил ее руки и, упав на колени, торжественно сказал:
— Я… я прошу у вас жертвы.
— Что могу я сделать?
— Забудьте всё и простите ей.
— Марк Семеныч…
— Сжальтесь! я начинаю терять рассудок!
И Марк Семеныч пугливо схватил себя за голову. Он полусидел на полу.
— Марк Семеныч! Марк Семеныч! я на всё согласна, придите в себя, — плача, говорила mademoiselle Анет.
Марк Семеныч медленно встал, оправил волосы; пройдясь несколько раз по комнате, он сел на диван и указал на место возле себя mademoiselle Анет, которая молча повиновалась. После некоторого молчания Марк Семеныч мрачно спросил:
— Я вчера еще желал спросить вас, считаете ли вы меня за человека, преданного вам искренно?
— Да!
— Значит, я могу надеяться, что вы будете отвечать мне откровенно?
— Да!.. — не так утвердительно произнесла mademoiselle Анет.
Марк Семеныч тяжело вздохнул, лицо его покрылось бледностью, и он невнятно сказал:
— Вы… вам нравится Тавровский?
Mademoiselle Анет инстинктивно готовилась к такому вопросу, но не могла не покраснеть, услышав его, и молчала, потупив глаза.
— Это Дон-Жуан с холодным сердцем; я много знаю случаев…
— К чему вы мне сделали такой вопрос? разве я подала повод? — гордо перебила его mademoiselle Анет.
— О, сохрани вас боже! — пугливо проговорил Марк Семеныч и, подумав с минуту, продолжал: — Но вы сами сознаетесь, что этот человек имеет столько разных орудий для своих жертв, что трудно не попасть в его сети.
— Я не так молода и неопытна, чтоб не заметить этих сетей, если бы даже они были сотканы из паутины.
— О, не говорите мне этого! Я знал его победы над такими женщинами, которые его ненавидели и… Впрочем, к чему всё это я говорю! вашего слова для меня достаточно. Я покоен: ваша дружба ко мне теперь доказана…
И Марк Семеныч, почтительно пожав руку mademoiselle Анет, вышел из ее комнаты.
Не без страха вошла в столовую mademoiselle Анет и была очень довольна, что хозяйка дома не явилась к столу. Марк Семеныч был весел, но, к удивлению mademoiselle Анет, после обеда, в семь часов, поехал в клуб. Уложив детей спать, mademoiselle Анет возвратилась к себе и нашла на столе записку: она была от Тавровского; вот ее содержание:
«Принимая участие в вашем настоящем положении, я решаюсь известить вас, что есть лицо, способное наделать вам таких оскорблений, которые ничем нельзя загладить. Я беру на себя смелость дать вам совет. Оставьте немедленно этот дом; скажу еще проще: не выходите из своей комнаты ни к чаю, ни к столу… даже если за вами будут присылать. Будьте благоразумны: последуйте моему совету. Если же вы желаете меня видеть и лично услышать причины, почему я решаюсь давать советы, то вы можете меня известить, положив записку на вашу лестницу в сад, на шестой ступеньке внизу» и пр…
Эта записка привела mademoiselle Анет в совершенное отчаяние. Она долго думала, наконец написала записку и положила на условленное место.
Ночь она провела очень тревожно и рано утром, встав, оделась и вышла через садовую калитку в поле. Тавровский, спрятавшись за кусты, уже ждал ее. Он радостно пошел к ней навстречу и сказал:
— Я очень благодарен вам, что вы имели ко мне несколько доверия и решились…
— Ради бога, скажите, чего я должна ожидать от нее? — поспешно спросила mademoiselle Анет в сильном волнении.
Наружность Тавровского была встревожена, даже мрачна, и он, иронически улыбнувшись, сказал:
— Всего, что только может сделать женщина в порывах необузданного гнева.
— Что мне делать! — в отчаянии воскликнула mademoiselle Анет.
