знающих ответы…
Это пламя с пепельным чревом —
языки его алчут холодных далей,
оно тянет шею к чистейшим высям,
как змея, выпрямившаяся от нетерпенья, —
вот этот знак я возвёл пред собой.
То сама душа моя пылает:
в ненасытной жажде новых далей
всё вперёд устремляется тихое пламя.
Для чего бежал зверей и людей Заратустра?
Для чего оставил твёрдую почву?
Шесть одиночеств он уже знает,
но даже одиночества моря ему было мало,
острова было мало, и вот на горе́ он — пламя,
и в поисках седьмого одиночества
к небесам забрасывает невод.
О пловцы заблудшие! О древних звёзд осколки!
Вы, моря грядущего! Сокрытые тайны неба!
Здесь ловец одиночеств закинул невод:
так ответьте ж нетерпенью пламени,
поймайте мне, ловцу на горах высоких,
моё седьмое, последнее одиночество!
Садится солнце
1
Недолго жаждать тебе,
сгоревшее сердце!
Обетованье, разлитое в воздухе,
из уст неведомых на меня дохнуло
великой прохладой…
В полдень жарким было моё солнце.
Тем желанней мне мои пришельцы —
вы, внезапные ветры,
послеполуденные зябкие духи!
Воздух так чужд и чист.
Не метнула ль на меня искоса
искусительница-ночь?..
Мужайся, отважное сердце!
Не спрашивай: зачем? —: #c_9
2
День моей жизни!
Садится солнце.
И уже позолочен
Дышит скала теплом:
верно, в полдень на ней
счастье вкушало свой сон полдневный?
Вон оно ещё брезжит
зеленью отсветов над бурой бездной.
День моей жизни!
Уж близок вечер!
уж око твоё мерцает
полузатменно,
уж скатились первые слёзы
твоей росы,
уж стелется над бледными морями
любви твоей притихший пурпур,
кроткий свет последнего блаженства…
3
Ясность, приди, золотая!
Близкой смерти
сокровеннейшее, сладчайшее предвкушенье!
— Верно, я слишком спешил?
И лишь теперь, как устал,
Волн и бликов игра.
Всякая тяжесть в былом
канула в синь забвенья,
праздно колышется чёлн.
Словно б и не было вёрст и бурь!
Желанья лежат на дне.
Одиночество седьмое моё!
Впервые так близок мне
— Что там пылает ещё?
Не снега ли моих вершин?
Серебристой рыбой, легка,
отправляется в путь ладья…: #c_10
Жалоба Ариадны
Кто обогреет меня, кто ещё любит меня?
Где горячие руки?
Простёрта в ужасе,
как будто коченея (кто мне согреет ноги?)
в немыслимом ознобе,
содрагаясь от острых, ледяных, студёных стрел,
твоих стрел, Помысел!
Не произнести твоего имени! Потаённый! Жуткий!
Тобою пронизанная,
ты язвительный глаз, пронзающий меня из тьмы!
Убиваюсь,
извиваюсь, корчусь, охваченная
всеми вечными муками,
сражённая
ты неведомый — Бог…
Рань меня глубже,
рань, как раньше!
Пронзи, порази моё сердце!
Разве укусы стрел тупозубых —
казнь для меня?
не уставая от моей человеческой муки,
сладострастно жестокими, божественными, молниеносными глазами?
Ты убивать не хочешь,
За что — меня мучить,
ты сладострастно жестокий, неведомый Бог?
Ты подкрался
в такую полночь?
Чего ты хочешь?
Скажи!
Ты давишь, душишь!
Ах, слишком близко!
Ты слышишь моё дыханье,
ты подслушиваешь сердце,
К кому ревнуешь?
Ты хочешь внутрь
пробраться, в сердце,
в мои затаённейшие
мысли пробраться?
Бесстыдный! Неведомый! Вор!
Что хочешь ты выкрасть?
Что хочешь ты вызнать?
Что хочешь ты вырвать,
мой враг?
