незнакомую

Вахлацкой стороне;

Под песню, что навеяна

Метелями и вьюгами

Родимых деревень:

Заплатова, Дырявина,

Разутова, Знобишина,

Горелова, Неелова –

Неурожайка тож…

Натешившись, усталые,

Присели к стогу завтракать…

«Откуда, молодцы? –

Спросил у наших странников

Седой мужик (которого

Бабенки звали Власушкой). –

Куда вас бог несет?»

«А мы…» – сказали странники

И замолчали вдруг:

Послышалась им музыка!

«Помещик наш катается, –

Промолвил Влас и бросился

К рабочим: – Не зевать!

Коси дружней! А главное:

Не огорчить помещика.

Рассердится – поклон ему!

Похвалит вас – „ура“ кричи…

Эй, бабы! не галдеть!»

Другой мужик, присадистый,

С широкой бородищею,

Почти что то же самое

Народу приказал,

Надел кафтан – и барина

Бежит встречать. «Что за люди? –

Оторопелым странникам

Кричит он на бегу. –

Снимите шапки!»

К берегу

Причалили три лодочки.

В одной прислуга, музыка,

В другой – кормилка дюжая

С ребенком, няня старая

И приживалка тихая,

А в третьей – господа:

Две барыни красивые

(Потоньше – белокурая,

Потолще – чернобровая),

Усатые два барина,

Три барченка-погодочки

Да старый старичок:

Худой! Как зайцы зимние,

Весь бел, и шапка белая,

Высокая, с околышем

Из красного сукна.

Нос клювом, как у ястреба,

Усы седые, длинные,

И – разные глаза:

Один здоровый – светится,

А левый – мутный, пасмурный,

Как оловянный грош!

При них собачки белые,

Мохнатые, с султанчиком,

На крохотных ногах…

Старик, поднявшись на берег,

На красном мягком коврике

Долгонько отдыхал,

Потом покос осматривал:

Его водили под руки

То господа усатые,

То молодые барыни, –

И так, со всею свитою,

С детьми и приживалками,

С кормилкою и нянькою,

И с белыми собачками,

Всё поле сенокосное

Помещик обошел.

Крестьяне низко кланялись,

Бурмистр (смекнули странники,

Что тот мужик присадистый

Бурмистр) перед помещиком,

Как бес перед заутреней,

Юлил: «Так точно! Слушаю-с!» –

И кланялся помещику

Чуть-чуть не до земли.

В один стожище матерый,

Сегодня только сметанный,

Помещик пальцем ткнул,

Нашел, что сено мокрое,

Вспылил: «Добро господское

Гноить? Я вас, мошенников,

Самих сгною на барщине!

Пересушить сейчас!..»

Засуетился староста:

«Не досмотрел маненичко!

Сыренько: виноват!»

Созвал народ – и вилами

Богатыря кряжистого,

В присутствии помещика,

По клочьям разнесли.

Помещик успокоился.

(Попробовали странники:

Сухохонько сенцо!)

Бежит лакей с салфеткою,

Хромает: «Кушать подано!»

Со всей своею свитою,

С кормилкою и нянькою,

И с белыми собачками,

Пошел помещик завтракать,

Работы осмотрев.

С реки из лодки грянула

Навстречу барам музыка,

Накрытый стол белеется

На самом берегу…

Дивятся наши странники.

Пристали к Власу: «Дедушка!

Что за порядки чудные?

Что за чудной старик?»

«Помещик наш: Утятин-князь!»

«Чего же он куражится?

Теперь порядки новые,

А он дурит по-старому:

Сенцо сухим-сухохонько –

Велел пересушить!»

«А то еще диковинней,

Что и сенцо-то самое

И пожня – не его!»

«А чья же?»

– «Нашей вотчины».

«Чего же он тут суется?

Ин вы у бога нелюди?»

«Нет, мы, по божьей милости,

Теперь крестьяне вольные,

У нас, как у людей,

Порядки тоже новые,

Да тут статья особая…»

«Какая же статья?»

Под стогом сена лег старинушка

И – больше ни словца!

К тому же стогу странники

Присели; тихо молвили:

«Эй! скатерть самобранная,

Попотчуй мужиков!»

И скатерть развернулася,

Откудова ни взялися

Две дюжие руки:

Ведро вина поставили,

Горой наклали хлебушка

И спрятались опять…

Налив стаканчик дедушке,

Опять пристали странники:

«Уважь! скажи нам, Власушка,

Какая тут статья?»

«Да пустяки! Тут нечего

Рассказывать… А сами вы

Что за люди? Откуда вы?

Куда вас бог несет?»

