свою твердость!
– Уговори ее, Сорильо, обвенчаться со мною тайно…
– А дедушка?
– Он благословит нас, когда уже всё будет кончено.
– Скорей проклянет. Ты не знаешь его характера… Он ужасен, Фернандо… Я испытываю на себе, как он ужасен!
Сорильо подал руку своему другу, и они отправились в комнаты молодого гранда.
– Где же она? – спросил Сорильо, проходя гардеробную.
– Я не понимаю, о ком вы говорите, – отвечала Ханэта.
«Странно!» – подумал Сорильо.
– Дон Фернандо! – воскликнула камеристка, увидя его товарища. – Теперь я просто ничего тут не понимаю!
* * *
Гранд Нуньез де лос Варрадос проснулся и позвал слугу. Лопес вошел бледный, испуганный. Смущение его не укрылось от старого гранда.
– Что с тобой, Лопес? – спросил он, вставая с постели.
– Ничего, vuestra grandezza, ничего.
– Руки твои дрожат, ты потупил глаза… ты что-нибудь скрываешь от меня, Лопес! Говори, что ты скрываешь от меня?
Старый слуга медлил. Гранд вспыхнул.
– Ты дурной слуга, Лопес; у тебя есть тайны от господина! Говори!
Лопес силился что-то сказать, но не мог…
– Разве что-нибудь дурное случилось? А! Так, Лопес, так?
– Успокойтесь! – прошептал слуга. – Ничего не случилось, ничего…
– Ничего, Лопес? Так ли делают верные слуги? Ты предаешь меня! Ты меня обманываешь!
– Я сорок лет служу вам, vuestra grandezza. Я никогда не лгал…
– А теперь? теперь ты собираешься лгать… Я вижу, Лопес, ты собираешься лгать!
– Нам угрожает опасность, – проговорил слуга, запинаясь на каждой, слове.
– Опасность! Говори же, Лопес, говори – какая? Ты боишься испугать меня. Не бойся! Ты знаешь, что я не робок. Ты всегда был со мной, ты видел, как я переносил самые чувствительные потери! У меня железное хладнокровие, Лопес, железное. Говори, я твердо выслушаю самую ужасную весть!
И между тем старый гранд дрожал от волнения, ожидая со страхом и нетерпением ответа своего верного слуги.
– Vuestra grandezza! – отвечал наконец слуга, собравшись с духом. – В гербе вашем, который прибит на дверях вашего дома, – воткнут кинжал!
– Кинжал! – повторил с ужасом гранд. – Кто хочет мстить мне? За что?
– Мой приятель, сосед Пио, сказывал мне, что кинжал воткнут сегодня рано, очень рано каким-то высоким мужчиной, в простом платье.
– Кто же он? Чего он от меня хочет? Я не обижал никого, никого.
Между тем слуга вышел и через минуту возвратился с кинжалом.
– Фиорелло! – вскричал гранд, прочитав надпись, вырезанную на кинжале. – Кто такой этот Фиорелло? Я не знаю никакого Фиорелло. Кто из нас имел с ним дело?.. Кто мог нанесть ему обиду, за которую он жаждет крови!
Дверь отворилась; вошел дон Сорильо.
– А, Сорильо, Сорильо! – закричал старый гранд, вздрогнув от нечаянного соображения. – Ты знаешь Фиорелло, Сорильо?
– Что за странный вопрос? – сказал он, стараясь преодолеть свое смущение.
– Ты знаешь его, Сорильо! ты его знаешь! Что ты сделал ему?
– Я не понимаю вас, дедушка.
– Ты лжешь, Сорильо! Ты хочешь обмануть меня! Ложь – орудие низких рабов. Стыдно лгать потомку Варрадосов! Ты знаешь Фиорелло. Что ты ему сделал? За что он хочет мстить тебе, за что он хочет отнять у меня наследника моего имени?
– Но он не знает меня, дедушка.