Ты бог — истязатель!
Или ползти мне
к тебе по-собачьи?
Вне себя преданно и вдохновенно
вилять — любовью?
Напрасно!
Язви меня!
Лютейшее жало!
Я твоя гордая добыча,
ты, заоблачный хищник…
Ответь наконец!
Ты, молниеносец! Неведомый! Отвечай!
Ты, путегонитель, что хочешь ты — от меня?
Что?
Выкупа?
Выкупа хочешь ты?
Требуй побольше — в этом гордость моя!
Слов поменьше — другая гордость моя!
Меня хочешь ты? меня?
Меня — всю?..
Истязаешь меня ты, дурак (а кто ты ещё?),
терзаешь гордость мою?
Дай мне любовь — кто ещё согреет меня?
Кто ещё любит меня?
Дай горячие руки,
дай сердце-жаровню,
дай мне в моём одиночестве,
когда меня заставляет лёд,
ах! лёд семикратный,
дай, отдай,
враг лютейший,
мне — тебя!..
И он убежал,
мой товарищ единственный,
мой неведомый,
мой бог-истязатель!..
Нет!
Воротись!
Со всеми твоими пытками!
К тебе текут мои слёзы,
когда с тобою мы врозь,
ради тебя зажглось.
Вернись, мой неведомый Бог,
вернись, моя боль,
вернись, мой последний вздох!..
Молния. Дионис является в изумрудной красоте.
Дионис:
Образумься, Ариадна!..
Малы уши твои, мои уши твои:
умное слово вмести!
Если не ненавидишь себя, как любить?..
1
И давно ты сидишь
на своём злосчастье?
Как бы тебе не высидеть
яйцо,
яйцо с василиском
из долгой твоей хандры!
Что там крадётся Заратустра по ущельям?
Изъязвлённый, недоверчивый, угрюмый,
и вдруг — удар
сотрясается самой горы
Где слились в одно
где грянуло проклятье —
на горах теперь ютится Заратустры гнев,
грозовою тучей крадётся по кручам.
Зарывайтесь же в последнюю перину!
Своды полнятся раскатами громов,
стены ходят ходуном и скрепы —
Заратустра изрыгает проклятья…
2
О, разменная мелочь мира,
слава, —
лишь в перчатках я коснусь монеты этой,
с отвращеньем раздавлю её ногою.
Кто там жаждет оплаты?
Лишь продажный…
На лотке разложен, он хватает
жирными руками
жестяную побрякушку славы.
— Хочешь купить их?
Они все продаются.
Только цену назначь побольше!
Побренчи тугой мошною!
Иначе ты придашь им весу,
придашь весу их добродетели…
Они все добродетельны.
Слава с добродетелью — не разлить водою.
Мир со дня своего основанья
платит за трезвон добродетели
трескотнёй славы.
Мир живёт этим гвалтом…
Перед всеми добродетельными
хочу быть виноватым,
виноватым самой тяжкой виною!
Перед всеми горланами славы
стань червём, моё честолюбье!
Меж такими у меня одно желанье —
стать самым ничтожным…
О, разменная мелочь мира,
слава, —
лишь в перчатках я коснусь монеты этой,
с отвращеньем раздавлю её ногою.
3
Тише! —
Обо всём великом — я зрю величье! —
или — вещать:
вещай же,
моя восторженная мудрость!
Подымаю взор —
там раскинулись моря света:
— о ночь, о тишина, о гробовой гул!..
Я знак узрел:
из самых дальних далей
ко мне нисходит, медленно мерцая,
созвездье…
4
О высшее созвездье бытия!
О вечных символов скрижаль!
Ты — ко мне нисходишь?
твоя немая красота —
как? взоров не бежит она моих?
О печать непреложности!
О вечных символов скрижаль!
Уж ты-то знаешь,
что́ они все ненавидят,
что́ один я люблю:
твою вечность,
твою непреложность!
лишь она — непреложность.
О печать непреложности!
