всем тем, что сумел подобрать для его лабораторий.
— Наконец-то вернулся! — радостно встретил его Иосифьян. — Столько времени я без главного инженера как без рук. Зa трофейное оборудование спасибо. Не забыл нас «вице-король Штирии».
— Откуда тебе известно это прозвище?
— Сороке долететь — пара пустяк! С палочкой ходишь? Колено как? А голова? Соображает?
И, отводя глаза в сторону, добавил:
— Тут опять твоей работой интересуются из районного отделения госбезопасности. Просили меня передать, как появишься, чтобы к ним наведался.
В знакомом районном отделении госбезопасности Званцев встретился уже с другим капитаном, голубоглазым и вежливым. Он усадил Званцева перед собой и протянул ему лист чистой бумаги:
— Попрошу вас, полковник, перечислить все личные вещи, привезенные из-за границы.
Когда Званцев протянул ему список, капитан сделал удивленное лицо:
— Что? Только один чемодан и соломенная шляпка?
— Да. В Вене купил.
— Надо думать, для тезки одной великой княжны? — хитро подмигнул капитан.
— Вы подали мне хорошую мысль.
— А другие ваши коллеги-уполномоченные, — доверительно сказал капитан, — вагонами везли личное имущество, мебель и всякое…
Званцев не знал, как принять слова капитана: за упрек или за одобрение, вопросительно посмотрел на него и оглянулся на дверь. Конвойного на этот раз не было.
— Так не останешься со мной, Саша? — спросил Иоснфьян.
— Нет, мой дорогой академик! Рад поздравить тебя с этим званием. Но не ко двору я уже здесь. Сознайся. Даже чекиста разочаровал.
— Может быть, ты и прав. Сценарий у тебя получился, роман популярным стал. Во Франции, в газете «Юманите» печатают. Значит, тебе в литературное яблочко попасть — пара пустяк.
— Не скажи. Но пробовать буду. Не теряй меня из виду, я ведь и в литературе инженером останусь.
Иоснфьян обнял старого друга, словно тот уезжал за тридевять земель, а не оставался в той же Москве.
— «Твори, выдумывай, пробуй!» — по Маяковскому напутствовал он. — Помни, как мы с тобой институт создавали в пустой Москве. НИИ имени Жюля Верна.
Друзья расстались.
— Мы с тобой еще в Академии наук встретимся. Так держать! — на прощание сказал Иосифьян и добавил: — Как «двигатели прогресса»!
Но не встретились друзья в Академии наук.
Званцев в глубокой старости пережил своего друга и остро переживал его кончину, повергшую в траур разросшийся Всероссийский научно-исследовательский институт электромеханики, когда-то созданный им вместе с военинженером Званцевым.
А фантасту Званцеву Международная академия информатизации при ООН присвоила звание почетного академика…
Получая это звание, он шутливо повторил слова, сказанные в начале века в Российской академии наук Хвольфсоном:
— Между почетным академиком и академиком такая же разница, как между милостивым государем и государем. Но и на том спасибо.
Но диплом он получил «международного академика». Ему вспомнили и его собственные изобретения, и множество подаренных изобретателям идей в его книгах, увлекающих молодежь стремлением к новому.
В ответ на эти признания Званцев неизменно отвечал:
— Всегда служил грядущему.
Новелла восьмая. Звезды наездник
Мы знали только счет созвездьям,
Но вижу я, придет пора.
Откроет путь к иным мирам
Нострадамус, Центуpии, IV, 25.
Перевод Наза Веца
Этого человека знает и видел весь мир. Во многих странах ему оказывались почести большие, чем завоевателям полумира Александру Македонскому или Haполеону.
На площади его имени красуется уходящий в небо тонкий пилон, увенчанный скульптурой человека Земли, готового к прыжку к звездам.
