конечно, моя дорогая! — весело отозвался Генрих II. — Получилось даже забавно с этим маскарадом, так напугавшим дам и мужчин с дамскими сердцами.
Вылезший из-под стола поэт первым подхватил остроту короля и поднял тост:
— За здоровье короля-рыцаря и всех мужчин, у которых в груди, как у короля, бьются сердца львов, а не дамские сердечки!
Король усмехнулся и сел на свое место, покинутый и справа и слева сидевшими подле него дамами. Диана не вернулась, а Екатерина Медичи вышла с графом Спада.
Придворные смущенно возвращались в зал и усаживались за стол, сразу протягивая руки за вином, которое поможет обрести спокойствие и отвратить гнев короля.
Дамы тоже начали возвращаться, отмахиваясь веерами от противного запаха дегтя, повисшего над пиршественным столом.
Выпили за дамские сердца и за их отсутствие в мужской груди, где должны биться комки железа, становившиеся у рыцарей сердцами только ради улыбок прекрасных дам.
Граф Джордже Спада покорно шел следом за горделивой королевой.
Он в нерешительности остановился на пороге ее покоев.
— Закройте за собой дверь и говорите, — приказала Екатерина.
— Выполняя ваше приказание, о моя королева, я побывал во многих местах вашего государства и часто, слишком часто встречался с мрачной госпожой, за которую меня приняли в пиршеском зале. Сколько горя и несчастий, страданий и смертей несет с собой эта, увы, неизлечимая болезнь, от которой не знали средств.
— Не знали?
— Я слишком поздно узнал, что некий доктор Мишель де Нострадамус, пребывал в самой гуще несчастных больных, не страшась за себя, неведомой силой ставил их на ноги, о чем прежде никто не слыхивал.
— Я не успел привезти его к своей матери, чтобы спасти ее от смерти.
— Сожалею. Кто такой этот чудо-лекарь?
— Дело в том, ваше величество, — понизил голос граф Спада, — что он не только лекарь, но и прорицатель. И кто знает, с кем он общается.
— Колдун, что ли?
— Этот вопрос, боюсь, задают и в священных кругах. Во всяком случае, о нем идет слава благодетеля, спасающего от чумы.
— И как об оракуле?
— Его предсказания всегда сбываются. Люди убеждались в этом. И укрепившаяся за ним слава вещуна превосходит даже его собственную, как врачевателя.
— Любопытно. Такой человек может нам понадобиться, граф.
— Я тоже подумал об этом, моя госпожа, спеша к вам с этими вестями.
— И хорошо сделали. Готовьтесь к выполнению моих новых поручений. Их будет два.
— Готов жизнь отдать для выполнения ваших желаний.
— Не желаний, граф, а повелений.
— Если бы вы отправили меня в ад, я привел бы к вам за рога хоть самого Сатану.
— Надеюсь, ваш лекарь, или пророк, не хвостат и не из его слуг?
— Он истый католик, мадам! Я убежден в этом и готов разыскать и привезти его к вам.
— Непременно и незамедлительно. Но горе вам, если вы окажетесь в руках шарлатана, которого осмелились представить нам. У нас храбрые стражи под командой бравого капитана шотландских стрелков графа Монтгомери. Они не пропустят сюда хвостатых, разве что они прилетят, как птицы, по воздуху или вы приведете кого-либо из них за руку.
— Будьте покойны, ваше величество. Лекарь-католик и благословенный Богом прорицатель будет у вас.
— Надеюсь, ему не понадобится спасать от чумы ни ныне царствующих во Франции, ни будущих королей.
— Он принесет не только здоровье, но и предскажет славное царствование всему вашему дому, мадам!
— Я тоже надеюсь на это, граф. Мне важно знать будущее своих детей.
— Венценосные судьбы будут предсказаны всем им.
— Мы с королем позаботимся, чтобы сыновья наши еще при жизни Генриха II примерили себе кое-какие европейские короны, и в выборе подходящих стран подсказка вашего оракула была бы полезной.
