Проклятие христианству[[1] — Рукопись «Антихриста» для печати сохранилась. В начале рукописи помещены два титульных листа. На первом, более раннем, значится: «Антихрист. / Опыт критики христианства. / Первая книга / Переоценки всех ценностей», на более позднем — «Антихрист. / [Переоценка всех ценностей] / Проклятие христианству», причём подзаголовок «Переоценка всех ценностей» зачёркнут Ницше. Очевидно, подзаголовок на титуле был перечёркнут Ницше в декабре 1888 г., поскольку ещё 26 ноября он писал Дейссену: «Моя “Переоценка всех ценностей” с заглавием “Антихрист” готова» (Ф. Ницше. Письма. М., «Культурная революция», 2007, с. 345).Впервые «Антихрист» был опубликован в 1895 г. в 8-м томе собрания сочинений Ницше под редакцией Фрица Кёгеля. При публикации четыре места в тексте книги были опущены, заголовок выглядел следующим образом: «Антихрист. / Опыт критики христианства». Спустя 4 года «Антихрист» вышел также в составе 8-го тома нового собрания сочинений под редакцией Артура Зайдля. Титульный лист также был воспроизведён некорректным образом, а именно: «Воля к власти. / Опыт переоценки всех ценностей. / Сочинение Фридриха Ницше. / Предисловие и Первая книга: Антихрист». Зато была восстановлена одна из купюр, сделанных в предыдущем издании — заключительный абзац книги. Остальные три места — к каждому из них мы даём постраничное примечание — были восстановлены только при публикации издания под редакцией Карла Шлехты в 1956 году. Также и заголовок в его исходном виде был впервые опубликован в издании Шлехты.]
Предисловие[[2] — Этот текст родился из третьего параграфа изначального варианта предисловия к «Сумеркам идолов»: «Но что мне до немцев! Я пишу, я живу для совсем немногих. Они повсюду, — и они нигде. Чтобы иметь уши, слышащие меня, надо прежде всего быть хорошим европейцем — и ещё чем-то впридачу к этому!.. Условия, при которых мои произведения — самую серьёзную литературу, какая только есть — поймут, а тогда уж поймут с неизбежностью — эти условия я знаю доподлинно. Нужна ставшая инстинктом и страстью порядочность, краснеющая от того, что нынче называют нравственным. Нужно полнейшее, доходящее даже до издёвки, равнодушие к тому, будет ли истина полезна или приятна для того, кто её ищет, и не станет ли она для него роковой находкой. Нужно, как то свойственно сильному, отдавать предпочтение вопросам, которые в наши дни никто не осмеливается ставить; необходимо мужество, чтобы вступать в область запретного; необходима предопределённость — к тому, чтобы существовать в лабиринте. Нужна гигиена смельчаков, руководствующихся девизом: increscunt animi, virescit volnere virtus. И семикратный опыт одиночества; и новые уши для новой музыки; и новые глаза — способные разглядеть наиотдалённейшее; и новая совесть, чтобы расслышать истины, прежде немотствовавшие. Готовность вести своё дело в монументальном стиле — держать в узде энергию вдохновения… Почитать себя самого; любить себя самого; быть безусловно свободным в отношении себя самого… Ясность привыкшего к войне и победе — того, кому знакома и смерть!.. Вот кто мои читатели, читатели настоящие, читатели неизбежные; что проку от остальных? — Остальные — всего лишь человечество. — Нужно превзойти человечество силой, высотой души — превзойти его презрением… / Зильс-Мария, Верхний Энгадин / 3 сентября 1888».]
Эта книга для совсем немногих. Возможно, ни одного из них ещё вовсе нет на свете. Быть может, они — те, что понимают моего Заратустру; так как же смешивать мне себя с теми, кого и сегодня уже слышат уши?.. Мой день — послезавтрашний; некоторые люди рождаются на свет «посмертно».
