нового «дома» Иисуса в Капернауме заполняется рассказом о книжниках, которые пришли из Иерусалима (3:22–30), причем их крайне нечуткая и враждебная реакция («в Нем Вельзевул», КП) перекликается с ранее упомянутым мнением родственников Иисуса («Он — вне себя», КП); в конце интеркаляции (3:31–35) приходят Мать и братья Иисуса, — но после начала проповеди о Царстве им уже нашлась замена («кто исполнит волю Божию, тот брат Мой и сестра и матерь», КП[174]). Промежуточная сцена с иерусалимскими книжниками содержит одно из самых ясных высказываний Маркова Иисуса о сатане, царство которого противостоит Царству Божьему. С приходом Иисуса два царства сошлись в схватке. Аллегорическая притча[175] в 3:27 наводит на мысль, что сатана — силач, который обладает домом и имуществом (мир сей), а Иисус — «сильнейший», который явился связать сатану и ограбить его дом. Согласно Мк 3:28–30, непрощаемое богохульство — приписывать дела Иисуса не Святому Духу, а нечистому духу[176].
Следующий раздел (4:1–34) — собрание притч и притчевых высказываний о Царстве Божьем, большей частью использующих образ растущего семени. Хотя центром служения Иисуса стал Капернаум на берегу Галилейского моря, а сами эти притчи Марков Иисус произносит стоя в лодке, создается впечатление, что образы взяты из назаретских сел и холмов Его юности. Нет серьезных оснований сомневаться в том, что исторический Иисус учил в притчах[177]. Поскольку притчи поливалентны, конкретный смысл во многом зависит от контекста. Ученые затратили массу времени на воссоздание первоначального контекста притч, какой они имели при жизни Иисуса, отделив его от последующих христианских перетолкований и наслоений[178]. Здесь было много домыслов. Единственный несомненный контекст — место притч в Евангелиях. Иногда контексты одних и тех же притч у разных синоптиков разные: это иллюстрирует творческое использование предания евангелистами в педагогических целях.
В данном Марковом отрывке три притчи о семени (сеятель и семя, рост семени, горчичное зерно) — своего рода комментарий к тому, как идет Иисусова проповедь о Царстве[179]. В притче о сеятеле описываются разные типы почвы. Толкование, которое приведено у Марка, даже если и не восходит к самому Иисусу, видимо, близко к первоначальной идее: лишь немногие приняли весть о Царстве, но и у них были поражения. Но у семени есть своя сила, и оно поспеет в свое время; Царство — как горчичное семя, которое очень мало, но когда произрастает, то становится выше всех растений в огороде. Предполагалось, что слушатели/читатели Мк найдут в этих притчах объяснение своих неудач и разочарований в отношении христианства, а также надежду на пышный рост и огромный урожай в будущем.
В раздел о притчах включены пояснения и параболические высказывания о «цели» притч. В частности, Мк 4:11–12[180], где Иисус говорит, что посторонних Он учит притчами, чтобы они не видели, не понимали и не покаялись, звучит неприятно, если не учитывать библейского подхода к божественному предвидению: конечный итог событий подается как замысел Божий. (Например, в Исх 7:3 Бог говорит Моисею о своем намерении ожесточить сердце фараона, чтобы тот не послушал Моисея: ретроспективное объяснение того факта, что фараон остался непреклонным.) На самом деле, Марк описывает отрицательный результат проповеди Иисуса: большинство слушателей не поняли и не обратились. Подобно символическим видениям, которые в ВЗ приписываются Даниилу, притчи представляли собой «тайну», толкование которой Бог давал лишь избранным (Дан 2:22, 27–28). Другие не понимают ее, и тайна становится источником разрушения. Ис 6:9–10, где предсказывалось, что пророку не удастся обратить Иудею, широко используется в НЗ для объяснения того, почему ученикам Иисуса не удалось убедить большинство иудеев (Рим 11:7–8; Деян 28:26–27; Ин 12:37–40); и Марк использует его здесь (4:12) в комментариях к притчам. На самом деле, Иисус, конечно, не собирался никого запутывать: это видно из высказываний о светильнике и тайных вещах в 4:21–23, а также резюме в 4:33–34 («притчами Он говорил им, насколько они могли слышать», КП).