«Мы люди чужестранные,

Давно, по делу важному,

Домишки мы покинули,

У нас забота есть…

Такая ли заботушка,

Что из домов повыжила,

С работой раздружила нас,

Отбила от еды…»

Остановились странники…

«О чем же вы хлопочите?»

«Да помолчим! Поели мы,

Так отдохнуть желательно».

И улеглись. Молчат!

«Вы так-то! а по-нашему,

Коль начал, так досказывай!»

«А сам, небось, молчишь!

Мы не в тебя, старинушка!

Изволь, мы скажем: видишь ли,

Мы ищем, дядя Влас,

Непоротой губернии,

Непотрошенной волости,

Избыткова села!..»

И рассказали странники,

Как встретились нечаянно,

Как подрались, заспоривши,

Как дали свой зарок

И как потом шаталися,

Искали по губерниям

Подтянутой, Подстреленной,

Кому живется весело,

Вольготно на Руси?

Влас слушал – и рассказчиков

Глазами мерял: «Вижу я,

Вы тоже люди странные! –

Сказал он наконец. –

Чудим и мы достаточно,

А вы – и нас чудней!»

«Да что ж у вас-то деется?

Еще стаканчик, дедушка!»

Как выпил два стаканчика,

Разговорился Влас:

2

«Помещик наш особенный:

Богатство непомерное,

Чин важный, род вельможеский,

Весь век чудил, дурил,

Да вдруг гроза и грянула…

Не верит: врут, разбойники!

Посредника, исправника

Прогнал! дурит по-старому.

Стал крепко подозрителен,

Не поклонись – дерет!

Сам губернатор к барину

Приехал: долго спорили,

Сердитый голос барина

В застольной дворня слышала;

Озлился так, что к вечеру

Хватил его удар!

Всю половину левую

Отбило: словно мертвая

И, как земля, черна…

Пропал ни за копеечку!

Известно, не корысть,

А спесь его подрезала,

Соринку он терял».

«Что значит, други милые,

Привычка-то помещичья!» –

Заметил Митродор.

«Не только над помещиком,

Привычка над крестьянином

Сильна, – сказал Пахом. –

Я раз по подозрению

В острог попавши, чудного

Там видел мужика.

За конокрадство, кажется,

Судился, звали Сидором,

Так из острога барину

Он посылал оброк!

(Доходы арестантские

Известны: подаяние,

Да что-нибудь сработает,

Да стащит что-нибудь.)

Ему смеялись прочие:

„А ну, на поселение

Сошлют – пропали денежки!“

„Всё лучше“, – говорит…»

«Ну, дальше, дальше, дедушка!»

Соринка – дело плевое,

Да только не в глазу:

Пал дуб на море тихое,

И море всё заплакало –

Лежит старик без памяти

(Не встанет, так и думали!),

Приехали сыны,

Гвардейцы черноусые

(Вы их на пожне видели,

А барыни красивые –

То жены молодцов).

У старшего доверенность

Была: по ней с посредником

Установили грамоту…

Ан вдруг и встал старик!

Чуть заикнулись… Господи!

Как зверь метнулся раненый

И загремел, как гром!

Дела-то всё недавние,

Я был в то время старостой,

Случился тут – так слышал сам,

Как он честил помещиков,

До слова помню всё:

«Корят жидов, что предали

Христа… а вы что сделали?

Права свои дворянские,

Веками освященные,

Вы предали!..» Сынам

Сказал: «Вы трусы подлые!

Не дети вы мои!

Пускай бы люди мелкие,

Что вышли из поповичей

Да, понажившись взятками,

Купили мужиков,

Пускай бы… им простительно!

А вы… князья Утятины?

Какие вы У-тя-ти-ны!

Идите вон!.. подкидыши,

Не дети вы мои!»

Оробели наследники:

А ну как перед смертию

Лишит наследства? Мало ли

Лесов, земель у батюшки?

Что денег понакоплено,

Куда пойдет добро?

Гадай! У князя в Питере

Три дочери побочные

За генералов выданы,

Не отказал бы им!

А князь опять больнехонек…

Чтоб только время выиграть,

Придумать, как тут быть,

Которая-то барыня

(Должно быть, белокурая:

Она ему, сердечному,

Слыхал я, терла щеткою

В то время левый бок)

Возьми и брякни барину,

Что мужиков помещикам

Велели воротить!

Поверил! Проще малого

Ребенка стал старинушка,

Как паралич расшиб!

Заплакал! пред иконами

Со всей семьею молится,

Велит служить молебствие,

Звонить в колокола!

И силы словно прибыло,

Опять: охота, музыка,

Дворовых дует палкою,

Велит созвать крестьян.

С дворовыми наследники

Стакнулись, разумеется,

А есть один (он давеча

С салфеткой прибегал),

Того и уговаривать

Не надо было: барина

Столь много любит он!