О высшее созвездье бытия! —
коего не достигает желанье,
коего не пятнает ничьё «Нет», —
вечное «Да» бытия!
Навечно я — твоё «Да»:
ибо я люблю тебя, Вечность!
О бедности богатейшего
Прошло десять лет, —
ни капли меня не коснулось,
ни влажного ветерка, ни росинки любви
— земля без дождей…
Теперь я прошу свою мудрость,
средь засухи этой скупою не быть:
излейся сама, сама упади росою,
сама стань дождём пожелтевшей пустыни!
Однажды прогнал я тучи
прочь от моих вершин, —
«больше света, вы, скопления тьмы!», сказал им.
сгустите тьму вкруг меня своими сосцами!
— Хочу подоить вас,
вы, коровы высот!
парную мудрость, росную сладость любви
я разолью над землёй.
что мрачно глядят!
Не желаю я на вершинах своих
горькие, нетерпеливые истины видеть.
Златой осиянна улыбкой,
напитана сладостью солнца, с румянцем любви,
пусть придёт ко мне истина нынче, —
только зрелую истину сорву я с дерев.
Ныне я руку тяну
к кудряшкам случая,
Ныне буду я гостеприимен
к нежданному,
против самой судьбы ощетиниваться не стану
— Заратустра не ёж.
Душа моя
ненасытным своим языком
распробовала уже и хорошее и дурное,
во все глубины нырнула она.
Но всякий раз, пробкой,
Лоснится она на бронзово-смуглых волнах:
из-за этой-то души называют меня счастливцем.
Не отец ли мне принц Изобилье,
Не их ли союз породил
меня, диковинную загадку,
меня, светлого демона,
меня, расточителя мудрости Заратустру?
Болен нежностью ныне
и влажным ветром,
сидит Заратустра и ждёт, ждёт на своих горах,
сварившийся и налившийся сладостью
в собственном соку,
под вершиной своей,
подо льдом своим,
творец на седьмой день творенья.
— Тише!
словно облако, —
невидимыми молниями бьёт она в меня.
По широким медленным лестницам
сходит ко мне её счастье:
приди, о приди, возлюбленная истина!
— Тише!
Вот она, моя истина! —
Из медлящих глаз,
из бархатного трепета
разит меня её взгляд,
милый, язвящий девичий взгляд…
Она угадала, в чём моё счастье,
она разгадала меня — эй! что это она задумала? —
Огненно затаился дракон
в бездне её девичьего взора.
— Тише! Моя истина говорит! —
Горе тебе, Заратустра!
Ты похож на того,
Кто золото проглотил:
тебе ещё вспорют брюхо!..
Слишком уж ты богат,
ты, развратитель многих!
Слишком многих делаешь ты завистниками,
слишком многих делаешь бедняками…
На меня саму тень бросает твой свет, —
меня бросает в озноб: прочь уйди, ты, богач,
прочь, Заратустра, из твоего солнца!..
Ты мог бы всем раздарить свой излишек,
но сам ты — излишество!
Пойми ты, богач!
Сперва раздари себя самого, о Заратустра!
Прошло десять лет, —
и ни капли тебя не коснулось?
ни влажного ветерка? ни росинки любви?
Но кто же мог бы любить тебя,
ты, богатейший?
Счастье твоё всё иссушает вокруг,
безлюбыми делает
— землёй без дождей…
Никто тебе не благодарен.
Но ты благодарен всякому,
кто у тебя берёт:
тебя узнаю́ я в этом,
ты, богатейший,
ты, беднейший из всех богачей!
Ты в жертву приносишь себя, тебя мучит твоё богатство, —
ты себя раздаёшь,
ты себя не жалеешь, ты не любишь себя:
всё время терзаем великой мукой,
мукой переполненных житниц, переполненного сердца —
но никто тебе не благодарен…
коль хочешь любимым быть.
Любят только страдальцев,
любовь дают только голодным:
сперва раздари себя самого, о Заратустра!
— Я — твоя истина…