Далее идут четыре чуда в 4:35–5:43. Они напоминают нынешним читателям, что мировоззрение I века н. э. значительно отличалось от нашего. Многие современные исследователи принципиально отрицают историчность чудес[181]; другие готовы допустить исцеления, совершенные Иисусом (ибо их можно соотнести с наступлением Царства как проявления милости Божьей), но отрицают «природные» чудеса вроде усмирения бури (Мк 4:35–41). Однако такое разграничение не находит поддержки в ВЗ, где Бог властвует над всем творением. Подобно болезням и несчастьям, опасная буря отражает царство зла. Соответственно в 4:39 Иисус запрещает ветру и морю, также, как Он запрещает бесу в 1:25. (Если кто?то сочтет это крайней наивностью, вспомним, что в наши дни, когда буря приносит смерть и разрушение, люди спрашивают, как Бог это попустил, а не винят метеорологические области высокого давления.) Победа Иисуса над бурей рассматривается как действие сильнейшего (3:27), которому повинуются даже ветер и море.
Борьба Иисуса с бесовским началом еще ярче изображена в исцелении герасинского сумасшедшего (5:1–20), где Иисус изгоняет «легион». Это напоминает рассказ об одержимом в 1:27–28 (среди общих черт — признание идентичности Иисуса). Однако здесь больше красочных и выразительных моментов: например, длинное описание буйства, нужда бесов в прибежище[182], переселение бесов в свиней, подробный рассказ об исцеленном. Концовка, где исцеленный отсылается возвещать Десятиградию о деянии Господа, важен, ибо идет вразрез с пафосом «мессианской тайны». Два чуда в 5:21–43 — еще один пример Марковой интеркаляции («сэндвича»): Иисус отправляется в дом Иаира (5:21–24) и воскрешает дочь Иаира (5:35–43); время в промежутке заполнено исцелением женщины, страдавшей кровотечением (5:25–34). Отметим, что в рассказе о кровоточивой сила исходит от Иисуса, а Он не знает, куда именно. Вопрос Иисуса («Кто прикоснулся к Моей одежде?»), ехидный ответ учеников и признание женщины усиливают оттенок драматичности. Однако, видимо, неумышленно все это создает впечатление, что Иисусу ведомо не все, — возможно, поэтому гораздо более краткая версия эпизода в Мф 9:20–22 опускает такие подробности. Слова Иисуса «вера твоя спасла тебя» (5:34; 10:52) показывают, что Марк понимал чудеса не как нечто механическое. В рассказе об Иаире мы читаем о тройке (Петр, Иаков, Иоанн), избранной сопровождать Иисуса[183]. Они были призваны первыми из Двенадцати и, судя по посланиям Павла и Деяниям, были особенно широко известны. «Деяние силы» состоит в возвращении девочки к обычной жизни, но, возможно, предполагалось, что христианские читатели увидят в просьбе отца («чтобы она была спасена и осталась жива», 5:23, КП) и результате (девочка «восстала», 5:42) предвестие дара вечной жизни[184]. Сцена заканчивается еще одним примером «мессианской тайны» (5:43).
В 6:1–6 Иисус возвращается в родной Назарет. Этот отрывок служит финальным обрамлением куска, начатого с взаимоотношений между Иисусом и Его «близкими» (3:21, 31–35). Его проповедь в синагоге вызывает скептицизм. Местные жители помнят Его плотником и знают Его семью[185], поэтому не видят, откуда бы у Него взяться мудрости и способности к чудесам. Иисус констатирует, что пророк не бывает в чести у себя на родине, в семье и дома[186]. Невзирая на все притчи и чудеса, которые имели место между Мк 3 и Мк 6, служение Иисуса не пробудило веру в тех, кому следует Его знать; соответственно, Его сила (которая, как мы видели, связана с верой) здесь не действует.