Ипатом прозывается.

Как воля нам готовилась,

Так он не верил ей:

«Шалишь! Князья Утятины

Останутся без вотчины?

Нет, руки коротки!»

Явилось «Положение», –

Ипат сказал: «Балуйтесь вы!

А я князей Утятиных

Холоп – и весь тут сказ!»

Не может барских милостей

Забыть Ипат! Потешные

О детстве и о младости,

Да и о самой старости

Рассказы у него

(Придешь, бывало, к барину,

Ждешь, ждешь…Неволей слушаешь,

Сто раз я слышал их):

«Как был я мал, наш князюшка

Меня рукою собственной

В тележку запрягал;

Достиг я резвой младости:

Приехал в отпуск князюшка

И, подгулявши, выкупал

Меня, раба последнего,

Зимою в проруби!

Да как чудно! Две проруби!

В одну опустит в неводе,

В другую мигом вытянет –

И водки поднесет.

Клониться стал я к старости.

Зимой дороги узкие,

Так часто с князем ездили

Мы гусем в пять коней.

Однажды князь – затейник же! –

И посадил фалетуром

Меня, раба последнего,

Со скрипкой – впереди.

Любил он крепко музыку.

„Играй, Ипат!“ А кучеру

Кричит: пошел быстрей!

Метель была изрядная,

Играл я: руки заняты,

А лошадь спотыкливая –

Свалился я с нее!

Ну, сани, разумеется,

Через меня проехали,

Попридавили грудь.

Не то беда: а холодно,

Замерзнешь – нет спасения,

Кругом пустыня, снег…

Гляжу на звезды частые

Да каюсь во грехах.

Так что же, друг ты истинный?

Послышал я бубенчики,

Чу, ближе! чу, звончей!

Вернулся князь (закапали

Тут слезы у дворового,

И сколько ни рассказывал,

Всегда тут плакал он!)

Одел меня, согрел меня

И рядом, недостойного,

С своей особой княжеской

В санях привез домой!»

Похохотали странники…

Глотнув вина (в четвертый раз),

Влас продолжал: «Наследники

Ударили и вотчине

Челом: „Нам жаль родителя,

Порядков новых, нонешных

Ему не перенесть.

Поберегите батюшку!

Помалчивайте, кланяйтесь,

Да не перечьте хворому,

Мы вас вознаградим:

За лишний труд, за барщину,

За слово даже бранное –

За всё заплатим вам.

Недолго жить сердечному,

Навряд ли два-три месяца,

Сам дохтур объявил!

Уважьте нас, послушайтесь,

Мы вам луга поемные

По Волге подарим;

Сейчас пошлем посреднику

Бумагу, дело верное!“

Собрался мир, галдит!

Луга-то (эти самые),

Да водка, да с три короба

Посулов то и сделали,

Что мир решил помалчивать

До смерти старика.

Поехали к посреднику:

Смеется! „Дело доброе,

Да и луга хорошие,

Дурачьтесь, бог простит!

Нет на Руси, вы знаете,

Помалчивать да кланяться

Запрета никому!“

Однако я противился:

„Вам, мужикам, сполагоря,

А мне-то каково?

Что ни случится – к барину

Бурмистра! что ни вздумает,

За мной пошлет! Как буду я

На спросы бестолковые

Ответствовать? дурацкие

Приказы исполнять?“

„Ты стой пред ним без шапочки,

Помалчивай да кланяйся,

Уйдешь – и дело кончено.

Старик больной, расслабленный,

Не помнит ничего!“

Оно и правда: можно бы!

Морочить полоумного

Нехитрая статья.

Да быть шутом гороховым,

Признаться, не хотелося.

И так я на веку,

У притолоки стоючи,

Помялся перед барином

Досыта! „Коли мир

(Сказал я, миру кланяясь)

Дозволит покуражиться

Уволенному барину

В останные часы,

Молчу и я – покорствую,

А только что от должности

Увольте вы меня!“

Чуть дело не разладилось.

Да Климка Лавин выручил:

„А вы бурмистром сделайте

Меня! Я удовольствую

И старика, и вас.

Бог приберет Последыша

Скоренько, а у вотчины

Останутся луга.

Так будем мы начальствовать,

Такие мы строжайшие

Порядки заведем,

Что надорвет животики

Вся вотчина… Увидите!“

Долгонько думал мир.

Что ни на есть отчаянный

Был Клим мужик: и пьяница,

И на руку нечист.

Работать не работает,

С цыганами возжается,

Бродяга, коновал!

Смеется над трудящимся:

С работы, как ни мучайся,

Не будешь ты богат,

А будешь ты горбат!

