это водою описаний разных местностей, сладких, излияний и проч., и выйдет „Вечный жид“, „Мартин Найденыш“, „Старый дом“[62], „Мертвое озеро“ или „Три страны света“…» (М, 1851, март; кн. 1, с. 77; см. также: июнь, кн. 2, с. 488, окт., кн. 1–2, с. 267–268).

Издание 1851 г. прошло незамеченным. Внимание критики переключилось на другой роман Некрасова и Станицкого — «Мертвое озеро» (1851); лишь однажды, в 1856 г., обозреватель «Сына отечества», упрекал редакцию «Современника» в непоследовательности, упомянул «Три страны света», заметив, что «смертельные приговоры невинному автору бесконечных „мушкетеров“, принесенному в жертву требованиям строгого вкуса и искусства», совмещались, в журнале с публикацией «бесконечных романов <…> где герои переплывали моря на китах», и что «автор „Забытой деревни“ <…> в то же время и автор „Трех стран света“» (СО, 1856; № 2; с. 31–32).

Издание 1872 г; вновь обратило на себя внимание критики. Журнал «Дело» поместил статью П. Н. Ткачева (псевдоним: «Постны») «Неподкрашенная старина», в которой перепечатка «Трех стран света» рассматривалась как угрожающий общественно-литературный симптом. «Началась литературная реставрация <…>, — писал П. Н. Ткачев. — Она вполне соответствует „духу современности“. <…> Для этого у нас имеется бесспорное доказательство. Т-и Звонарев <издатель романа; см. с. 312> знает этот „дух“ наилучшим образом. Кому же и знать, как не ему?» (Дело, 1872, № 11, с. 7).

Основной тезис статьи заключался в том, что эпоха 1840-х гг., с характерной для нее неразвитостью и отсталостью общественной мысли, не могла не сказаться самым пагубным образом даже в «одном из лучших» романов того времени — «Три страны света» (там же, с. 9).

Отмечая в романе «протест против тогдашних порядков», Ткачев вместе с тем утверждал, что этот протест «не шел далее весьма деликатного указания на мрачные стороны помещичьей власти и бессмыслие помещичьего времяпрепровождения <…> на самодурство богачей, развращенных крепостным правом, вроде Добротина, Кирпичова, на бедность и страдания „честных тружеников“, вроде Граблина, дяди Полиньки, матери ее, ее самой, Душникова и т. п.» (там же, с. 11).

Главная мысль романа формулировалась в статье так: «…„чистая любовь“ все преодолевает и над всем торжествует; она дает силу и капитал приобрести, и невинность сохранить; она украшает человека в борьбе с жизнью и ведет его, в конце концов, к высшему земному счастью — счастливому браку и богатству». Авторы выступали перед читателями прежде всего в роли утешителей, «возвышая в их собственных глазах ценность того единственного богатства, которым они обладали, — способности трудиться». Такого рода оптимизм «извращал протест; преувеличивая значение личных добродетелей человека, он тем самым низводил почти к нулю значение общих условий жизни» (там же, с. 22, 11, 12).

Поскольку русская действительность 1840-х гг., развивал свою мысль Ткачев, абсолютно исключала торжество добродетели и наказание порока, авторы «Трех стран света» по необходимости должны были обратиться к фантастическому вымыслу, «уснащая» роман «„неожиданными встречами“, неправдоподобными „превращениями“, эффектными „столкновениями“, чудодейственными „спасениями“ и тому подобными театральными вычурами и прикрасами». Отсюда же и психологическая неубедительность характеров: «Каждая фигура воплощает в себе одну, две, три каких-нибудь идеи, и этим воплощением исчерпывается ее роль», так что «любой лубочный романист, вроде вечной памяти Булгарина или Зотова, не сочинит ничего глупее и бестолковее» (там же, с. 13, 21, 18).

Проблески литературного таланта Ткачев видел в романе лишь там, где авторам доводилось «срисовывать» те «простые, обыденные личности», которые «случайно стояли в узком районе авторских наблюдений». Аналогичным образом оценивал Ткачев и главы, изображающие окраины русского государства: «Очевидно, что он <автор> делает выписки из какого-то старого заброшенного путешествия; но скомпилированное путешествие может ли произвести эффект художественной картины?» (там же, с. 26–27, 15).

