приговор, хотя знал, что Иисус не заслуживает такого наказания (19:12: на него донесли бы императору, если бы он не был строг в наказании того, кто называл себя царем). Если у синоптиков Иисус почти ничего не говорит Пилату, то в Ин Он объясняет ему, что Его царство — не политическое. Более того, в Ин «иудеи» признают, что настоящее обвинение не в том, что Он — «царь иудейский», а в том, что Он назвал себя Сыном Божьим (19:7). Иисус оспаривает принадлежность Пилата к истине (18:37), и благодаря этому сцена превращается в суд Иисуса над Понтием Пилатом, не имеющим над Иисусом никакой власти (19:11). Бичевание Иисуса римскими солдатами (в Мк/Мф — в конце сцены, после осуждения) в Ин помещено в середину сцены суда, чтобы Пилат мог показать «иудеям» избитого и осмеянного Иисуса в знаменитой сцене «Се человек», тщетно надеясь, что они отменят свое требование смертной казни. И хотя Пилат вынужден уступить, «иудеи» также вынуждены поступиться мессианскими наделсдами, сказав: «Нет у нас царя, кроме кесаря» (19:15). Образ Пилата иллюстрирует тезис Ин о том, что те, кто будут пытаться избегнуть суда Иисуса, не принадлежат к истине (9:18–23; 12:42–43).
Распятие, смерть и погребение (19:17–42). Эти сцены в Ин также более драматичны, чем в синоптических Евангелиях. Детали традиции здесь превращены в значительные богословские эпизоды. Немного разными словами все четыре Евангелия говорят об обвинении Иисуса в том, что Он называл Себя «царем иудейским», но в Ин это обвинение позволяет Пилату все же признать правду об Иисусе, сделав это в виде официальной имперской надписи на трех языках. Во всех четырех Евангелиях рассказывается о разделении одежды Иисуса, но в Ин буквальное исполнение солдатами слов Писания служит иллюстрацией того, что Иисус все еще держит ситуацию под контролем. В других Евангелиях упоминаются несколько галилеянок, стоявших на некотором расстоянии от креста после смерти Иисуса. В Ин говорится, что они стояли около самого креста, когда Иисус был еще жив. Есть еще двое, о присутствие которых упоминает только Иоанн, нигде не называя их имен. Это Мать Иисуса[654] и любимый ученик. Иисус устанавливает между ними отношения матери и сына, создавая тем самым общину учеников, приходящихся Ему Матерью и братом. И именно эта община сохранила данное Евангелие. После этого Иоаннов Иисус может сказать свое последнее слово: «Совершилось!» — и передать свой Дух общине верующих, которую оставляет после Себя (19:30). Сцена, в которой бок мертвого Иисуса пронзается копьем, специфична для Ин. В ней исполняется 7:37–39 — что из Иисуса потечет живая вода, символизирующая Дух, и 1:29 — что Он был Агнцем Божьим (поскольку кости пасхального ягненка не должны быть сломаны). Еще один специфически Иоаннов персонаж — Никодим (3:1–2; 7:50–52), не признававший открыто свою веру в Иисуса. Здесь он снова появляется и (вместе с традиционным Иосифом Аримафейским) открыто и с почестями хоронит Иисуса, выполняя тем самым обещание Иисуса о том, что Он привлечет к себе всех, когда будет вознесен (12:32).
3. Четыре сцены в Иерусалиме и вера в воскресшего Иисуса (20:1–29). Как в Лк и Мк 16:9–20, и в отличие от Мф и Мк 16:1–8, в Ин 20 говорится о явлениях воскресшего Господа в Иерусалиме и нет указаний на то, что они происходят в Галилее. В Ин инсценированы четыре реакции на воскресшего Иисуса: две — около пустой гробницы, две — в комнате, где собрались ученики. Вторая и четвертая сцены сконцентрированы на реакции отдельных людей: Марии Магдалины и Фомы[655]. Некоторые материалы параллельны материалам синоптиков[656], но их организация и наличие новых подробностей говорят о любви Ин к описанию личных встреч с Иисусом.