— Зная вашу образованность и мудрость, ваше величество, я не сомневаюсь, что ваши беседы с доктором Мишелем де Нострадамом, тоже человеком весьма образованным, будут иметь важнейшие политические последствия.
— Вы, граф, несмотря на свое мерзкое одеяние, остались прежним льстивым царедворцем, какого я помню еще во Флоренции при дворе моего отца.
— Но с тех пор я служу только вашему величеству.
— Я ценю это, как и вашу сыновью преданность находиться, не страшась чумы, у постели умирающей матери, пропитавшись губительным миазмами.
— Мой костюм с мерзким запахом дегтя надежно ограждает вас от заражения, — поклонился граф. Но его грациозный поклон отнюдь не выглядел так в его топорщившемся балахоне.
— Вот и прекрасно, — закончила аудиенцию Екатерина Медичи. — Разыщите врачующего пророка немедленно, но… — она задержалась на мгновение, потом четко приказала: — А сейчас снимите с себя эту свою гадко пахнущую хламиду и отправляйтесь в покои к графине Диане и принесите ей извинения за свое появление, так испугавшее ее.
Граф Спада пристально посмотрел на королеву, но встретил непроницаемый взгляд ее агатовых, навыкате глаз.
— Но зараза… — начал он и не осмелился продолжать, понимая всю невозможность ослушания.
— Вас что-то смущает? — с напускной заботливостью осведомилась королева.
— Нет, то есть да… Видите ли, предвидя возможную неласковую встречу со стороны шотландских стрелков, я надел под балахон рыцарский панцирь.
— Так снимите его, вы же идете к даме! Надеюсь, ваш камзол достаточно наряден для королевского дворца?
— Он, уверяю вас, был бы достоин вашего взгляда. Мадам, но… он пропитан ядовитыми миазмами.
Екатерина поморщилась и властно сказала:
— Этикет, знайте, выше всего! Покажите себя рыцарем и принесите извинения графине Диане немедленно.
— Слушаюсь, — попятился граф Спада.
За себя, поскольку Мишель де Нострадамус сделал ему кровопускание и ввел какую-то сыворотку, граф не боялся, но Диана!..
Он начал понимать, что графиня слишком прекрасна, чтобы быть рядом с Екатериной Медичи по другую руку короля Генриха II, известного своим вниманием к дамам.
Граф Спада направился вслед за лакеем в отведенные ему покои, чтобы разоблачиться.
Невольно в его памяти встал элегантный напыщенный старик, который вечерами надевал былую парадную форму первого вельможи флорентийского двора при отце Екатерины Медичи, фамилии, прославленной ее дедом Лоренцо Великолепным. Его внучку старик знал еще девочкой. Уже отстраненный от дел, что не помещало ему заняться наставлением для владык, мечтая воссоединить всю Италию в одно могучее государство, он читал по вечерам желающим отрывки из сочиняемой им книги «Государь». Джордже запомнил основную мысль этого поучения, как сосредоточить и держать в своих руках власть — «беспринципную принципиальность», когда цель оправдывает средства и все средства хороши и выше запретов морали. Эту политику и рекомендовал своим венценосным читателям старичок Макиавелли как способ стать государем сильной руки.
Уже приехав со свитой Екатерины во Францию, где она стала королевой, выйдя замуж за Генриха II, граф Спада видел на ее столике книжку «Государь» Макиавелли.
Екатерина Медичи полагала важными для воспитания венценосных детей советы автора этой книги, каковую надлежало усвоить будущим королям. Недаром один из них, став Карлом IX, не только допустил по совету матери ужасную Варфоломеевскую ночь, когда истреблены были двадцать тысяч гугенотов, в том числе в одном Париже две тысячи, в частности, тех, кто только что вернулся после ужина с королем. А король, пристроившись с длинноствольным мушкетом у окна дворца, самолично стрелял в спасавшихся, прыгавших из окон гугенотов, своих недавних гостей. А потом, рыдая, жаловался невозмутимой матери, что его преступно подбили на это злое дело.
