своей литературной деятельности [50].Сцена бедных похорон (глава IV части первой), эпизоды труженической жизни Ани, проживающей в меблированных комнатах и торгующей куклами возле Гостиного двора (глава XXIV части четвертой), описание квартиры Щекоткиных (глава XXV части пятой), рассказ о благотворительной поездке Тавровского в Измайловский полк (глава LVII части двенадцатой), образ бедного переписчика пригласительных билетов, жителя Коломны (глава LVIII той же части), — весь этот жанрово-бытовой фон знаком по прежним произведениям Некрасова — «Повести о бедном Климе» (1841–1848), «Жизни и похождениям Тихона Тростникова» (1843–1848) и «Трем странам света». Некоторые из зарисовок, образующих этот фон, варьируют или полностью повторяют прежние. Аня, изготовляющая на продажу игрушки, добывает средства к существованию тем же трудом, что и герой «Жизни и похождений Тихона Тростникова» (см.: наст. изд., т. VIII, с 123). Параша, героиня того же произведения, — прямая предшественница Ани в ее петербургском обличий. Визит Тавровского в бедный домик Измайловского полка — сюжетная подробность, подсказанная наблюдениями Некрасова над деятельностью Общества посещения бедных, куда он вступил в 1851 г. Случайно встретив в домике Гришу, Тавровский застает его за попыткой закрасить чернилами белые нитки на сапоге. Подобная сцена впервые появляется в рассказе Некрасова «Без вести пропавший пиита» (1840) (см.: наст. изд., т. VII, с. 45–46, 542) и повторяется в «Жизни и похождениях Тихона Тростникова» (см.: наст. изд., т. VIII, с. 90, 729). О том же — как о биографическом факте — Некрасов однажды вспомнил позднее [51]. Фамилия названного выше героя — Грачев — вновь возникла в романе Некрасова «Тонкий человек, его приключения и наблюдения».
О Некрасове напоминают некоторые чисто мужские заметки, например о цыгане, который затягивается сигарой, как трубкой (глава XXXIX части восьмой), а также характерные для Некрасова житейские наблюдения, например о пресыщении удовольствиями молодости (вторая подглавка эпилога).
В ряде глав обнаруживается талант, намного превосходящий дарование Панаевой. Таковы сцены с участием камердинера Петра (глава XLVIII части десятой), приживалок (особенно рассказ приживалки с зобом о девушке из благородной семьи, влюбившейся в повара своей маменьки) (глава XLVII той же части), управляющего имениями Тавровского Переваленко-Зацепы (глава LVI части двенадцатой и третья подглавка эпилога). Фамилия Зацепа вошла в антропонимический фонд некрасовской лексики и вновь появилась в его поэме «Современники» (1875).
Содержание ряда частей и глав в принципе допускает авторское участив Панаевой, но значительно более соответствует жизненному опыту и литературной деятельности Некрасова.
Части первая и вторая, посвященные усадебной теме, в некоторых подробностях соотносятся со сведениями о родственниках Панаевой. Аня, красавица и будущая актриса, напоминает сестру Панаевой Анну, дебютировавшую перед замужеством на сцене Александрийского театра. История Петруши, поссорившегося с опекуном и затем воевавшего на Кавказе, близка к биографии брата Панаевой (ср. также соответствующий эпизод в повести «Семейство Тальниковых»). Однако значение этих сопоставлений сводится до минимума при обращении к сведениям о родственниках Некрасова. Сестру Некрасова, гувернантку (ср. с мадемуазель Анет), также звали Анной. Героиня романа похожа на нее и наружностью, и характером. Брат Некрасова Константин, не пользовавшийся расположением отца, по окончании кадетского корпуса вынужден был отправиться на Кавказ [52]. В имени и отчестве Федора Андреича соединились имена других некрасовских братьев. В стихотворении «Отрывок» (1844), напечатанном в год издания «Мертвого озера» и, по-видимому, представляющем собой фрагмент неосуществленной поэмы, намечен портрет Федора Андреича и предвосхищена история Петруши: «Имел наружность дикую И мне не потакал… Он часто, как страшилище, Пугал меня собой И порешил в училище Отправить с рук долой». В пояснениях Нового поэта отмечается автобиографическое содержание этого стихотворения (С, 1851, № 11, отд. VI, с. 