У гробницы (20:1–18). Во вступлении (20:1–2) рассказывается, как Мария Магдалина приходит к гробнице, находит ее пустой и сообщает об этом Симону Петру и любимому ученику, что подготавливает две сцены у гробницы. В первой сцене (20: 3–10) описано, как Симон Петр и любимый ученик бегут к гробнице, оба входят туда и видят погребальные пелены и головное покрывало, но только любимый ученик приходит к вере[657]. Четвертый евангелист не противоречит традиции, согласно которой Петр первым из Двенадцати увидел воскресшего Господа (Лк 24:34; 1 Кор 15:5), но в своем упорном желании возвеличить любимого ученика он говорит, что этот ученик приходит к вере еще до явления воскресшего Господа и до напоминания о библейском пророчестве. Таким образом, любимый ученик становится первым всецело уверовавшим. Во второй сцене (20:11–18) Мария Магдалина возвращается к гробнице, где теперь находятся два ангела. Ни то, что они с ней заговаривают, ни неожиданное явление Иисуса, которого она принимает за садовника, не приводит ее к вере. Это происходит, когда Иисус зовет ее по имени — иллюстрация темы Пастыря в 10:3–4: Он зовет своих по имени, и они знают голос Его. Мария послана возвестить все это ученикам[658], которые теперь названы братьями Иисуса, поскольку в результате воскресения/вознесения Отец Иисуса становится их Отцом. Говоря словами Пролога (1:12), Иисус дал власть верящим в Него стать детьми Божьими. В соответствие со свойственными Иоанну взглядами, эти две сцены у гробницы связывают веру в воскресение с личными отношениями с Иисусом. Далее Ин обращается к сценам более традиционного содержания, где вера и сомнение — ответ на само явление Иисуса.
В комнате (20:19–29)[659]. Первая сцена (20:1925) происходит в ночь после пасхального воскресенья в некой комнате, двери которой заперты из страха перед «иудеями». В ней участвуют некоторые из Двенадцати (Ин 24). Сцена напоминает кульминационную сцену других Евангелий (Мф 28:16–20; Лк 24:33–49; Мк 16:14–20), где Иисус является Одиннадцати (Двенадцать минус Иуда) и отправляет их с миссией. После пожелания ученикам мира (в подражание 14:27 и 16:33) Иоаннов Иисус поручает им миссию, продолжающую Его собственную. Он символически дует на учеников, что вызывает в памяти животворящее дыхание Божье, давшее жизнь первому человеку (Быт 2:7), а также требование рождения от воды и Духа (Ин 3:5–8). Тем самым Иисус дает ученикам Святого Духа, обладающего властью над грехом. Эта власть служит продолжением Его собственной власти над грехом. В сценах явления других Евангелий всегда есть элемент недоверия со стороны Одиннадцати, но в Ин это недоверие драматически воплощено в образе Фомы, который озвучивает позицию последовательного скептицизма (в главах Ин 24–25, служащих переходом к следующему эпизоду).
Вторая сцена (20:26–29) происходит в том же месте неделей позже. Здесь также присутствует Фома. И хотя доказательство, предложенное Фоме (вложить пальцы в отверстия от гвоздей на руках и рану в боку[660]), дает ощутимо телесный образ воскресшего Иисуса, надо заметить, что нигде не сказано, что Фома касался Иисуса. Если бы он это сделал, это, вероятно, означало бы, что он остался неверующим. Однако его готовность поверить, не прикасаясь к Иисусу, свидетельствует об истинной вере. По иронии, это приводит к тому, что человек, воплощавший в себе неверие, теперь произносит самое высокое христологическое признание в Евангелиях: «Господь мой и Бог мой». Это составляет inclusio с Прологом: «И Слово было Бог». В ответ Иисус благословляет все будущие поколения, которые поверят в Него, не видя (20:29) — показывая этим Свою осведомленность обо всех читателях Евангелия, для которых оно было написано.