Условия, при которых меня можно понимать, — а тогда уж понимать с неизбежностью, — мне они известны досконально, доподлинно. Необходима в делах духа честность и неподкупность, и необходимо закалиться в них, — иначе не выдержишь суровый накал моей страсти. Нужно свыкнуться с жизнью на вершинах гор, — чтобы глубоко под тобой разносилась жалкая болтовня о политике, об эгоизме народов. Нужно сделаться равнодушным и не задаваться вопросом о том, есть ли польза от истины, не окажется ли она роковой для тебя… Нужно, как то свойственно сильному, отдавать предпочтение вопросам, которые в наши дни никто не осмеливается ставить; необходимо мужество, чтобы вступать в область запретного; необходима предопределённость — к тому, чтобы существовать в лабиринте. И семикратный опыт одиночества.[[3] — Ср.: в «Дионисовых дифирамбах» концовки стихотворений «Сигнальный огонь» и «Садится солнце».] И новые уши для новой музыки. И новые глаза — способные разглядеть наиотдалённейшее. Новая совесть, чтобы расслышать истины, прежде немотствовавшие. И готовность вести своё дело в монументальном стиле — держать в узде энергию вдохновения… Почитать себя самого; любить себя самого; быть безусловно свободным в отношении себя самого.
Вот кто мои читатели, читатели настоящие, читатели согласно предопределению; что проку от остальных?.. Остальные — всего лишь человечество… Нужно превзойти человечество силой, высотой души — превзойти его презрением…
Фридрих Ницше
1[[4] — Параграфы с 1-го по 7-й, согласно плану от 26 августа 1888 г. должны были, под заголовком «Мы, гиперборейцы», составлять Предисловие к «Воле к власти».]
— Взглянем в лицо самим себе. Мы гиперборейцы — мы хорошо знаем, как далеко в стороне живём. «Ни по земле, ни по воде не найдёшь ты пути к гиперборейцам»,[[5] — Ср.: Пиндар. Десятая Пифийская песнь, 29–30.] — это ещё Пиндару было известно о нас. По ту сторону Севера, льда, смерти — там живём, там наше счастье… Мы открыли счастье, мы ведаем путь, мы вышли из лабиринта тысячелетий. Кто ещё-то его нашёл? — Уж не «современный» ли человек?.. «Я в безысходности», — вздыхает современный человек… Такой «современностью» мы переболели — худым миром, трусливыми компромиссами, добродетельной нечистотой современных утверждений и отрицаний, Да и Нет. Терпимость, largeur[[6] — широта, великодушие (фр.).] сердца — всё «понимать», всё «прощать» — это для нас сирокко. Лучше жить во льдах, чем среди современных добродетелей и прочих южных ветров!.. Мы были весьма мужественны, не щадили ни себя, ни других — но мы долго не знали, куда податься с нашим мужеством. Нами овладела мрачность, нас стали называть фаталистами. Наш фатум — он был полнотою сил, их напряжением, их напором. Мы жаждали молний и подвигов, куда как далеко от нас было счастье немощных — «покорность»… В воздухе запахло грозой, природа, — а это мы сами, — покрылась тьмою — ибо не было у нас пути. Формула нашего счастья: Да, Нет, прямая линия, цель…
2[[7] — Ср.: ПСС 13, 11[414]; 15[120].]
Что хорошо? — Всё, от чего возрастает в человеке чувство силы, воля к власти, могущество.
Что дурно? — Всё, что идёт от слабости.
Что счастье? — Чувство возрастающей силы, власти, чувство, что преодолено новое препятствие.
Не удовлетворяться, нет, — больше силы, больше власти! Не мир — война; не добродетель, а доблесть (добродетель в стиле Ренессанса, virtù, — без примеси моралина).
Пусть гибнут слабые и уродливые — первая заповедь нашего человеколюбия. Надо ещё помогать им гибнуть.
Что вреднее любого порока? — Сострадать слабым и калекам — христианство…
3[[8] — Ср.: ПСС 13, 11[414]; 15[120].]
Проблема, что я ставлю, не в том, кто сменит человека в ряду живых существ (человек — конец), а в том, какой тип человека надлежит взращивать, какой наиболее высокоценен, более других достоин жизни, какому принадлежит будущее.