В заключение статьи Ткачев ставил вопрос, на который не давал ответа, предлагая сделать это читателям: «Когда этот человек говорит искренно: тогда ли, когда решает вопрос, „кому на Руси жить хорошо“, или тогда, когда в сотрудничестве с г. Станицким пишет „Три страны света“?» (там же, с. 29).

Статья Ткачева вызвала полемический отклик В. П. Буренина. Полным непониманием того, «ради чего написан был в свое время роман», объяснял Буренин самый факт подробного и придирчивого разбора «Трех стран света» на страницах журнала «Дело». Буренин соглашался с Ткачевым в том, что «романические эффекты» в романе «пошлы, избиты, неправдоподобны», что «картины <…> малеванные, вывесочные» и «внутренний замысел романа беден». Но, пояснял критик, все это имело «вынужденный характер» в «объяснялось особыми целями» авторов и «особенными обстоятельствами» создания романа, а именно тем, что «такие романы писались нарочно для чтения массы», так как в те годы «более тонким искусством, менее декоративной живописью масса не могла бы завлечься»: она нуждалась в «грубых и банальных эффектах», требовала «чисто внешней интересности содержания», признавала только «прописную мораль и прописные тенденции». Своим романом, рассчитанным на «материальную поддержку в публике», Некрасов «в свое время поддержал интерес к „Современнику“» (СПбВ, 1872, 23 дек., № 352).

В рамках своей задачи авторы, полагал Буренин, обнаруживают «полное понимание беллетристического дела», «имеют достаточный запас фантазии», «владеют рассказом», знают «те пределы, до которых следует доводить банальные эффекты».

Переиздание романа Буренин считал ошибкой, но отводил упрек от Некрасова, предъявляя претензию лишь к Панаевой: «Может быть, г. Некрасов вовсе не желал видеть новое издание своего забытого произведения, но был принужден согласиться на таковое ввиду желания г. Станицкого» (там же).

…старше только двумя месяцами Оли исправниковой… — Исправник — начальник уездной полиции.

…ломбардные билеты возила с собою… — Ломбардный билет — квитанция, выданная в счет денег, помещенных на хранение в ломбард при Приказе общественного призрения (см. примеч. к с. 63).

…кабалистические знаки в каком-нибудь волшебном замке. — Распространенный мотив «готического» романа. Кабалистика — здесь: чародейство.

…с длинной фалбалой… — Фалбала — оборка.

— Тубо, Фингал! — Команда, означающая: «Стой!», «Не тронь!», «Спокойно!».

…голландский диван, с которого, неизвестно почему, тотчас вскакивали… — Жесткие, с высокой спинкой диваны голландского гарнитура были в 1840-е гг. принадлежностью небогатых квартир. Модные в петровское время, позднее приобретались по дешевой цене на Щукином дворе (см. примеч. к с. 93).

Катехизис — основы учения христианской церкви.

…не издавал звуков, похожих на «ко-ман-ву-пор-те-ву» или «бон-жур»… — «Ко-ман-ву-пор-те-ву» (франц. «Comment vous por-tez-vous?») — «Как поживаете?»; «Бон-жур» (франц. «Bon jour») — «Добрый день».

…павловское гулянье. — Воскресное гулянье в парке Павловска, пригорода, связанного с Петербургом Царскосельской железной дорогой.

…на свою Петербургскую сторону… — Топографические и топонимические подробности, упоминаемые в последующих описаниях (см. примеч. к с. 34, 40), соотносятся с другой частью города — Московской, где Некрасов проживал в начале 1840-х гг.

…темный шерстяной бурнус… — Бурнус — род верхней женской одежды, стилизованной под арабский плащ; в России вошел в моду в начале 1840-х гг. (см.: Муллер Н. Андриенн, берта и епанечка. — Наука и жизнь, 1975, № 4, с. 154).

…завязанный в фуляр. — Фуляр — шелковый шейный или носовой платок.

