Фединька, откупа сын!..
Я подлецам не потатчик:
Фуксы – родитель и сын!..
Я подлецам не потатчик:
С ними не пить, не дружиться!..
Или негоден я к бою?
Сбился я с толку с собой:
Горе мое от запою,
Или от горя запой?
«Дайте срок, всю правду вам…»*
Дайте срок, всю правду вам
Про себя скажу я сам!
Что нового?*
И очень скупо выпускает,
Плутосократия дерет
И ничего не возвращает,
По приглашению властей
Дворяне ловят демагогов;
Крестьяне от земли, кормилицы своей,
Бегут, под бременем налогов,
И пропиваются вконец по кабакам,
Да будет стыдно нам! да будет стыдно нам
За их невежество и горе!..
Приметы*
Видно, вновь в какой нелепости
Молодежь уличена, –
На квартиры возле крепости
Поднимается цена.
Наезжают в гости к нам
И берут лачужки бедные
По неслыханным ценам.
Оживает наша тихая
Палестина, – к Рождеству
Разоденусь, как купчиха, я
И копейку наживу.
К портрету *** («Развенчан нами сей кумир…»)*
Развенчан нами сей кумир
С его бездейственной, фразистою любовью,
Умны мы стали: верит мир
Лишь доблести, запечатленной кровью…
Молодые лошади*
(Вчерашняя сцена)
Лошади бойко по рельсам катили
С рельсов сошел неожиданно он…
Лошади рьяны и молоды были –
Дружно рванулись… опять и опять –
Не поддается вагон ни на пядь,
С час они силы свои напрягали,
Надорвались – и упали…
«Бедные!» – кто-то сказал из окна.
«Глупые!» – кто-то заметил с балкона…
О, поскорее на рельсы!.. Страшна
Тяжесть сошедшего с рельсов вагона.
Праздному юноше*
Что сидишь ты сложа руки?
Ты окончил курс науки,
Остроумно, интересно
Говоришь ты, мыслишь честно…
Что же? Начинай!
Иль тебе всё мелко, низко?
Или ждешь труда – без риска?
Времена не те!
В наши дни одним шпионам
Безопасно, как воронам
В городской черте.
«Так умереть? – Ты мне сказала…»*
Так умереть? – ты мне сказала.
Я отвечал надменно: да!
Не знал я той, что мне внимала,
Не знал души твоей тогда.
«Если ты красоте поклоняешься…»*
Если ты красоте поклоняешься,
Снег и зиму люби. Красоту
Называют недаром холодною, –
Погляди на коней на мосту,
Полюбуйся Дворцовою площадью
При сиянии солнца зимой:
На колонне из белого мрамора
Черный ангел с простертой рукой.
Не картина ли?
«За желанье свободы народу…»*
За желанье свободы народу,
Потеряем мы сами свободу,
За святое стремленье к добру –
Нам в тюрьме отведут конуру.
Ершов-лекарь*
Он попал в нашу местность
Прямо с школьной скамейки;
Воплощенная честность,
За душой ни копейки.
Да ему и не нужно!
Поселился он в бане,
Жил с крестьянами дружно,
Ел, что ели крестьяне.
А лечил как успешно!
Звали Ершика всюду;
Ездил к барам неспешно,
К мужику – в ту ж минуту.
Нипочем темень ночи,
Нипочем непогода.
Бог открыл ему очи
На страданья народа.
Без мундира просторней.
Без оклада честнее;
Человека задорней,
Человека прямее
Не видал я…
. . . . . . . . . .
Сам господь умудряет
Человека инова
И уста раскрывает
На громовое слово…
Dubia
Экспромт Н.П. Александровой*
В твоем сердце, в минуты свободные,
Что в нем скрыто, хотел я прочесть.
Несомненно черты благородные
Русских женщин в душе твоей есть.
Юной прелестью ты так богата,
Чувства долга так много в тебе,
Что спокойно любимого брата
Я его представляю судьбе.
Стихотворения 1870-х гг., включавшиеся ошибочно
Стихотворения 1870-х гг., включавшиеся в собрания сочинений Некрасова ошибочно или без достаточной аргументации
«ГОРЫ ДА ПОЛЯНЫ, – БЕДНАЯ ПРИРОДА…»
Впервые опубликовано: Правда, Одесса, 1878, № 2, с. 55, в качестве отрывка из ненапечатанного стихотворения Некрасова, в составе статьи «Некрасов как поэт», за подписью: «S. S.». Включалось в Ст 1879, т. IV, с. 118, раздел стихотворений 1870-х гг. (в примечаниях говорилось, что точная дата написания стихотворения комментатору неизвестна – см. с. CXXXII–CXXXIII). Вскоре в печати было указано, что это стихотворение М. П. Розенгейма, с неточностью в первой строке, надо: «Боры да поляны – бедная природа…» (Г, 1879, № 55). Тем не менее оно продолжало перепечатываться в качестве некрасовского (см., например: Николай Алексеевич Некрасов. СПб., 1885, с. 79–80; Некрасовский сборник. Под ред. В. Б. Евгеньева-Максимова и Н. К. Пиксанова. Пгр., 1918, с. 232, библиография текстов Некрасова).