Заключение Евангелия (20:30–31): Изложение цели написания. Лука объясняет свою цель в начале Лк (1:1–4), а Иоанн откладывает это объяснение на самый конец. При отборе материала для Ин[661] целью Иоанна было сделать так, чтобы люди уверовали (или укрепились в вере — смысл не вполне ясен), что Иисус есть Христос, Сын Божий, и через эту веру имели жизнь вечную во имя Его. Это утверждение соответствует акцентам, которые постоянно делаются в Евангелии, но оно также предостерегает нас против буквального понимания Ин как сообщения очевидца.
Эпилог (21:1–25)
Хотя Евангелие завершается в конце главы 20, за ней следует еще одна глава о явлениях воскресшего Иисуса (на сей раз в Галилее)[662], в которой также есть заключение. В этой главе содержатся две сцены: в одной (21:1–14) рассказывается о рыбной ловле, в другой (21:15–23) сохранены высказывания Иисуса, обращенные к Симону Петру и любимому ученику. Связь между этими двумя сценами и их внутренняя гармония спорны, но с богословской точки зрения эти темы связаны.
Первая сцена (21:1–14), в которой ученики не узнают воскресшего Иисуса (хотя они должны были видеть Его дважды в главе 20), рассказывает о чудесном улове рыбы. Это напоминает описанную в Лк 5:4–11 сцену, происходившую во время служения Иисуса. Поскольку Петр вытаскивает на берег 153 крупные рыбы и сеть не рвется, этот улов становится символом успеха миссии по привлечению людей в единое христианское сообщество. Типична для Ин проницательность любимого ученика, который первым из учеников узнает воскресшего Господа в 21:7. Целостность сцены нарушается тем, что в 21:9 у Иисуса неожиданно оказывается рыба еще до того, как улов вытащен на берег. Хлеб и рыба, которую Он предлагает (21:12–13), может быть Иоанновой формой традиции, гласящей, что воскресший Господь появлялся на трапезах — часто с евхаристическим подтекстом (см. главу 6).
Во второй сцене (21:15–23) символика резко меняется. Оставив тему рыбы, Иисус заговаривает с Петром об овцах. Возможно, это отражает вторую составляющую образа Петра. Уже известный как апостол–миссионер (рыбак), Петр теперь становится образцом пастыря (ср. 1 Петр 5:1–4; Деян 20:28). Это изменение может отражать позднейшую уступку Иоанновых христиан церковной структуре, ибо Ин 10 изображает Иисуса как единственного пастыря. Но в целом Иоаннов идеализм сохраняется. Пастырство Петра проистекает из его любви к Иисусу, само стадо все еще принадлежит Иисусу («паси овец Моих»), а Петр должен быть готов отдать свою жизнь за овец. Целостность сцены несколько нарушает появление любимого ученика, но контраст между ним и Петром типичен для Ин. Предание о Петре как символе апостольской власти не оспаривается, но любимый ученик и без этой власти сохраняет позицию, которой нет у Петра — Иисус хочет, чтобы любимый ученик пребывал, пока Он не придет[663]. Забота о точном истолковании этого утверждения, бытовавшего в Иоанновой общине [21:23: «Но не сказал ему Иисус, что он не умрет» (КП)], подразумевает, что этот ученик умер.
В Заключении (21:24–25) любимый ученик назван очевидцем, который стоит за Ин и удостоверяет истинность его свидетельства. Здесь автор также говорит, что невозможно полностью отразить Иисуса на страницах какой?либо книги, даже такой книги, как четвертое Евангелие!
Ин как подлинное евангелие? Комбинация источников или развитие традиции?
Можно ли считать Ин Евангелием в том же смысле, в котором мы считаем Евангелиями Мк, Мф и Лк? Согласно взглядам большинства, синоптические Евангелия основаны на воспоминаниях о том, что