Недаром говорят ~ что отечество наше велико и обильно! — Измененная цитата из Летописи Нестора: «…вся земля наша велика и обильна, а порядка в ней нет…» (Летопись Несторова. М., 1824, с. 12). Выражение стало крылатым после того, как вошло в переводе на современный русский язык в «Историю Государства российского» Н. М. Карамзина (т. I, гл. IV; 1-е изд. СПб., 1816), а затем в учебники истории (см., например, известный Некрасову: Устрялов Н. Начертание русской истории для учебных заведений. СПб., 1839, с. 6). В ироническом контексте выражение это встречается в письме Некрасова к А. А. Буткевич от 22 сентября 1844 г.: «Отечество наше велико и обильно, и чиновников в нем без меня очень много». Цитируется оно также и в «Примечании для гг. цензоров „Современника“ к роману „Три страны света“» (см.: ПСС, т. XII, с. 40).

В Струнниковом переулке… — Вымышленное название, — возможно, по фамилии петербургских домовладельцев — купчихи Струнниковой, которой принадлежал дом по Итальянской улице, № 40 (ныне улица Жуковского, № 39) (см.: Нумерация домов в С.-Петербурге… СПб., 1836, с. 101 и 55 доп.), и мещанина Петра Струнникова, владевшего деревянным одноэтажным домом (ср. с. 19) на 4-й линии Семеновского полка, № 50 (ныне Можайская улица, № 43) (см.: Нумерация домов в С.-Петербурге, с. 71, 212). По прибытии в Петербург в июле 1838 г. Некрасов часто бывал на квартире Фермеров (см.: Гамазов М. К воспоминаниям А. Я. Головачевой. — ИВ, 1889, № 4, с. 255–256), проживавших по Итальянской улице, № 38 (см.: Нистрем К. М. Книга адресов С.-Петербурга на 1837 год. СПб., 1837, с. 1175), рядом с домом купчихи Струнниковой. В 1840–1842 гг. он жил недалеко от дома Петра Струнникова в Свечном переулке и на Разъезжей улице (см. примеч. к с. 40). К концу 1830 — началу 1840-х гг., однако, указанные дома сменили владельцев.

Переулок приходился почти на краю города… — См. примеч. к с. 24, 40.

…два горшка месячных роз. — Т. е. роз, цветущих ежемесячно.

…мещанка Кривоногова… — Кривоноговы — известная в Петербурге купеческая фамилия. Виноторговец Кривоногов упоминается в «Кому на Руси жить хорошо» (см.: наст. изд., т. V, с. 78).

— А вот что, гер! — Гер (нем. Herr) — господин.

…для чаю воды приготовила ~ лучше, чем из канала. — Подробность, указывающая на то, что прообразом описываемой местности была улица возле канала. В 1839–1842 гг. Некрасов жил возле Лиговского канала по адресам: Лиговский канал, № 28 (квартира Н. А. Полевого в доме А. Ф. Смирдина; ныне Лиговский проспект, № 25) (см.: Полевой К. А. Записки. СПб., 1888, с. 428; Вацуро, с. 137; см. также: Нумерация домов в С.-Петербурге…, с. 33 доп.), Свечной переулок, № 17 и Разъезжая улица, № 25 (см.: ПСС, т. XII, с. 60, т. X, с. 35; Рейсер С. А. Революционные Демократы в Петербурге. Л., 1957, с. 48, 51).

Зато какой салоп сатантюрковый сшил ей… — Имеется в виду шелковая ткань «турецкий сатин».

Было около семи часов вечера ~ на улице становилось темно… — Художественная вольность. В августе, когда происходит действие романа, в семь часов вечера в Петербурге еще светло.

…в одной из главных петербургских улиц, ~ Книжный магазин и библиотека для чтения на всех языках. — В Петербурге 1840-х гг. было около десяти библиотек для чтения. Все они находились на Невском проспекте или на прилегающих к нему улицах. Наиболее крупной была библиотека при книжной лавке А. Ф. Смирдина (о Смирдине см. примеч. к с. 136, 136–137, 138, 140), помещавшаяся в доме лютеранской Петропавловской церкви (ныне Невский проспект, № 22) (см.: Гриц Т., Тренин В., Никитин М. Словесность и коммерция. Книжная лавка А.