«СОЛНЫШКО СЕЛО. ТЮРЕМНОЙ РЕШЕТКИ…»
Впервые опубликовано: Красная газета, 1926, 24 июля, № 171 (перепечатано: Красная нива, 1926, 25 июля, № 30, с. 19, в составе «Воспоминаний о Н. А. Некрасове» Н. И. Попова). Публикация в «Красной ниве» была снабжена преамбулой: «Автор этих воспоминаний – Николай Иванович Попов, умерший осенью 1925 года в глубокой старости. После него осталось более тридцати тетрадей дневника. Настоящий очерк является наброском и приготовлен мною к печати по просьбе вдовы покойного. Борис Садовской». Включалось, со ссылкой на газетную публикацию, в ПССт 1927, с. 439, где датировалось апрелем 1877 г. (перепечатывалось в стереотипных изданиях ПССт 1928 и ПССт 1930). Авторство Некрасова было опровергнуто Н. С. Ашукиным, и из издания ПССт 1931 стихотворение было исключено. Как установлено М. Д. Эльзоном, рукопись «Воспоминаний о Н. А. Некрасове», подписанная Н. И. Поповым, сохранилась в архиве П. Е. Щеголева (ЦГИА СССР, ф. 1093, оп. 1, № 172); здесь стихотворение, истолкованное К. И. Чуковским как фрагмент из поэмы «Бродяга», имеет заглавие «Узник». В этом же фонде находится рукопись воспоминаний Н. И. Попова о С. М. Степняке-Кравчинском с приложением двенадцати стихотворений (см.: ЦГИА СССР, ф. 1093, он. 1, № 173; Неделя, 1965, № 3, с. 6–7, где опубликован полный текст воспоминаний и пять стихотворений). В действительности автором тех и других воспоминаний (и, соответственно, стихотворений) был поэт Б. Садовской: на обороте письма из издательства «Былое» (от 13 апреля 1925 г.), адресованного Н. И. Попову и содержавшего просьбу прислать для сверки автографы стихотворений Некрасова и С. М. Степняка-Кравчинского, приложенных к «воспоминаниям», Садовским была сделана запись: «моя мистификация» (ЦГАЛИ, ф. 464, оп. 2, № 16, л. 1 об.).
Комментарии
В третий том входят стихотворения 1866–1877 гг., т. е. последнего периода творчества Некрасова.
Его лирика 1870-х гг., как и поэма «Кому на Руси жить хорошо», подводит итог всему творчеству поэта, относится к его самым большим поэтическим достижениям.
К этому времени Некрасов вполне сложился как поэт – поэт русской революционной демократии и великий новатор, сумевший создать поэзию демократическую и народную не только по содержанию, но и по форме. Имя его знаменовало целое направление в русской поэзии и воспринималось читателями в одном ряду с такими писателями и критиками, как Белинский, Чернышевский, Добролюбов, Щедрин. Шестидесятником Некрасов остается и в 1870-х гг. Верностью традициям 1860-х гг., которую Некрасов сохранил до конца своих дней, объясняется одна из самых характерных черт его поэтического облика – неразрывная связь с современным русским общественным движением, чуткая отзывчивость на его запросы.