85–86; наст. изд., т. I, с. 419–420, 686–687). Эпизодическое лицо «Жизни и похождений Тихона Тростникова», Иван Францевич, учитель живописи, боготворит свою ученицу Парашу. Этот типаж повторился в образе Эдуарда Карлыча, учившего музыке Настасью Андреевну. Любовь Настасьи Андреевны к музицированию имеет биографическую и литературную аналогию: героиня поэмы «Мать» (1877) — увлеченная пианистка. Примечательна и похожесть имен: мать Некрасова звали Еленой Андреевной. Любская с наслаждением наблюдает, как разрушается ненавистный ей дом, в котором прошли ее юные годы (часть пятая, глава LXV). Этот мотив затронут и в «Родине» (1846): «И набок валится пустой и мрачный дом» (наст. изд., т. I, с. 46). Образ отчего «ветхого дома», впервые появляющийся в «Жизни и похождениях Тихона Тростникова» (там же, т. VIII, с. 64), в поэме «Затворница» (вариант поэмы «Мать», 1877) символизирует, как и в «Мертвом озере», одиночество и неволю: «Я помню, мы безвыходно сидели Сам-друг с тобой в разрушенном дому. (Угрюмый дом, похожий на тюрьму…)» (там же, т. IV, с. 514).
В главах XIV и XV части третьей романа, изображающих театральную жизнь, встречаются явные — иногда текстуальные — переклички с позднейшими воспоминаниями Панаевой. Но в этих же главах выше было отмечено наглядное авторское участие Некрасова (см. с. 259, 271). Из этого можно было бы заключить, что отдельные главы романа являлись предметом совместной работы. Трудно, однако, предположить столь дробное разделение труда. Кроме того, факт переклички названных глав с воспоминаниями Панаевой сам по себе еще не указывает на принадлежность отмеченных мест именно этому автору, ибо то, о чем вспоминала Панаева, знал и Некрасов, находившийся в приятельских отношениях со многими актерами и актрисами александрийской сцены и обращавшийся к театральной теме в своих прежних произведениях. Провинциальный домашний театр показан в рассказе «Опытная женщина» (1841). Одновременно Некрасов переводит водевиль «Вот что значит влюбиться в актрису!», пишет водевиль «Актер» и рассказ «В Сардинии», где также затронут театральный мотив. Особая тема в некрасовском творчестве — Александрийский театр. Этой теме посвящены стихотворения «Офелия» (1840), «Памяти <Асенков>ой» (1854–1855), ряд эпизодов в «Жизни и похождениях Тихона Тростникова» (см.: наст. изд., т. VIII, с. 179–186, 220–221), «Выдержка из записок старого театрала (материалы для физиологии Александрийского театра)» (1845), «Очерки литературной жизни» (1845), множество театральных заметок и рецензий. В «Жизни и похождениях Тихона Тростникова» выведен режиссер Николаша, прототипом которого был Н. И. Куликов (см.: наст. изд., т. VIII, с. 184, 745). Этот же прототип узнается и в режиссере — эпизодическом персонаже «Мертвого озера» (главы XV и XVII части третьей, главы XX и XXII части четвертой, глава XXVII части пятой). Некрасов познакомился с Куликовым в конце 1830-начале 1840-х гг. [53] и поддерживал с ним близкие отношения в продолжение нескольких лет[54]. Результатом их дружеского сближения были совместно изданные «Статейки в стихах. Без картинок» (СПб., 1843). Допустимо предположить, что Куликов делился с Некрасовым воспоминаниями о своей молодости и что Некрасов использовал в «Мертвом озере» рассказ Куликова о подмосковной гастрольной поездке в 1820-х гг. (см. об этом выше, с. 262–263). Рассказ Остроухова о том, как он сделался актером, входящий в «некрасовскую» главу XVIII части четвертой, возможно, написан со слов М. С. Щепкина, с которым Некрасов также был хорошо знаком (ср. рассказ «Психологическая задача», опубликованный в 1849 г. со ссылкой на устное сообщение Щепкина). [55] С театральными преданиями связаны и сцены «Как убить вечер?» (1866), где представлены мать и дочь — актрисы. В этих же сценах фигурирует персонаж, унаследовавший фамилию героя «Мертвого озера», — Остроухов (см.: ПСС, т. VIII, с. 758). Аналогичным образом в поэме «Кому на Руси жить хорошо» (глава «Пир на весь мир») повторилась фамилия Ляпушкин (см. в романе главы XIV, XV и XVII части третьей, XIX и XX части четвертой, XXVII и XXVIII части пятой).
