был тот самый молодой человек, который нечаянно спас Полиньку от преследований горбуна на улице. Тогда Полинька была так занята собственным положением, что не заметила его; но он хорошо рассмотрел ее оригинальное личико и даже маленькие ножки.

Фамильярность молодого человека сильно оскорбила Полиньку. Она готова была плакать с досады.

Минут через пять Бранчевский опять вошел в залу и, ставя на стол стакан, сказал:

– Очень крепок.

– Я, кажется, вам никак не угожу! – сердито сказала Полинька.

Он посмотрел на нее с удивлением и отвечал:

– Ошибаешься: тебе стоит только прийти ко мне вечером, и я останусь доволен!

– Ну, так вы долго, или, лучше сказать, вы вечно будете мной недовольны! – со злобой отвечала Полинька.

– О, о, о, какая сердитая! вот не ожидал!

– И по всему видно, что не ожидали, иначе, верно, не стали бы говорить таких глупостей девушке, которую видите в первый раз!

Полинька разгорячилась.

Бранчевский залился самым презрительным смехом,

Слезы брызнули из глаз Полиньки, слова замерли, и она чувствовала такую злобу, что готова была кинуться и задушить его..

– Александр! – с упреком произнесла Бранчевская, величественно показавшись в дверях.

Он продолжал смеяться, подошел к матери и, поцеловав у ней руку, сказал:

– Извините меня, но она очень смешна. Я давно так не смеялся.

– Иди к себе! – строго сказала Бранчевская Полиньке.

Полинька с радостью исполнила ее приказание.

Когда она очутилась в своей комнате, ей хотелось плакать, но слез не было; внутренняя дрожь колотила ее так, что зубы стучали. В первый раз мужчина говорил ей «ты» и так нагло обращался с ней. А повелительные жесты Бранчевской? а оскорбительный смех его? И Полинька кинулась на постель, зажала уши и долго лежала так.

На другой день она с ужасом ждала минуты, когда должна была идти разливать чай. Она лучше бежала бы из дому; но где взять денег, чтоб возвратить полученные вперед? и чем жить? Радость Полиньки была неописанная, когда впопыхах вошла к ней Анисья Федотовна и объявила, что барыня приказала разливать чай в буфетной.

– Господи! да что вы наделали там? Вот, рекомендуй на свою шею!

– Я ничего не сделала, – отвечала Полинька.

– Как ничего! в буфете чай приказано разливать, а этого барыня прежде и слышать не хотела: все боялась нечистоты.

– Чем же я-то виновата?

– Уж как хотите, а виноваты; у нас барыня строгая; на вашем месте благородные жили, да и им дверь указывали, коли не умели себя вести как следует. У нас барин молодой, и не приведи бог, если барыня что узнает!

ПоЛинька вспыхнула.

– Да с чего вы взяли, – с сердцем сказала она, – что я стану еще смотреть на вашего барина!

– Ого! знаем мы! вон у нас жила из благородных, то же пела… Ну, да что тут болтать! с вами каши не сварить!

Домоправительница сердито удалилась.

В девичьей, горничные встретили Полиньку очень ласково.

– Ужасти, что вы наделали! – сказала одна из них. – Вчера Тимошка, ездовой, с бариновым лакеем Алешкой подрался за вас. Алешка так его оттаскал, что чудо! мы просто животики надорвали!

Полинька слушала с недоумением.

– Дрались за то, – пояснила другая горничная, – что Тимошка обещался вас поцеловать.

Полинька вздохнула, мысленно поблагодарив своего защитника.

– Он таскает Тимошку, – продолжала с хохотом рассказчица, – да приговаривает: прежде отца в петлю не суйся, не суйся!

– Что такое случилось с девушкой, которая жила до меня? – спросила Полинька, чтоб переменить разговор.

– Что? ха, ха, ха! да ничего! То уж давно было; а до вас жила у нас благородная старая девушка, да Анисья-лиса выжила ее. А та была молодая: ну, известно…

Вошла Анисья Федотовна, и разговор прекратился.

