в Париже, об угрозе со стороны турок… Пророчества быстро раскупались в городах и весях. Врач из Салона изящно излагал предостережения, обращенные к людям. Он мастерски использовал погоню за сенсациями для высших и благородных целей. Теперь его читатели в непроясненных строках фактически глядели в лицо будущему. Они спрашивали, правдиво ли в самом деле предчувствие грядущего, и вправду ли события по-настоящему необратимы, и не могут ли отдельные личности мужественно противостоять дерзкому и насмешливому водовороту рока?
За 1555 год Мишель подготовил новое, расширенное издание своих пророчеств. Однажды в его рабочий кабинет ворвался с очень серьезным видом Тесье. Он сказал Мишелю:
— Я только что узнал от верных людей, что Инквизиция снова подбирается к тебе! Успех твоих книг для доминиканцев — как бельмо в глазу. Они считают тебя учеником Сатаны, поскольку уверены, что никто не может поднять завесы над будущим. К этому добавь еще и твое еврейское происхождение.
— Их тупость мне знакома, — сказал Нострадамус. — Но что конкретно они могут сделать?
— В данный момент немногое, — ответил Тесье. — У тебя большие заслуги в борьбе с чумой, к тому же ты известен во всей Франции. Но ты знаешь их подлые методы! Они шпионят за тобой, собирают массу нелепостей, которые могут представить как обвинение против тебя. Любое необдуманное слово, обращенное к пациенту, любую фразу из твоих произведений они способны повернуть против тебя. Они начнут ворошить твое прошлое и не мытьем, так катаньем дознаются, что случилось в Ажане, когда чернь чуть было не размозжила тебе череп. Если только Инквизиция разыщет хоть одного живого свидетеля, тебе конец! Тебя ждут тюрьма, пытки и костер! Но доминиканцы убьют тогда не только тебя. В опасности находятся Анна, дети и твои друзья! Если ты попадешь в сети, в них вскоре запутаются и другие жертвы. Их будут жечь раскаленными клещами, и каждый будет кричать то, что хотят услышать кровожадные попы! Даже такие люди, как ты, Мишель.
— Ну мы еще посмотрим! — воскликнул ясновидец.
Он подбежал к двери, закрыл засов, снова вернулся и с дрожью в голосе спросил:
— Как избежать опасности, Женетт? Ты знаешь выход? Не требуй от меня, чтобы я изъял книги из обращения. Это было бы…
— …предательством в отношении твоего призвания, конечно! — продолжил за него катар. — Но, Мишель, разве у тебя тоже нет обязанностей перед женой, детьми и друзьями? Советую тебе замолкнуть на некоторое время, может быть, даже исчезнуть вместе со всей семьей. И по крайней мере в ближайшие годы не отдавать ни одного нового произведения в печать! — Тесье указал на рукописи, над которыми работал Нострадамус. — Ты мне сказал, что хочешь опубликовать больше трехсот пророчеств. Инквизиция вцепится тебе в глотку! Клянусь тебе, Мишель, ты не должен делать этого!
Нострадамус, как мог, сдерживал себя; его начало трясти. Он был почти во власти эпилептического припадка. И внезапно настоящее отступило и он устремился в прошлое, на двенадцать лет назад.
Ему казалось, что он снова в Ажане, и он различал рожи бичующихся, ощущал, как низринулся в темную каменную бездну. В следующий момент он очутился на зимней лесной поляне. Рядом с костром сидел Скалигер. И вот тогда прозвучал голос его спасителя. Он совершенно отчетливо слышал, как Юлий сказал: «Это твой долг, Мишель! Но исполни его лучше, чем ты это сделал в Ажане! Постарайся найти путь, чтобы на столетия вперед обвести врагов вокруг пальца!»
Видение рассеялось, но слова все еще продолжали звучать. Они пронзали Нострадамуса и гнали дальше, приводя его к разрешению задачи, находившейся в споре с гуманной пророческой мыслью.
— Хитрость! — воскликнул он. — Хитрость, действующая на столетия вперед! Я буду мямлить и все-таки продолжу говорить — эти кретины ничего не поймут. Свои пророчества я дарю людям. Но Инквизиции не позволю вцепиться в меня! Я подниму завесу над будущим, но я же ее и опущу! Молох ничего не поймет, но поймут, пожалуй, те, у кого на плечах голова. Я лишь поставлю небольшой спектакль…
Нострадамус подошел к кафедре, взял чистый лист бумаги и записал пророчества, еще не появлявшиеся в печати. Казалось, он произвольно наносит черточки, разделяя слова и предложения. Затаив дыхание, Тесье внимательно следил, начиная кое-что соображать. Мишель соединил фрагменты текста на бумаге, и получилось законченное четверостишие. Он таким образом получил две рифмованные пары. Благодаря нехитрому приему содержание пророческого катрена умышленно затемнялось.
— Тайна заключается в соразмерности, — объяснил Нострадамус. — При поверхностном взгляде катрен делается не вполне понятным. Но если вдуматься, то смысл и значение можно будет постигнуть не столько рассудком, как интуицией. Инквизиция ничего не сможет доказать. А если я возьму не одно четверостишие, но сотню и переверну все вверх дном, то хаос стократно увеличивается. Я должен только следить, чтобы смысл и бессмыслица находились в определенных пропорциях. Метафорические и алхимические оговорки в стихах могут способствовать всему остальному.
Женетт воскликнул:
— Замечательно! Затемненный смысл стихов не даст попам никаких юридических улик. Но, может быть, ты намекнешь для тех, кто ищет истину, на ключ к разгадке? Чтобы хоть как-то навести на след.
Мишель задумался.