Светская тема, в частности описание быта и нравов барского особняка, принадлежащего старой аристократке (главы XXXIII–XXXVI части седьмой), — предмет, далекий от непосредственных наблюдений как Панаевой, так и Некрасова. Отчетливые переклички в этих главах с воспоминаниями И. И. Панаева (см. выше, С. 263), по-видимому, восходят к устным рассказам будущего мемуариста, слушателями которого с середины 1840-х гг. с одинаковой степенью вероятности могли быть и Панаева, и Некрасов. Однако авторство Некрасова представляется более вероятным. В его пользу говорит прецедент: устные рассказы Панаева отразились в «Трех странах света», в главах, несомненно принадлежащих Некрасову (см.: наст. изд., т. IX, кн. 2, с. 348–349).
Анекдоты о Нащокине и Н. А. Самойлове, вошедшие в главу XXXIII части седьмой «Мертвого озера» (см. об этом выше), могли быть известны и Панаевой, и Некрасову, но ввел их в роман скорее всего Некрасов, который был приятелем Куликова, близкого к источнику анекдотов — московской театральной среде (эти же анекдоты Некрасов мог слышать и от М. С. Щепкина).
Панаевой скорее всего принадлежит часть четырнадцатая романа, в которой изображаются обитатели подмосковной дачи[56] и которую предполагалось перепечатать под заглавием «M-lle Annette», с подзаголовком: «Повесть» и за подписью: «Н. Н. Станицкий» в томе шестом сборника «Для легкого чтения» (СПб., 1857) (см.: С, 1857, № 4, отд. IV, с. 60)[57]. Повесть в печати не появилась, хотя причины для цензурного запрещения не было. Тем не менее извещение в «Современнике» можно рассматривать как указание на то, что часть четырнадцатая «Мертвого озера» была написана, по-видимому, Панаевой[58].
Прямые и косвенные приметы авторского участия Некрасова обнаруживаются, таким образом, почти в каждой части романа[59].Этому заключению, правда, противоречит то обстоятельство, что на титуле «Мертвого озера» фамилия «Н. Н. Станицкий» значилась первой. Но это было сделано, по всей вероятности, для популяризации нового имени, последовательно осуществлявшейся в «Современнике» в 1849–1851 гг. и опережавшей возможности автора.
Наблюдения над историей журнального текста (см. выше, с. 249–255) согласуются с предположительным заключением о почти единоличном участии Некрасова в написании «Мертвого озера».
Когда в конце 1848 г. в «Современнике» было объявлено, что в следующем году, кроме продолжения «Трех стран света», появятся два романа Н. Н. Станицкого — «Актриса» и «Озеро смерти» (последний в соавторстве с Некрасовым) (см. выше), это означало, что «Актриса» должна была увидеть свет ранее, ибо «Озеро смерти» заняло бы все номера журнала после майской книжки, в которой завершилась публикация «Трех стран света». Последовательность работы, следовательно, могла быть только такая: пока Панаева пишет «Актрису», Некрасов работает над первыми частями «Озера смерти». Таким образом, подтверждается сделанное на основании других наблюдений предположение о том, что части первая и вторая, напечатанные в январской и февральской книжках журнала, принадлежат Некрасову. Далее же, когда авторам пришлось подготавливать текст к каждой новой журнальной книжке, справиться с этим мог только Некрасов. И не случайно в периоды особой загруженности Некрасова текущими журнальными делами объем публикуемых фрагментов резко сокращался. Панаева не могла подменить Некрасова.
7
У любителей занимательного чтения — для них в первую очередь было предназначено «Мертвое озеро» — роман имел несомненный успех.
С удовольствием прочитал роман пятнадцатилетний Н. А. Добролюбов.
