Пожалуй, взлезай на дерево: я не буду кричать!
Полинька тяжело вздохнула: взлезть на дерево из форточки было невозможно.
– Как же ты забрался сюда? – спросила она мальчишку, желая хоть продлить с ним свидание.
– Как забрался? я привык лазить по нашим деревьям.
– Что ты тут делаешь? – спросила Полинька.
– Гуляю. Днем хозяин запирает меня, как идет со двора, – так я вот по ночам зато гуляю.
– Разве весело тебе сидеть на дереве?
– А как же! я все видел, все; сколько у него золота, каменьев! Уф!
И мальчишка прищелкнул языком.
– Где же ты все видел?
– А вот сижу здесь и смотрю, что в комнате делается. Как вырасту, уж я ему дам себя знать!
И он сжал кулак.
– Так ты его не любишь? – спросила Полинька, довольная, что нашла еще человека, который ненавидит горбуна.
– Я люблю ли его? ха, ха, ха! А вот я ему покажу, как вырасту!
– Что же ты сделаешь?
– Что я сделаю!.. а тебе на что?
– Я буду рада, если ты ему что-нибудь дурное сделаешь; я его тоже ненавижу: он гадкий! —
– За что ты его бранишь? вишь, он куда тебя запер. Я раз хотел посмотреть в щель, что он здесь делает, – так он меня чуть не убил. А как ты упала, так он плакал, рвал на себе волосы… вишь ты какой! ха, ха, ха!
И мальчишка засмеялся.
– Я его не люблю! он обманул меня, он злой!
– Злой, а небось тебя не запер, как нас с Машкой, – злобно заметил мальчишка.
– С какой Машкой? – спросила Полинька, вздрогнув, и ей тотчас представилась другая жертва, подобно ей завлеченная обманом и, может быть, погибшая.
– Кто Машка? моя сестра! – мрачно отвечал мальчишка и запел петухом.
– А большая твоя сестра? она здесь тоже живет?
– Машка? нет, она умерла.
– Давно? а который ей год был?
– Я почем знаю!.. меньше меня ростом – по грудь мне приходилась.
Полинька нехотя рассталась с мыслию, что не ее одну постигла такая страшная участь.
– Отчего твоя сестра умерла?
Мальчишка не мог вдруг отвечать на вопросы; он сначала сам повторял:
– Отчего умерла?.. оттого умерла… ну, так же умерла, как наш тятька.
– Я не знаю; я маленький был; помню, как он лежал на столе, такой худой и страшный.
– Так вы сироты?
– Ха, ха, ха! барыня-сударыня, подай Христа ради сироткам, хоть копеечку! – запищал мальчишка. – Мы, бывало, с Машкой, – прибавил он с увлечением, – так прашивали. Нет, у нас мать есть. Одна барыня увидала Машку на улице и взяла ее к себе, платье ей сшила, куклу купила; Машка ушла от нее: скучно стало сидеть в комнате! Где, бывало, не перебываем в целый день! А как дурная погода, так больше доставали: дрожим, будто от холоду; я притворяюсь хромым, слепым или немым. Машка и ну кричать: «Господа, подайте слепому убогому сироте!» Иной остановится, начнет спрашивать, – Машка и врет: что мы ничего не ели с утра, что мы сироты. И ее научу; она слушалась меня…
– Ну а мать знала, что вы милостыню просите?
– Мы ей деньги приносили; она на фатере жила с нищими. Нас сначала две старухи брали с собою, а особенно Машку, когда та была маленькая. Потом мать велела нам ходить одним; я ей сказал раз, что Машке дают много денег господа.
Полинька забыла на минуту свое положение и в ужасе слушала мальчишку.
– Ты любишь свою мать?
– Я люблю ли свою мать? – и мальчишка задумался. – Да, люблю, когда она не бранится…
– Как же ты сюда попал?
– Как сюда попал? А мы раз шли с Машкой по улице, увидали горбуна; я согнулся, как он, да и стал просить милостыни: мать, дескать, на столе лежит, нечем похоронить. Он руку в карман, а другой как схватит меня за шиворот. Я крикнул, Машка заплакала и ну его просить, руку ему целует. А он погрозился ей да и говорит: «Ведите меня к матери: посмотрю я, как она на столе лежит». Я было не хотел, да он будкой грозит; вот и пришли. Мать спала. Уж как он кричал на нее: зачем, вишь, у ней дети нищие! Покричал и говорит: «Я возьму к себе твоих детей: пусть они трудами хлеб достают». Мать и отдала нас. Он ей платит в месяц, не знаю сколько. Я ей жаловался, как сестра умерла, да она его боится. А он теперь уж совсем не пускает меня к ней. Да вот вырасту…
– Вы одни у него жили?
– Одни; до нас тоже, верно, жил мальчик; мы нашли в подвале игрушку. Машка очень боялась хозяина. Мы с ней двор выметали, все в доме убирали; я платье вычищу, все сделаю. А он как со двора, так и запрет нас. «Дети, – говорит, – могут и дом зажечь!» А в подвале почти совсем темно, вот и сиди, пока воротится! А крысы какие там, так и бегают! Машка их боялась; раз, как она спала, крыса по ней пробежала; с тех пор она и ну плакать: все ей страшно было. Да вдруг и захворала, все; меня просила: убежим! хотелось ей к матушке и погулять. Мать сама часто приходила к нам; вот как Машка уж совсем исхудала, хозяин и велел ее взять; а потом уж она скоро и умерла…
– Идут! идут! – прошептал он и, как белка, очутился на самой верхушке дерева.