А впрочем, парень грамотный,

Бывал в Москве и Питере,

В Сибирь езжал с купечеством,

Жаль, не остался там!

Умен, а грош не держится,

Хитер, а попадается

Впросак! Бахвал мужик!

Каких-то слов особенных

Наслушался: Атечество,

Москва первопрестольная,

Душа великорусская.

„Я – русский мужичок!“

Горланил диким голосом

И, кокнув в лоб посудою,

Пил залпом полуштоф!

Как рукомойник кланяться

Готов за водку всякому,

А есть казна – поделится,

Со встречным всё пропьет!

Горазд орать, балясничать,

Гнилой товар показывать

С хазового конца.

Нахвастает с три короба,

А уличишь – отшутится

Бесстыжей поговоркою,

Что „за погудку правую

Смычком по роже бьют!“

Подумавши, оставили

Меня бурмистром: правлю я

Делами и теперь.

А перед старым барином

Бурмистром Климку назвали,

Пускай его! По барину

Бурмистр! перед Последышем

Последний человек!

У Клима совесть глиняна,

А бородища Минина,

Посмотришь, так подумаешь,

Что не найти крестьянина

Степенней и трезвей.

Наследники построили

Кафтан ему: одел его –

И сделался Клим Яковлич

Из Климки бесшабашного

Бурмистр первейший сорт.

Пошли порядки старые!

Последышу-то нашему,

Как на беду, приказаны

Прогулки. Что ни день,

Через деревню катится

Рессорная колясочка:

Вставай! картуз долой!

Бог весть с чего накинется,

Бранит, корит; с угрозою

Подступит – ты молчи!

Увидит в поле пахаря

И за его же полосу

Облает: и лентяи-то,

И лежебоки мы!

А полоса сработана,

Как никогда на барина

Не работал мужик,

Да невдомек Последышу,

Что уж давно не барская,

А наша полоса!

Сойдемся – смех! У каждого

Свой сказ про юродивого

Помещика: икается,

Я думаю, ему!

А тут еще Клим Яковлич.

Придет, глядит начальником

(Горда свинья: чесалася

О барское крыльцо!),

Кричит: „Приказ по вотчине!“

Ну, слушаем приказ:

„Докладывал я барину,

Что у вдовы Терентьевны

Избенка развалилася,

Что баба побирается

Христовым подаянием,

Так барин приказал:

На той вдове Терентьевой

Женить Гаврилу Жохова,

Избу поправить заново,

Чтоб жили в ней, плодилися

И правили тягло!“

А той вдове – под семьдесят,

А жениху – шесть лет!

Ну, хохот, разумеется!..

Другой приказ: „Коровушки

Вчера гнались до солнышка

Близ барского двора

И так мычали, глупые,

Что разбудили барина, –

Так пастухам приказано

Впредь унимать коров!“

Опять смеется вотчина.

„А что смеетесь? Всякие

Бывают приказания:

Сидел на губернаторстве

В Якутске генерал.

Так на кол тот коровушек

Сажал! Долгонько слушались:

Весь город разукрасили,

Как Питер монументами,

Казненными коровами,

Пока не догадалися,

Что спятил он с ума!“

Еще приказ: „У сторожа,

У ундера Софронова,

Собака непочтительна:

Залаяла на барина,

Так ундера прогнать,

А сторожем к помещичьей

Усадьбе назначается

Еремка!..“ Покатилися

Опять крестьяне со смеху:

Еремка тот с рождения

Глухонемой дурак!

Доволен Клим. Нашел-таки

По нраву должность! Бегает,

Чудит, во всё мешается,

Пить даже меньше стал!

Бабенка есть тут бойкая,

Орефьевна, кума ему,

Так с ней Климаха барина

Дурачит заодно!

Лафа бабенкам! бегают

На барский двор с полотнами,

С грибами, с земляникою:

Всё покупают барыни,

И кормят, и поят!

Шутили мы, дурачились,

Да вдруг и дошутилися

До сущей до беды:

Был грубый, непокладистый

У нас мужик Агап Петров,

Он много нас корил:

„Ай, мужики! Царь сжалился,

Так вы в хомут с охотою…

Бог с ними, с сенокосами!

Знать не хочу господ!..“

Тем только успокоили,

Что штоф вина поставили

(Винцо-то он любил).

Да черт его со временем

Нанес-таки на барина:

Везет Агап бревно

(Вишь, мало ночи глупому,

Так воровать отправился

Лес – среди бела дня!),

Навстречу та колясочка

И барин в ней: „Откудова

Бревно такое славное

Везешь ты, мужичок?..“

А сам смекнул откудова.

Агап молчит: бревешко-то

Из лесу,