ветреная, Палагея Ивановна! — заметил горбун с особенным ударением на ее имени. — Извольте подождать: я сейчас принесу деньги… Погодите, сейчас!
Он ушел с озабоченным видом. Полинька, утомленная разнородными ощущениями, села и, нетерпеливо ожидая его возвращения, печально смотрела на красную полоску, будто на память оставленную колечком на ее пальце. —
— Вот-с и я! — произнес горбун, остановясь перед ней и подавая деньги.
Полинька протянула к ним руку, но горбун сказал:
— Позвольте! Где расписка?
— У вас в кармане, — шутливо отвечала Полинька.
— Хе, хе, хе! ну, так извольте взять ее. — Он подал ей расписку и продолжал: — Теперь протяните вашу ручку… вот так, хорошо… Вот деньги, а вот расписка.
Они обменялись.
— Вот так нужно обходиться с деньгами, — заключил горбун.
Полинька поблагодарила его и хотела спрятать деньги. Горбун остановил ее.
— По-по-позвольте! Так вы получили деньги?
— Получила.
— Сполна?
— Сполна…
И она остановилась в недоумении.
— Как же вы не считая взяли? хе, хе, хе!
Пересчитав деньги, Полинька смутилась: двадцати пяти рублей недоставало.
— Хе, хе, хе! недостает!
— Да, двадцати пяти рублей.
— То-то, вы, молодой народ! ну хорошо, что на меня напали, а то…
И горбун, не окончив своей мысли, подал девушке двадцатипятирублевую бумажку.
— Благодарю вас, — сказала Полинька и надела шляпку.
— Прошу и в другой раз не забыть меня; рад, душевно рад служить всем, кто придет от имени такой почтенной дамы, как супруга Василья Матвеича.
Полинька раскланялась и вышла. Горбун провожал ее глазами.
Только что Полинька спустилась с крыльца, как четыре огромные собаки яростно кинулись к ней, гремя цепями, которые были так длинны, что собаки бегали по всему двору. Полинька с пугливым криком воротилась. Горбун стоял в прихожей, заложив руки за спину; он встретил ее своим тихим смехом.
— А ваши собаки? — задыхаясь, сказала она.
— Хе, хе, хе! они не кусаются.
— Нет, я их боюсь.
И Полиинька умоляющими глазами смотрела на горбуна. Лицо его съежилось, и он сказал сладким голосом:
— Сейчас, не беспокойтесь. Извольте теперь итти, — продолжал он, дернув за снурок колокольчика. — Желаю вам веселой дороги и прошу вас засвидетельствовать мое почтение Надежде Сергеевне и ее супругу.
— Хорошо-с, прощайте.
— Прощайте! — кричал ей вслед горбун.
На крыльце Полинька встретила рыжего мальчишку; она дружески кивнула ему головой. Он протянул руку и, к великому ее удивлению, жалобно сказал:
— Дай еще: я сиротка, — богу буду за тебя молиться!
— Так ты говоришь? — спросила изумленная Полинька.
Мальчишка улыбнулся и снова жалобно затянул:
— Дай хоть грошик!
— У меня нет больше…
Мальчишка проворно побежал отворить калитку и Полинька подивилась, как искусно час тому назад он притворялся хромым.
— Прощай! — сказала она, остановясь в калитке и погрозив ему пальцем.
Мальчишка глупо усмехнулся и дерзко сказал:
— Смотри же, принеси в другой раз, а не то…
— Что ж ты сделаешь? — перебила его угрозу Полинька.
— Не впущу!
— Как же ты смеешь?
— А так!
— Я скажу Борису Антонычу.
— Да я тебя не впущу: как же ты скажешь?
— Я его знаю; увижусь в другом доме и скажу.
Они разговаривали таким тоном, как будто дразнили друг друга. При последних словах Полиньки мальчишка задумался, потом выразительно произнес: «Ну, так…», но, не кончив фразы, неожиданно толкнул Полиньку в спину и с диким хохотом захлопнул за ней калитку.