Всего этого не мог знать граф Спада, как и того, что это кровавое преступление потускнеет в будущие века по сравнению с истреблениями людей, неизмеримо большими…
Но то, что он по приказу королевы должен идти и заразить чумой прекрасную графиню Диану, итальянец знал и уклониться от этого не мог.
Сбросив свое вонючее одеяние и панцирь, оправляя перед зеркалом свой костюм, он по приказу той же Екатерины надушился переданными ему духами, которые якобы любит графиня Диана, заглушая, по словам королевы, их ароматом скверный запах своего всегда потного тела. Да, Екатерина Медичи была страшнее чумы!..
К счастью для отважного графа, прошедшего каменным коридором до покоев графини, Диана не приняла его.
Новелла вторая. Разбойники
Одни в роскошных мантиях жрецов
людские души грабят,
другие же в лесах в отрепьях рваных
отнимут только кошельки.
Теофрит
Живописны дороги прекрасной Франции. Запряженная четверкой коней цугом золоченая карета графа Спада, вздымая за собой облако пыли, катилась по дороге, то бегущей вдоль извилистой речки, пересекая ее по мосту на арочных опорах, то ныряющей в густой лес, пользующийся дурной славой из-за промышляющих там разбойников, то тянущейся мимо возделанных крестьянами полей, фруктовых садов и виноградников.
Лет двадцать пять назад было особенно опасно углубляться в тот лес, который спокойно миновал граф Спада, даже не обнажив свою заменившую добрый старый меч модную шпагу.
А тогда еще молодой врач Мишель де Нострадамус (за которым теперь, как за почетным мэтром, по поручению самой королевы Екатерины Медичи и ехал в королевской карете граф Спада), возвращаясь из Тулузы по дороге, куда более опасной, чем эти места, дремал, сидя в дешевой карете, запряженной всего лишь одной лошадкой, старательно подгоняемой возницей со встрепанными, давно не чесанными волосами.
Мишель вспоминал час за часом тревожные дни пребывания в Тулузе, куда он был вызван, чтобы предстать перед трибуналом Святой Инквизиции. Но предварительно его счел нужным допросить сам Великий Инквизитор.
Ничего доброго не предвещало Нострадамусу, так звучало латинизированное имя молодого врача, желтоватое аскетическое лицо высокого монаха, с проваленными щеками, вошедшего в сводчатую комнату. Нострадамус по привычке поставил для себя диагноз заболевания у святого отца печени и, возможно, язвы желудка. Тот сразу приступил к дознанию.
— Итак, Мишель де Нострадамус, именующий себя доктором и не имеющий ни докторской шапочки, ни положенного ему золотого кольца, что ты можешь рассказать Святой Инквизиции о себе?
— Лишь то, святой отец, что я закончил медицинский факультет, получив звание бакалавра и лицензию на врачевание от знаменитого университета в Монпелье, сочтя долгом своим перед Господом по окончании учения не задерживаться для получения еще и докторского диплома, а сразу идти на помощь страждущим, как завещал нам наш Спаситель сын Божий Иисус Христос.
— Похвальное упоминание о заветах Христа нашего из уст потомка тех, кто предал его распятию.
— Я не их потомок, святой отец. Мой род, по-видимому, ведется от самого Иоанна Богослова, пророчества которого, включенные в Библию, вызывают ужас людей, узнающих о содеянном в Иерусалиме при попустительстве Рима в лице умывшего руки Понтия Пилата. А я ревностный католик, как и отец мой, и дед, принявшие истинную веру Святой Католической Церкви.
— Выходит, передо мной ревностный католик, исправно посещающий мессы и другие богослужения?
— Всегда, когда не ухаживаю за тяжелобольными, страдающими от страшной эпидемии чумы.
— Значит, уход за какими-то больными, которых сам Господь наш призывает к себе, для тебя важнее посещения