– Не знает! Смотри, Сорильо, смотри! – перебил старик, показывая внуку кинжал. – Он знает того, кому хотел напомнить о себе этим кинжалом! Он был в гербе нашем вестником мести, Сорильо!
– Мне изменили! – прошептал про себя молодой гранд.
– Признайся же, Сорильо, признайся! Ты знал Фиорелло? Ты обидел его?
– Дедушка, – отвечал внук, – я не знаю Фиорелло, но я точно нанес ему обиду, за которую он вправе искать моей смерти…
Морщинистое лицо старого гранда сделалось ужасно. Он едва не упал; слуга подскочил и подвинул ему кресло.
– Что ж ты думаешь делать? – спросил старик слабым голосом.
– Драться! – отвечал молодой гранд решительно. Старый гранд вскочил.
– Драться! – воскликнул он. – Потомок Варрадосов будет драться с плебеем! И плебей убьет его, как равного себе; плебей прервет род Варрадосов; плебей одним ударом кинжала кончит древнейшую в мире фамилию! Нет, скорей он кончит жизнь в тюрьме, на плахе! Я увижусь с министром… я поеду к королю…
– Где честь Варрадосов? Где любовь к правде, которою они знамениты? – возразил молодой гранд, устремив на деда укорительный взгляд.
– Ты прав, Сорильо, я забылся… Он невинен… Но что же делать? Он убьет тебя, Сорильо; он подстережет и убьет тебя!
– Нельзя ли помириться с ним, vuestra granclezza; дайте ему денег, – почтительно заметил, слуга.
– В самом деле! – воскликнул старый гранд с радостью. – Если ты обидел его, Сорильо, заплати ему, заплати, сколько он хочет!
– Дедушка, – отвечал Сорильо, – обида не такого рода, чтоб ее можно было загладить золотом; он не такой человек, чтоб согласился за золото носить вечное пятно на своей чести.
– Ты оскорбил честь его, Сорильо, – печально сказал старик, – я от тебя не ждал такого поступка. Он вправе убить тебя, и он, верно, не пропустит случая… Тебе нельзя показаться на улице. Каждая минута твоего отсутствия будет для меня пыткою. Что же нам делать? Говори, чем можно загладить вину твою?
– Я погубил сестру его, дедушка…
– Ты обольстил невинную девушку! Сорильо, Сорильо! Поступок твой недостоин честного человека!
– Простите, я люблю ее. Я должен жениться на ней, чтоб загладить свое преступление, смирить справедливый гнев брата…
Старый гранд с бешенством топнул ногою.
– Жениться! Понимаешь ли ты, негодяй, что значит жениться наследнику имени Варрадосов! Этот великий шаг предки твои совершали торжественно, с разрешения королей, которые сами присутствовали на их брачных пиршествах. Он прибавлял новый блеск к венцу их; он был эпохой; об нем говорили во всей стране. Пятьдесят лет прошло, но я еще и теперь с гордостью припоминаю день моей свадьбы… Весь город толпился у нашего дома; сама королева убирала к венцу невесту мою, первейшие лица в государстве провожали нас к брачному алтарю; сам король держал венец над головою будущей супруги гранда Нуньеза де Варрадоса! И когда мы вышли из храма, меня, как какого-нибудь императора, народ приветствовал радостными криками и поздравлял и громко желал счастья и долгоденствия нашему роду! А ты с своей безродной невестой, ты должен закоулками города пробраться во храм, чтоб не встретить человеческого образа, ты должен спрятать лицо свое от народа, чтоб не возбудить его презрительных взглядов и толков оскорбительного недоумения! О Сорильо, Сорильо! И ты – единственная отрасль нашего дома! И на тебе лежит святая обязанность поддержать знаменитый род Варрадосов!
Старый гранд, обессиленный своей энергической выходкой, в изнеможении упал в кресло и зарыдал. Сорильо, тронутый его отчаянием, бросился в его объятия и произнес со слезами:
– Дедушка! простите меня! Что мне делать? Приказывайте! Я буду вам послушен во всем!