— Предисловие, — пробормотал он наконец. — Вступление, обращенное к сыну Цезарю! Еще не умеющему ни читать, ни разуметь прочитанное. Инквизиторские сыщики не примут его всерьез, сочтя мое обращение к сыну отцовской прихотью. Но эта кажущаяся бессмыслица впоследствии откроет свой собственный смысл. Когда Цезарь станет взрослым, никто не подумает, что он был ребенком, когда я писал послание. Но за последствия я не буду отвечать, ибо инквизиторы к тому времени в буквальном смысле увидят меня в гробу.
* * *
В марте 1555 года лионский издатель Масе Боном держал в руках первый экземпляр новой книги Нострадамуса. Пьер Ру и другие печатники, с которыми работал Нострадамус, на этот раз пропустили Бонома вперед, чтобы сбить с толку доминиканских ищеек. Масе раскрыл свежеотпечатанную книгу и начал читать:
— «Твое позднее появление на свет, Цезарь де Нотрдам, сын мой, вынудило меня после долгих бессонных ночей взяться за перо, чтобы оставить эти строки тебе на память. После смерти твоего родителя они послужат для пользы рода человеческого.
Эти пророчества были мне открыты благодаря божественному знанию звезд…»[9]
Тут издатель пробежал глазами несколько строчек, и потом в конторе снова стал слышен его голос:
— «…обращение, содержащее скрытое пророчество, будет заключено внутри слов. Мы должны себя защитить, так как человеческие деяния в нашем мире очень сомнительны и все управляется Всемогущим Богом, который наделил нас не колдовской властью и не сверхъестественной силой, а способностью к астрологии.
Лишь те, кто вдохновлены Богом, могут предсказывать события с гениальностью пророка…
На много лет вперед, с многочисленными повторениями, я предсказал то, что произойдет в разных местах…»
Боном снова перескочил несколько строчек и продолжил читать:
— «Я решил молчать, изложив письменно, в скрытой форме, эти события, потому что я бы имел, пока живу, от этого слишком много неприятностей с местными властями, как и мои последователи в будущем. Режимы, религиозные секты и партии будут сменять друг друга столь неожиданно, что, если бы я сегодня открыто рассказал обо всем грядущем Королю и Церкви, это пришлось бы не по вкусу и они заклеймили бы все, что должно произойти в последующие столетия.
Вспомним здесь поучение нашего Спасителя: „Не давайте святыни псам и не бросайте жемчуга вашего перед свиньями, чтобы они его не попрали ногами своими и, обернувшись, не растерзали вас“ (Мф. 7:6).
Поразмыслив над этой фразой, я предпочел перенести все это на бумагу и не обращаться устно к своим современникам.
Затем я хотел рассказать людям о приходе коммунизма словами и фразами с завуалированным смыслом, раз уж это необходимо, так как это чрезвычайно серьезно, учитывая эпоху, в которую мы живем, но так, чтобы не оскорбить ничей нежный слух.
Ты утаил сие от мудрых и разумных, то есть от могущественных и королей; Ты открыл это простым и слабым.
Ясновидящие получили от бессмертного Бога и добрых ангелов дар, с помощью которого они видят и предсказывают события далекого будущего. Ибо ничто не происходит без Его участия…»
Издатель глубоко задумался. Ему показалось, что он увидел перед собой покрытое морщинами лицо автора. Прошло много времени, пока лионец снова не погрузился в такой таинственный, но в то же время понятный текст:
— «Могущество ангелов так велико и так велика красота „увиденного душой“, что чувство благотворного экстаза пронизывает ясновидца, подобно солнечным лучам, согревающим тела живые и неживые.
Что до нас, простых смертных, нам с нашим скромным человеческим разумом не дано ничего знать о тайных предначертаниях Бога. Ибо „о дне же том и часе никто не знает“ (Мф. 24:36). Некоторые люди, как и раньше, могут читать тайные предзнаменования, которые Создатель пожелал открыть через видения души и традиционную юдициарную астрологию. При наличии некоторой практики, астрология дает выдающиеся результаты: наступает божественное озарение, позволяющее предвидеть человеческие и Божественные намерения, так как Богу угодно видеть свои творения завершенными».
Боном улыбнулся. Нострадамус великолепно-таки понимал, как подбросить суеверным читателям бесполезные обрывки фраз о добрых и злых ангелах. Для мыслящих читателей Мишель написал:
— «…скрытые пророчества, порожденные духовным озарением, кажутся порой неясными.
Если смотреть ночью на звезды, можно непроизвольно заговорить и начать писать; все послушно воле Бога, Великого и Вечного, который есть начало всех начал.
Хочу добавить, сын мой, что, хотя я и назвался пророком, я не хочу сейчас присваивать себе это возвышенное имя Того, кого сегодня зовут пророком, раньше звали ясновидцем. Тем не менее, пророк не видит отчетливо то, что является ему как в Божественном, так и в человеческом отношении, ибо увиденные события слишком далеки…»
Mace Боному вспомнился разговор, состоявшийся у него с ясновидцем из Салона несколько месяцев назад; речь тогда шла о том самом фантастическом, что так смутно переливалось и в прочитанных строчках.
— Предположим, — сказал врач, — еще сегодня ты зачал сына, и его род размножился в течение одного или двух столетий. И был бы среди потомков один, кто обрушил бы великие беды на людей: воин, полководец, властолюбец. Я увидел бы его в будущем, смог бы разглядеть его дела, я бы сострадал его жертвам! Однако я бы уничтожил зло уже в его первом безвредном начале — в тебе, Масе. Я мог бы в определенную ночь помешать тебе зачать ребенка от конкретной женщины. И никогда бы не появился этот воин, полководец и властолюбец, согласись со мной. Несчастье было бы предотвращено, не так ли?
Боном согласно кивнул головой, но Нострадамус тут же набросился на него:
— Нет! Ты лжешь самому