— Немедленно оставить этот дом… Я желал вас видеть, потому что хочу вам сообщить…
В это время mademoiselle Анет слабо вскрикнула, указывая на калитку, из которой вышла мужская фигура.
— Боже мой! что со мной будет! — побледнев, произнесла она.
— Идите смело назад. Я вечером буду здесь.
Сказав эти слова, Тавровский скрылся в кустах, а mademoiselle Анет чуть не бегом побежала домой. У калитки она встретила Марка Семеныча, который нисколько не удивился, увидав ее, и сказал:
— Вы, кажется, как и я, вышли подышать чистым утренним воздухом.
— Да, я… — в смущении произнесла mademoiselle Анет.
Марк Семеныч подал ей руку и с участием спросил:
— Что с вами? вы встревожены?
— Я скажу вам откровенно, что сначала испугалась, увидя, что кто-то идет ко мне.
— Бедная, бедная! как вы напуганы! Но я дождусь, что жизнь ваша будет течь тихо и спокойно… О, сколько наслаждения видеть друга своего счастливым и знать, что я один всё это сделал! В этих случаях простителен эгоизм, не правда ли?
Mademoiselle Анет была в таком волнении, что ничего не понимала, что говорил ей Марк Семеныч, и со всем соглашалась.
Она сказалась больной и не выходила к столу и чаю. Вечером она решилась идти опять в поле, но не успела она выйти из калитки сада, как чья-то фигура скользнула по забору и калитка заперлась изнутри. Слезы брызнули из глаз бедной mademoiselle Анет, которая напрасно силилась отворить ее. Прислонясь к забору, она простонала:
— Боже мой, я погибла!
— Не бойтесь: я здесь! — сказал Тавровский.
Mademoiselle Анет радостно кинулась к нему и, рыдая, сказала:
— Меня заперли!
— Спешите же оставить дом: вы видите!
— Куда я денусь?
— У вас есть человек, преданный вам…
Но mademoiselle Анет не слушала Тавровского… Она задрожала: кто-то раскрывал калитку, и скоро она услышала голос Марка Семеныча:
— Mademoiselle Анет! вы здесь? где вы?
— Я здесь! — в волнении отвечала mademoiselle Анет и, пожав руку Тавровскому, шепнула ему:
— Я оставлю завтра же этот дом.
И она пошла навстречу к Марку Семенычу, который с удивлением спросил:
— Что это значит? калитка заперта!
— Вообразите, я только вышла, как кто-то вошел в нее и запер.
— Вы пришли для вашего друга?.. Да, нам надо переговорить с вами! — с чувством пожимая руку mademoiselle Анет, сказал Марк Семеныч.
— Да, я хотела переговорить! — с замешательством сказала mademoiselle Анет и умоляющим голосом продолжала:- Пойдемте домой: за нами следят.
— Вы правы! против вас и так вооружены!
Вбежав к себе, mademoiselle Анет так была взволнована, что не вдруг заметила mademoiselle Клару, углубившуюся в креслах в темном углу.
— Что вы здесь делаете? — с сердцем спросила ее mademoiselle Анет.
— Меня прислала хозяйка дома за вами; я вас жду уже с полчаса. Где это вы были? — улыбаясь, спросила француженка.
— Скажите Надежде Александровне, что я не могу идти к ней… Завтра — когда угодно.
— Хорошо, я скажу ей.
И mademoiselle Клара, иронически улыбаясь, вышла из комнаты.
В страшной тревоге провела ночь mademoiselle Анет, решившись твердо оставить завтра же дом Марка Семеныча. На другое утро, выйдя в сад к детям, которые были с гувернантками, чтоб видеть Марка Семеныча, она была поражена следующей сценой. Дети хотели кинуться к ней, но мисс Бетси остановила их и тотчас увела, a mademoiselle Клара презрительно улыбалась, смотря на побледневшую mademoiselle Анет, лицо которой, однако, выражало столько решимости, что ей мог бы позавидовать каждый