Полинька хотела закричать… но осмотрелась: пустота страшная была кругом… и в невольном испуге Полинька почти бегом пустилась домой…
Глава VII
Отдается комната с отоплением
В комнате Полиньки страшный беспорядок: посреди пола чемодан, раскрытый и полууложенный; белье и платье разбросаны по стульям.
Полинька одна в комнате; она то укладывает, то зашивает что-нибудь. Глаза ее немного припухли и очень красны; слезы даже нередко мешают ей шить.
Солнце село. Каждый раз, как на улице стучали дрожки, Полинька подбегала к окну, но отходила с грустью и снова принималась укладывать.
Наконец стук дрожек, послышавшийся издали, замолк под самыми окнами. Полинька отряхнула платье, поправила волосы и кинулась встречать Каютина, который с трудом вошел в дверь, обремененный многоразличными узлами.
— А, насилу! я думала, что ты уж пропал, — сказала Полинька.
Каютин с озабоченным видом подал Полиньке бутылку шампанского.
— Вот я бутылочку вина привез. Разопьем на прощанье. Ах, как я устал! бегал, как угорелый! все торопился к тебе, — уж недолго на… нам… Ну, Полинька, ты, кажется, плачешь?
Каютин подошел к ней и поцеловал ее влажные глаза.
— Если ты будешь плакать, — продолжал он, — я не уеду. Мне тяжело, мне грустно. Нам надо расстаться весело…
Будем пить и веселиться,
Станем жизнию играть! —
басом запел Каютин, схватил Полиньку за талию и начал вальсировать. Она защищалась. Слезы еще не высохли у ней на щеках, как она уже увлеклась веселостью своего жениха и тоже начала вальсировать. Они вертелись, как сумасшедшие, по маленькой комнатке, с разными напевами, которые заменяли им музыку, как вдруг Каютин споткнулся за чемодан и чуть не полетел, но удержался благодаря своей ловкости.
Запыхавшаяся, раскрасневшаяся Полинька сказала с веселым смехом:
— Хорош кавалер: чуть даму не уронил! —
— Еще бы, дурацкий чемодан… прямо под ноги…
И он со злобой двинул ногой чемодан.
— Давай укладывать, а то все перезабудем.
— Давай.
Полинька и Каютин сели на пол и начали укладывать вещи. Незначительная укладка немного заняла времени.
— Нельзя закрыть: не сходится! — сказала Полинька, захлопывая крышку.
— А вот я стану на чемодан. Ну, так хорошо?
И Каютин начал припрыгивать на чемодане.
— Тише: ты все там раздавишь! — с сердцем сказала Полинька.
— Что там такое лежит? — спросил Каютин.
— Белье, — отвечала Полинька.
— Ха, ха, ха! разве белье можно раздавить?
Полинька улыбнулась своей оплошности и сказала:
— Смейся! я тебе положила баночку духов: хотела тебе сделать сюрприз. Думаю: приедет, станет разбирать чемодан и увидит духи — вот будет рад!.. Там, я думаю, трудно достать духов… вспомнишь обо мне, как будешь душиться?
— Полинька, я о тебе каждую минуту буду думать! я тебя очень, очень люблю! но я…
И Каютин замолчал; слеза скатилась с его щеки.
— А, вот хорошо: ты велишь мне быть веселой, а сам-то! — с упреком заметила Полинька.
— Что?.. что такое? — спросил Каютин, стараясь придать веселый вид своему лицу.
— Ты плакал.
— Что я за дурак? я не ребенок, — обиженным тоном возразил Каютин.
— Я видела.
— Вздор! Лучше поцелуй меня, Полинька! Долго, долго мне не придется тебя видеть, тебя целовать! а я так привык к тебе, что сам не знаю, как я решился ехать.
Каютин сел на чемодан.
— Дай я запру чемодан, — сказала Полинька, стараясь скрыть свою грусть.
— Ты все возишься с чемоданом; не хочешь меня утешить, сказать, что не разлюбишь меня.
— Ты знаешь это хорошо! — твердо перебила Полинька.
Каютин поцеловал ее и, нежно взглянув ей в глаза, сказал торжественно:
— Я буду самый низкий человек, если разлюблю тебя!.. Ты любишь меня, но скажи, за что… я глуп, — прибавил он так наивно, что Полинька засмеялась.