Прошло два дня. Полинька не видала ни Бранчевской, ни ее сына. Разливая чай в буфете, она не раз готова была плакать: так оскорбляли ее шуточки лакеев, очень недовольных ее гордостью. Она с нетерпеньем ждала воскресенья, чтоб бежать к Надежде Сергеевне и башмачнику и поискать способа оставить свое место.

На третий день вечером, когда Полинька была в своей комнате, прибежал лакей и звал ее к барыне. Полинька испугалась и пошла за лакеем. Он привел ее в небольшую переднюю и, отворив дверь, с усмешкой сказал:

– Извольте итти прямо: тут ближе!

Полинька вошла в комнату, богато убранную и освещенную сверху лампой; не видя никого, она прошла еще две комнаты, неосвещенные, и, заметив свет между занавесками, тихо распахнула их и вошла.

Камин догорал; свечи с зелеными колпаками стояли на большом письменном столе и слабо освещали комнату, убранную очень странно, как показалось Полиньке. Ей отчего-то вдруг стало страшно, и она попятилась, но тотчас же улыбнулась своей трусливости и пошла вперед. Сделав несколько шагов, она остановилась посреди комнаты как вкопанная: на больших креслах у камина, совершенно свернувшись, лежал Бранчевский и лукаво выглядывал из-за спинки. При первом движении Полиньки к двери он вскочил и, заграждая ей дорогу, шутливо сказал:

– Здравствуй, гордая красавица! А, а! ты ко мне в гости пришла?

Полинька побледнела. Бросив на него взгляд, полный гордости и достоинства, она строго сказала:

– Позвольте мне уйти отсюда; меня спрашивает ваша матушка; не удерживайте меня.

И она сделала шаг вперед. Он был так поражен ею, что невольно посторонился, но тотчас же засмеялся, опять заслонил ей дорогу и, раскрыв объятия, сказал:

– Я не мешаю тебе: иди!

Полинька повернулась и быстро пошла к другой двери. Молодой человек засмеялся.

– Ну, вот так лучше: прямо ко мне в спальню!

Полинька остановилась. В лице ее появилась страшная злоба.

– Чего вы хотите от меня? – спросила она.

– Послушай, ты так страшно смотришь, что я тебя боюсь.

И он притворно задрожал и сделал смешную гримасу, как будто хотел плакать.

Полинька невольно улыбнулась.

– А, ну вот! – радостно сказал Бранчевский. – Вот так ты гораздо лучше.

Полинька в ту же минуту сделала опять серьезное лицо и сказала:

– Если вы хотите, чтоб я улыбалась, то не удерживайте меня здесь. Я вам скажу откровенно, что ваш поступок со мною очень неблагороден. Я живу в вашем доме, у вас огромная дворня, и все уж знают, что я была у вас. Вам смешно! – сказала Полинька, заметив улыбку Бранчевского. – Мы, бедные люди, также имеем родных и знакомых, которым больно будет слышать…

– Боже мой, откуда ты научилась так говорить? – спросил Бранчевский.

– А откуда вы научились, – отвечала рассерженная Полинька, едва сдерживая слезы, – таким неблагородным вещам: приказывать лакеям обманом привести к вам бедную девушку, осрамить ее и, может быть, лишить последнего куска хлеба? откуда вы этому научились? Мы если сделаем что дурное, так у нас не было учителей…

В ту минуту послышался звонок. Бранчевский вздрогнул, изменился в лице и, указывая на дверь своей спальни, сказал:

– Войди в эту комнату: моя мать идет сюда!

По невольному движению страха Полинька кинулась было к двери, но вдруг воротилась, стала посреди комнаты и насмешливо смотрела на Бранчевского.

– Иди же скорей! – с сердцем сказал он.

– Нет, я не пойду! Зачем, мне прятаться? я не сама к вам пришла! – решительно заметила Полинька.