Полинька испугалась тоже, притаила дыхание; но шорох умолк, все кругом было тихо.
– Нет никого! – сказала она.
– Нет, погоди!
– А что дашь?
Полинька нашла в кармане своего передника мелкую монету и показала мальчишке. Сучок пригнулся к самому окну, и мальчишка схватил деньги. Они оба засмеялись.
– Хочешь получить много денег? – спросила Полинька. – Отнеси ко мне на квартиру письмо, спроси там башмачника и отдай ему; он тебе даст много денег, и я, как выду, дам тоже.
Мальчик молчал.
– Послушай, – продолжала Полинька, придав столько нежности своему голосу, что мальчишка улыбнулся, – ты хочешь своему хозяину досадить? Ну, отнеси мое письмо! Я бы, пожалуй, и из окна выскочила, да высоко! Зато как меня спасут, он придет сюда – никого уж и нет! У! как весело! вот рассердится!
И Полинька чуть не прыгала.
– А он точно будет сердиться? – спросил мальчишка.
– О, ужасно! Ему хуже всего на свете, если я убегу.
– А что дашь? я выпущу тебя, – сказал мальчишка.
– Все, что ты хочешь! – в восторге воскликнула Полинька.
– Четыре золотых, – сказал мальчишка.
– Хорошо, только выпусти.
– Где же деньги? – спросил он смеясь.
– У меня нет здесь, я дома отдам.
– Обманешь! нет, дай сейчас, так выпущу.
Полинька пришла в отчаяние: она стала умолять мальчишку, но он не верил ей; он даже припоминал, что она хотела жаловаться на него хозяину. Полинька горько зарыдала. Мальчишка улыбался, качаясь на сучке.
– Ну, не плачь! – наконец сказал он. – Дай мне бумажку, какую ты давала хозяину, – помнишь, как деньги занимала.
– Как тебя зовут? – радостно спросила Полинька.
– Волчок, – отвечал он.
– Как? Волчок? да такого имени нет.
– Как нет! да меня все так зовут. А то есть еще имя, да тем меня никто не зовет, только матушка.
– Ну, как?
– Осип.
– Так и надо. А отца как звали?
– Сидором.
Полинька кинулась к столу и написала расписку.
– Ну, вот тебе, Осинька! – нежно сказала она. – Только спаси, спаси меня!
Волчок, раскачавшись на дереве, вырвал у ней записку и с хохотом проворно спустился вниз.
Полинька вскрикнула. Совершенное отчаяние овладело ею; надежда, так неожиданно вспыхнувшая, так же скоро исчезла.
Полинька долго досадовала на свою легковерность, забыв даже закрыть форточку. Ветер утих, но воздух был сыр и холоден; петухи лениво перекликались. Вдруг послышалось:
– Тссс!
Полинька радостно кинулась к форточке. Волчок уже сидел на дереве. Он вертел на пальце ключ и поддразнивал им Полиньку.
– Брось его сюда, брось! – сказала она умоляющим голосом.
– Ишь, какая прыткая!
– Где ты его достал? неужели у него?
– Как же, держи карман! нет, я не дурак: ключ мой собственный… я, как вырасту… я его тогда!
– Ты хочешь его обокрасть? – спросила Полинька.
– А ты хочешь ему пожаловаться? – грозно сказал Волчок.
– О, нет, нет!
– Смотри у меня!
– Уверяю тебя, я ему ничего не скажу. Я никому не скажу, я буду очень рада! – твердила Полинька, стараясь разрушить недоверчивость своего спасителя.
Он рассмеялся; она тоже принужденно смеялась.
– Ну, прочь с окна! – повелительно сказал мальчишка, приготовляясь бросить ключ.
– Дай мне в руки! ты не попадешь в форточку, окно еще разобьешь!
Полинька отшатнулась, радостно спрыгнула с окна и кинулась подымать с полу тряпку, в которую Волчок завернул ключ.
– Спрячь тряпку! – крикнул он.
Полинька исполнила его приказание и от радости не знала, что делать.
– Тсс!
И мальчишка манил ее к себе. Полинька весело вскочила на окно.
– Когда отворишь дверь, запри ее за собою и ключ вынь. Ты выйдешь в коридор, налево окно, влезь на него, а там – крыша. Смотри, прислушайся, нет ли его в коридоре, а потом отворяй. Я запою петухом у окна два раза, – значит, пора.
И мальчишка спустился с дерева.
Полинька не проронила ни одного слова. Но ей вдруг стало страшно, руки дрожали, ее бросало то в жар, то в холод; от двери она кидалась к окну, боясь не услышать условного знака. Наконец петух крикнул два раза. Полинька боялась поверить: точно, ли пел мальчишка? не настоящий ли петух? Она потушила свечи, заперла форточку и, приложив ухо, долго прислушивалась, нет ли кого в коридоре. Дрожа всем телом, Полинька вложила ключ. Холодный пот выступил на ее лице, когда после многих поворотов ключа во все стороны замок не раскрывался. Забыв всякую осторожность, она стала вертеть ключ со всей силы и с отчаянием сказала: «Он обманул меня!» Но как-то случайно она приподняла ключ кверху – и замок щелкнул! Полинька, как кошка, скользнула в дверь, заперла ее и спрятала ключ в карман. Очутившись в темном коридоре, она не решилась ступить шагу. Холодный ветер пахнул ей в лицо и тем напомнил об окне. Окно было довольно высоко от полу, и Полинька с большим трудом вскарабкалась на него и потом спустилась на крышу.
Мальчишка молча взял ее за руку и повел по крыше. Когда пришли они к тому месту, где к