Такой высокоценный тип в прошлом нередко существовал на земле — но как счастливый, исключительный случай и никогда — согласно воле. Напротив, его более всего боялись, он, скорее, внушал ужас, и страх заставлял желать, взращивать и выводить обратное ему — домашнее, стадное животное, больное человеческое животное — христианина…
4[[9] — Ср.: ПСС 13, 11[413].]
Человечество не развивается в направлении лучшего, высшего, более сильного — в том смысле, как думают сегодня. «Прогресс» — это просто современная, то есть ложная, идея. Европеец наших дней по своей ценности несравненно ниже европейца Ренессанса; поступательное развитие отнюдь не влечёт за собой непременно возрастания, возвышения, умножения сил.
В ином отношении отдельные удачные феномены беспрестанно появляются — в разных частях света и на почве самых различных культур; в них действительно воплощён высший тип человека — своего рода сверхчеловек в пропорции к человечеству в целом. Такие счастливые случаи были возможны и, вероятно, будут возможны всегда. Даже целые поколения, племена, народы могут быть при известных обстоятельствах таким точным попаданием.
5[[10] — Ср.: ПСС 13, 11[408].]
Нечего приукрашивать христианство — оно вело борьбу не на жизнь, а на смерть с высшим типом человека, оно предало анафеме все основные его инстинкты и извлекло из них зло — лукавого в чистом виде: сильный человек — типичный отверженец, «порочный» человек. Христианство принимало сторону всего слабого, низкого, уродливого; свой идеал оно составило по противоположности инстинктам сохранения жизни, жизни в силе; христианство погубило разум даже самых сильных духом натур, научив чувствовать заблуждение, искушение, греховность в самых высших ценностях духовного. Самый прискорбный случай — Паскаль, испорченный верой в то, что разум его испорчен первородным грехом, тогда как испорчен он был лишь христианством!..
6
Предо мною ужасное, тягостное зрелище: я откинул занавес, скрывавший человеческую порчу. Слово это, когда произношу его я, не заподозрят хотя бы в одном — в том, что оно содержит моральное обвинение человечества. Ещё раз подчеркну: в моих словах нет моралина, до такой степени нет, что порчу сильнее всего чувствую я там, где до сих пор сознательнее всего чают «добродетельного» и «богоугодного». Порча — вы уже догадываетесь — это для меня décadence. Моё утверждение состоит в том, что ценности, в какие современное человечество вкладывает максимум желательного для себя, — это ценности décadence’а.
Животное, целый животный вид, отдельная особь в моих глазах испорчены, если утратили свои инстинкты, если вредное для себя предпочитают полезному. История «высших чувств», «идеалов человечества», — возможно, мне придётся рассказать её, — вероятно, почти всё объяснила бы в том, почему человек так испорчен.
Жизнь для меня тождественна инстинкту роста, власти, накопления сил, упрямого существования; если отсутствует воля к власти, существо деградирует. Утверждаю, что воля к власти отсутствует во всех высших ценностях человечества, — узурпировав самые святые имена, господствуют ценности гибельной деградации, ценности нигилистические.
7[[11] — Ср.: ПСС 13, 11[361].]
Христианство называют религией сострадания… — Сострадание противоположно аффектам тонуса, повышающим энергию жизненного чувства, — оно воздействует угнетающе. Сострадая, слабеешь. Сострадание во много крат увеличивает потери в силе, страдания и без того дорого обходятся. Сострадание разносит заразу страдания — при известных обстоятельствах состраданием может достигаться такая совокупная потеря жизни, жизненной энергии, что она становится абсурдно диспропорциональной кванту причины (пример: смерть назарянина). Вот одно соображение, а есть и другое, более важное. Если предположить, что сострадание измеряется ценностью вызываемых им реакций, то жизнеопасный характер его выступает с ещё большей ясностью. В целом сострадание парализует закон развития — закон селекции. Оно поддерживает жизнь в том, что