Лирика Некрасова 1870-х гг. может быть понята лишь в соотношении с освободительным движением этих лет. В некоторых его стихотворениях ощущаются прямые отзвуки революционных событий. Так, в «Путешественнике» отразились впечатления от процесса долгушинцев, «Пророк» посвящен Чернышевскому, «Страшный год» и «Смолкли честные, доблестно павшие…» писались под впечатлением событий, связанных с Парижской Коммуной. Но таких стихотворений немного: у писателя, печатающегося на страницах легального журнала, возможности непосредственного отклика на революционные события крайне ограниченны, касаться их можно было лишь изредка и в сугубо зашифрованной форме. Дело, однако, в том, что и стихотворения, в которых нет прямых отзвуков революционной борьбы, как и вся поэзия Некрасова 1870-х гг., так или иначе связаны с новым этапом освободительного движения, с народничеством, «хождением в народ», с духовными запросами революционеров-семидесятников. Особенно показательны в этом отношении стихотворения, создававшиеся в годы подъема народнического движения. К 1874 г. – году, когда «хождение в народ» приобрело наибольший размах, – относится, кроме четырех только что названных, ряд замечательных произведений о судьбах народных – поэма «Уныние», «волжская быль» «Горе старого Наума», знаменитая «Элегия (А. Н. Е<рако>ву)», а также стихотворения «Отъезжающему», «Ночлеги», «На покосе», «Поэту». Написанные в момент высокой творческой активности поэта, отличающиеся идейной напряженностью, остротой проблематики, они не могут быть поняты в отрыве от русского общественного движения, от обстановки «сумасшедшего лета» 1874 г.
В 1876–1877 гг. народничество переживает острый кризис после неудач «хождения в народ», обсуждаются вопросы о путях и методах дальнейшей революционной пропаганды, начинается новый период революционной борьбы, период «Земли и воли». В это время также появляются стихотворения Некрасова, связанные с событиями и запросами народнического движения, настроениями революционной молодежи тех лет: «Сеятелям», «Молодые лошади», «Праздному юноше», «Отрывок», «Ты не забыта…», «Что нового?», «Молебен», «Есть и Руси чем гордиться…». В одном ряду с ними должны восприниматься и «Пир на весь мир», последняя часть поэмы «Кому на Руси жить хорошо», и замечательные незавершенные замыслы последнего года жизни поэта (поэмы «Мать», «Ершов-лекарь», «Имени и роду…»).
Русское революционное движение – та питательная почва, из которой росла поэзия Некрасова. Поэт жил одной жизнью со своим народом, с современным ему революционным движением, участвовал в нем всем своим творчеством.
Том открывается «Сценами из лирической комедии „Медвежья охота“», произведением незавершенным, но исключительным по значению, отражающим духовный кризис поэта в годы наступления реакции 1866–1867 гг. и победу, одержанную им над своими нелегкими раздумьями и сомнениями. Этот замысел является в известном смысле переломным, пограничным, работа над ним предваряет и подготавливает все последующее творчество Некрасова, его поэзию 1870-х гг.
Завершается том шедевром некрасовской лирики – «Последними песнями», циклом, создававшимся на смертном одре, своего рода лирическим дневником умирающего поэта и его поэтическим завещанием. «Последние песни» – высший образец того органического сочетания личного, интимного с общественным, гражданским, которое всегда было характерно для Некрасова. Ни физические, ни нравственные страдания не могли заглушить в нем думы о России и ее народе, о русском освободительном движении, о судьбе его собственной поэзии. С новой силой звучат исключительные по драматизму покаяния Некрасова – поэтическое выражение высоких требований поэта к себе.
То обстоятельство, что в том входят произведения, связанные с крупными незавершенными замыслами Некрасова («Сцены из лирической комедии „Медвежья охота“», «Недавнее время»), наложило особый отпечаток на раздел «Другие редакции и варианты», предопределило его сложность и обилие в нем текстов, иногда значительно превышающих по объему тексты окончательных редакций.
Тексты и варианты подготовили и комментарии к ним написали: О. Б. Алексеева («Горе старого Наума»), И. А. Битюгова («Утро», «Детство», «Е. О. Лихачевой», «Страшный год», «Смолкли честные, доблестно павшие…», «Над чем мы смеемся…», «<П. А. Ефремову>», «Уныние», «Путешественник», «Отъезжающему», «Элегия», «Хотите знать, что я читал? Есть ода…», «Пророк», «Ночлеги», «На покосе»), М. М. Гин («Сцены из лирической комедии „Медвежья охота“», «Песня о труде», «Песня» («Отпусти меня родная…»), «Человек сороковых годов», «Перед зеркалом», «Недавнее время», «Дайте срок, всю правду вам…»), Г. В. Краснов («Три элегии», «Поэту (Памяти Шиллера)», стихотворения 1876–1877 гг., кроме стихотворения «Т<ургене>ву», и неизвестных годов, кроме стихотворений «Песня» («Всюду с Музой проникающий…») и «За желанье свободы народу…»), О. В. Ломан («Стихотворения, посвященные русским детям»), Б. В. Мельгунов («Умру я скоро. Жалкое наследство…», «Еще тройка», «Зачем меня на части рвете…», «Притча о „Киселе“», «Выбор», «Эй, Иван!», «С работы», «<Эпитафия>», «Не рыдай