— А может быть, — отвечала она, — я люблю больше глупых, чем умных.
— Ну, я ветрен.
— Остепенишься.
— Я лентяй!
— Будешь работать.
— Нет, нет, я скверный человек! — горячо сказал Каютин, чистосердечно сознавая в ту минуту свои недостатки и глубоко негодуя на свою давнюю беспечность, которая заставляла его теперь ехать искать счастья бог знает куда, тогда как ему давно следовало подумать о своем положении.
— Пожалуй, ты скверный человек, но я все-таки тебя люблю, — вот и все!
Полинька сделала ему премилую гримасу.
— Хорошо же, ты будешь виновата: я буду желать, чтоб ты меня полюбила все сильнее и сильнее, и из скверного человека превращусь просто в злодея!
— Ты слишком ветрен для злодея.
— Ну, так сделаюсь пьяницей! — со смехом сказал Каютин.
— Вот это так! — тоже смеясь, подхватила Полинька.
Стук в дверь прекратил их разговор.
— Войдите; кто там? — сказала Полинька, запирая чемодан.
В комнату вошла Кирпичова, держа в руках узел с хлебом.
— А, мое почтение, Надежда Сергеевна, — сказал Каютин, вставая с чемодана и вычурно кланяясь.
Полинька поцеловалась с Надеждой Сергеевной, которая подала ей узел и сказала, обращаясь к Каютину:
— И прекрасно! вино у нас есть; мы славно кутнем! Ах, боже мой!
Каютин с отчаянием схватил себя за голову.
— Что такое? — с испугом спросили в одно время Полинька и Кирпичова.
— Ах, боже мой! да как же быть? — говорил Каютин озабоченным голосом.
— Да что такое? не потеряли ли вы паспорта? — спросила с участием Полинька.
— Какой паспорт? — с презрением возразил Каютин. — Льду, льду нет! — прибавил он жалобно: — вино будет теплое!
И он чуть не плакал. Полинька смеялась.
— Браво! браво! — воскликнул Каютин. Он схватил бутылку, потом фуражку, подкинул фуражку к потолку, ловко поймал ее, спросил, надев на голову: «хороша фуражка, Полинька?» и выбежал из комнаты.
Прибежав в свою комнату, Каютин закричал раздирающим голосом:
К удивлению его Доможиров в ту же минуту явился с вопросом:
— Что вам?
— А вот что: если хотите удружить мне в последний раз, так вот опустите эту бутылку в ваш колодезь.
Доможиров идиотически засмеялся.
— Ну, как разобьется, — сказал он, — кто отвечает?
— Разумеется, вы.
— Ишь какие! ну, а зачем уезжаете, а? Ведь я пошутил, а вы и в самом деле подумали! Нет, я не такой; я благородный!
И Доможиров затянул покрепче кушаком свой халат.
— С чего же вы взяли, что я от вашей шутки уезжаю? — спросил удивленный Каютин.
— Знаю, все знаю, — отвечал Доможиров, прищурив глаза, — вы в тот же день задумали ехать, как я вынул раму. Ей-богу, для шутки! Ну, останьтесь; право, буду ждать деньги, а вперед, пожалуй, никогда не давайте.
— Спасибо вам, спасибо! — отвечал Каютин, тронутый жертвами Доможирова.
Доможиров страшно привык к нему: его веселый характер, толки о книгах, о разных важных предметах, о политике — все привязало его к Каютину, — и старик чувствовал, что жизнь его одушевилась с тех пор, как он к нему переехал. Доможиров в душе благоговел перед знаниями Каютина, и, не будь он жилец, Доможиров был бы самым покорнейшим и послушнейшим его слугой; но мысль, что он хозяин, а Каютин его жилец, заставляла Доможирова облекаться в вечную холодность, сварливость и противоречие.
— Ну, как знаете, а право бы остались, — подбирая с полу бумажки, бормотал хозяин.
— Я уж и тройку нанял: скоро приедет.
— Эка важность! дайте на водку… Сами же говорили, что с водкой все можно уладить с мужиком.
— Нет, уж теперь поздно, а как вернусь, так готовьте мне квартиру… только большую.
—