Бранчевский с удивлением посмотрел на Полиньку, с сердцем кинулся к столу, погасил свечи и, уходя из комнаты, сказал:

– Если не хочешь, чтоб тебя выгнали из дому, так оставайся здесь и не шевелись.

Глава IX

У ПОСТЕЛИ УМИРАЮЩЕГО

Стоя в темной комнате, Полинька чуть не сошла с ума от страха и стыда. Наконец она пошла ощупью в спальню и, к великой радости, нашла там дверь, которая вывела ее в темный коридор, откуда она вышла в сени. Возвратясь к себе в комнату, Полинька проплакала всю ночь. Она все еще любила Каютина, но старалась себя уверить, что, кроме злобы, ничего к нему не чувствует, и приписывала все свое несчастие ему одному. И тогда горбун казался ей не так страшен. Его предсказания сбылись: Каютин пропал неизвестно куда!

Рано утром Анисья Федотовна в волнении вбежала к Полиньке и отдала ей ключи, хныкая и прося ее на несколько часов заменить ее должность.

– Ах ты, господи! – бормотала Анисья Федотовна.

– Да что случилось с вами? – спросила Полинька.

– Как что? человек умирает, пришли мне сейчас сказать, а ты боишься итти! ну как спросят? или что случится?

– Неужели у вас так строго, – спросила Полинька, – что нельзя итти, если даже кто умирает?

– Что делать? чужой хлеб ешь, так и чужую волю исполняй, как требуется.

Полинька испугалась: ей быстро представилось собственное положение: что если башмачник или Кирпичева захворают, а ее не пустят?

– Идите, идите! я все за вас сделаю! – сказала Полинька и с участием спросила: – Он вам родственник?

– Нет, – хныкая, отвечала Анисья Федотовна, – он был прежде управляющий здесь, человек доброжелательный… я его годов тридцать как знаю… да такой был здоровый, а вот вдруг захирел; сегодня уж пришли мне сказать, что зовет меня к себе: последнюю волюшку хочет объявить… Голубчик ты мой, о-хо-хо, ох!

И Анисья Федотовна завыла.

Полинька успокаивала ее и упрашивала скорей идти к умирающему.

Анисья Федотовна возвратилась через два часа. Полинька с участием спросила: как и что?

– Ах, матушка! как щепка, высох мой голубчик! едва меня узнал. «Ты, – говорит, – поклянись мне, что мою волю исполнишь! А вот, говорит, на бумагу; как я умру, так, говорит, подай сейчас кому следует: это, говорит, моя духовная».

И Анисья Федотовна таинственно вынула из ридикюля бумагу, завернутую в платок, и, развертывая ее, продолжала:

– «Ты, – говорит, – не показывай никому этой бумаги до моей смерти». А я-то грамоте не знаю! а хотелось бы мне знать, кому он свое добро отказывает? уж не мне ли? Да, кажись, у него ближе меня никого и нет!

И она, лисьими ужимками подав Полиньке бумагу, прибавила: «Ну-ка, прочтите» и подставила ухо.

Полинька развернула бумагу. Духовная была написана по форме. Полинька быстро читала; волнение ее все увеличивалось; наконец она вдруг остановилась, дочитав до места, где было написано: «Отказываю все мое имение, движимое и недвижимое, векселя под такими-то нумерами девице…»

Голос дрожал у Полиньки, руки опустились, она с ужасом смотрела на Анисью Федотовну, которая, слегка нагнув голову, ждала продолжения.

– Ну – сердито сказала она, потеряв терпение, – девице Анисье… Федо…

– Кто он такой? – в волнении спросила Полинька.

– Да читайте! Господи! Ну, прочтите и увидите, как зовут.

Полинька быстро поглядела подпись, – и вспыхнула, потом побледнела. Далеко отбросив от себя духовную, она закрыла лицо руками и зарыдала.

– Что такое, что такое? Господи! что случилось?

И Анисья Федотовна подняла духовную и спрятала ее.

– Так не мне, – спросила