V
Под открытым небом
Прошло около месяца. Линора угасала, терзаемая разлукой и опасениями за жизнь своего любовника. Сердце рыбака ожесточилось еще более при виде мучений несчастной сестры. Он не переставал искать случая встретиться с виновником ее погибели и почти не жил дома, подстерегая его на улице. Но напрасны были его старания: дон Сорильо неотлучно был со своим старым дедом, который не переставал с ужасом думать о грозном мстителе и ни на минуту не отпускал от себя своего внука. Три недели прожил Сорильо, почти не показываясь на улицу; тяжело и больно было ему; неизвестность о судьбе Линоры мучила его душу. Несколько раз он пробовал уйти из дому, но старый гранд стерег его на каждом шагу. Наконец время начало охлаждать тревожные опасения, и все в доме стали смотреть хладнокровнее на роковой кинжал с надписью «Фиорелло». Сорильо осторожно вышел из комнаты заснувшего деда и был уже на дороге к жилищу рыбака.
– Не умирай, Линора, не умирай! погоди еще только один день… и ты будешь отомщена! ты умрешь с радостной вестью о его погибели, – отчаянно говорил рыбак сестре, которая видимо боролась со смертию.
– Брат, ты сокращаешь последние минуты мои! – прошептала она слабым голосом. – Откажись от своей мести, брат!
– Ты не знаешь, сестра, ты не знаешь, как приятно пролить кровь врага… Я принесу тебе его крови… Ты сама порадуешься тогда!
– Я люблю его, брат! я хочу, чтоб он был счастлив… Мне дурно, душно… прости, брат, я чувствую, что последний час мой близок, прости!
Она закрыла глаза и застонала. Фиорелло упал к ней на грудь.
– Ты умираешь, сестра! ты умираешь! погоди, погоди один день, один час!
Фиорелло, как помешанный, выбежал вон.
– Прости его! – прошептала сестра, но он уже не слышал ее слов; он уже был на улице…
Между бедным предместьем и главным городом была небольшая площадь, запущенная и неопрятная. Кой-где груды мусора или мелкого щебня; кой-где крутые возвышения или довольно глубокие овраги, наполненные нечистотою, разнообразною до бесконечности; кой-где малорослые деревья, бесплодные и некрасивые; в стороне начатое строение и подле него груды принадлежностей; сверху всего луна, пышная, величественная, нежно-бледная, как молодая супруга на другой день после брака.
Здесь встретился Фиорелло с заклятым врагом своим. Оба в одну минуту остановились; оба молча обнажили кинжалы. Фиорелло кинулся к дону Сорильо.
– Постой! – сказал молодой гранд, отталкивая его. – Прежде скажи, чего ты от меня хочешь?
– Крови вашей, идальго, крови!
– Знаю и не боюсь. У меня также есть кинжал. Я также умею владеть им. Одного из нас ждет смерть, другого – закон, столь же строгий и неумолимый. Не лучше ли нам кончить без крови? говори, чего ты хочешь?
– Ничего, кроме вашей крови, идальго! вы вельможа, у вас есть тысяча друзей и льстецов; в ваших руках несметные сокровища; ваше происхождение открывает вам путь к первейшим степеням в государстве… Я бедный рыбак, у которого была одна отрада, одно утешение – честь; одно сокровище – сестра… Вы – гранд, богач, наследник древнейшей фамилии, любимец короля, позавидовали счастью безвестного рыбака: вы убили бедную девушку, которая могла бы быть счастлива по-своему, если б не встретила вас; вы к титулу гранда, богача, наследника древнейшей фамилии прибавили титул подлеца, – да, подлеца, идальго!
– Замолчи, бездельник! – прервал вспыхнувший Сорильо. – Теперь не время укорять, не время оправдываться. Скажи, что сделалось с нею?
– Она умирает. Она, может быть, умерла теперь… Я обещал ей принести крови твоей, идальго!
– Умирает! – с ужасом повторил гранд. – Фиорелло, я не могу теперь с тобой драться. Пойдем к ней, пойдем. Клянусь тебе, через час мы опять