3. Двенадцать посланы на служение; насыщение 5000, хождение по воде; полемика; насыщение 4000; непонимание (6:7–8:26). Здесь опять возникает вопрос: представляет ли собой этот отрывок единство с подразделами или это ряд отдельных единств? Начинается он с того, что Двенадцать посланы на служение, а кончается их продолжающимся непониманием. Одна из главных тем состоит в том, что Иисусу не удается привести учеников к полноценной вере, — отсюда переход ко второй части Мк, где Иисус скажет, что лишь Его страдания и смерть приведут к этому результату.
В подразделе, посвященном миссии Двенадцати и Ироду (6:7–33), мы опять сталкиваемся с Марковой интеркаляцией: сначала Иисус посылает (apostellein) Двенадцать (6:7–13); в конце они возвращаются (6:30–32); в середину «сэндвича» вставлен рассказ о действиях Ирода (6:14–29). Задача учеников (проповедовать покаяние, изгонять бесов, исцелять) — продолжение миссии Иисуса, и Он наделяет их соответствующей властью. Суровые условия (без пищи, денег и вещей) давали понять, что успех зависит не от человеческих усилий; видимо, Марковы христиане ожидали аналогичной строгости от миссионеров[187]. Между началом и окончанием миссии сообщается, что царь Ирод (Антипа) казнил Иоанна Крестителя, и теперь боится, не есть ли Иисус — воскресший Креститель[188]. Участь Иоанна Крестителя — предостережение о том, что таковой может оказаться и участь Иисуса, и участь Его учеников.
Насыщение 5000 и хождение по воде составляет единство во всех четырех Евангелиях. Вариант чуда о насыщении в Ин и наличие (возможно) еще одной формы его как насыщения 4000 в Мк 8:1–9[189] (также Мф) наводит на мысль об очень ранней традиции, которая неоднократно адаптировалась в период проповеди. Перед нами интересный пример многоуровневого смысла. Самый очевидный смысл: Иисус использует свою божественную власть ради голодной толпы, которую Ему стало жалко. Есть, однако, и ветхозаветные аллюзии: например, насыщение Елисеем ста человек хлебами (4 Цар 4:42–44) и, возможно, ниспослание манны во времена Моисея («пустынное место» в 6:32); хождение Иисуса по воде может быть намеком на переход израильтянами Чермного моря посуху. (Впоследствии церковь усвоила и очень активно разработала такую традицию осмысления евангельского рассказа в свете ВЗ.) В свете церковной евхаристии читатели Мк могли усматривать еще один смысловой пласт: действия Иисуса в 6:41 предвосхищают Тайную вечерю (14:22–23), где хлеб интерпретируется как Его тело[190]. Как часть этой символики или само по себе, умножение хлебов можно рассматривать как предвосхищение мессианского пира. Таким образом, чудеса Иисуса, подобно притчам, поливалентны; более того, чудо может играть параболическую роль.
Во втором чуде (хождение по воде) Марк описывает своего рода богоявление; на божественность Иисуса намекает не только необычайность чуда, но и ответ Иисуса («это Я», 6:50)[191]. Тем трагичнее, что сердца учеников остались слепы: они не сделали должных выводов ни из этого чуда, ни из умножения хлебов (6:52). Затем идет Марково резюме (6:53–56) о восторге галилейских сельчан по поводу Иисусовых исцелений, подчас совершавшихся лишь в результате прикосновения к Его одежде. Однако евангелист намекает, что такой восторг не есть подлинное понимание или подлинная вера.
Спор о ритуальной чистоте (7:1–23) — еще одна иллюстрация непонимания. Несмотря на все чудеса, фарисеев и книжников, пришедших из Иерусалима, больше всего беспокоит то, что некоторые ученики Иисуса не соблюдают ритуальную чистоту (понятие, которое Мк объясняет в 7:34). В ходе спора Иисус обличает такую узость как человеческое предание, которое пренебрегает подлинным смыслом заповеди о чистоте сердца. Отношение к Закону, отраженное в 7:8, 15, видимо, в своей основе восходит к Иисусу, а вот