С некоторых пор на маленьком столике полярного летчика Северного воздушного флота, старшего лейтенанта, появилась под стеклом вырезка из газеты «Правда» за 15 июня 1958 юла сo статьей писателя Александра Званцева «ВОПЛОЩЕНИЕ МЕЧТЫ»:
«В таинственном мире космоса, в беспредельном просторе миллионов световых лет, среди сверкающих центров атомного кипения материи, среди звезд, живущих или рождающихся, гигантских или карликовых, двойных, белых или желтых, красных или голубых, ослепительных или мертвенно-черных и непостижимо плотных, в мире загадочных туманностей, неистовых квазаров и задумчивых лун, среди планет цветущих или обледенелых, диких или цивилизованных, появилось новое небесное тело… появилось не в силу межзвездных катаклизмов, а по дерзкой воле разумных существ…»
В прошлом году был запущен первый в мире искусственный спутник Земли, и мечта, во имя воплощения которой была написана эта статья в «Правде», овладела скромным лейтенантом.
Об этом писателю Званцеву рассказал полковник Генерального штаба, писавший книгу о первом космонавте Земли.
Безвестный тогда еще летчик с наивной уверенностью в том, что сможет быть полезным в космических опытах, когда неизбежно за первым искусственным спутником в космосе появится и человек, которым страстно хотел стать этот старший лейтенант, написал письмо, и оно было получено адресатом. И Главный конструктор, руководивший многотысячным коллективом лучших умов страны и самых умелых рук, поверил наивному упорству в письме полярного летчика и вызвал его в Москву.
Всем известны подробности его полета, как он улетал с обошедшим весь мир возгласом «Поехали!», словно отправлялся на загородную прогулку.
Не всем известны подробности его приземления, когда, выпрыгнув на парашюте из спускающейся кабины, он был взят в плен строгим милиционером и как выручила его появившаяся поисковая группа.
Многотысячные толпы москвичей встречали первого космонавта Земли. Такие же толпы приветствовали его и во время зарубежных поездок с митингами, приемами, банкетами повсюду в его честь.
Совсем немногим известна одна его незаметная встреча. Он должен был выступать по телевидению и перед передачей беседовал с привлекательной дикторшей, когда к ним подошел коренастый человек с маленькой бородкой и спросил:
— Хотите увидеть свою фотографию пяти- или десяти-тысячелетней давности?
Он удивленно посмотрел на подошедшего, потом переглянулся с дикторшей и расплылся в своей обычной, очаровывавшей всех улыбке, сыгравшей, может быть, и решающую роль в выборе претендента на первый полет:
— Боюсь, Александр Павлович, что меня тогда еще не было на свете.
Но Званцев с самым серьезным видом показал ему книгу французского археолога Анри Лота и страницу в ней с фотографией древнего наскального изображения человекоподобного существа в ниспадающем балахоне со складками на шее и в герметичном шлеме с отверстиями для глаз.
— Это изображение выбито более пяти тысяч лет назад на скале плоскогорья Тассили в Сахаре, когда она была цветущим краем. Этот рисунок выполнен в несколько человеческих ростов и, согласитесь, оставляет странное ощущение чего-то могучего.
Гагарин внимательно посмотрел на своего «предшественника» в космосе и сказал:
— Похоже, но не одно и то же.
— Иначе не могло и быть, — отозвался писатель. — Хоть назначение скафандров одинаковое, но выполнены они в разное время и разными цивилизациями.
По просьбе Званцева Гагарин оставил на этой странице книги Анрн Лота свой автограф, который писатель хранит как ценнейшую реликвию.
И вдруг после триумфальной поездки по многим странам и оказанных почестей Герою Земли, после того, как он, готовясь к предстоящим звездным полетам, решил закончить Академию имени Жуковского, чтобы быть во всеоружии знаний, мир содрогнулся от известия о его нелепой гибели. Совершая учебный полет, он, летчик, зарекомендовавший себя полетами в Арктике, вместе с инструктором, летчиком-испытателем, разбился, и в обломках самолета с трудом собрали тела двух Героев Советского Союза, с почетом похороненных в Кремлевской стене.
Народ горевал и не хотел этому верить, не хотел потерять своего Героя и хотел думать, что он каким-то чудом спасся, может быть, страдает сейчас, но явится, чтобы озарить окружающих своей лучезарной улыбкой…
Именно так Званцев объяснил взволнованное сообщение, с которым пришла к нему его друг — кинорежиссер Неля Алексеевна, мечтавшая экранизировать его роман «Звездный бумеранг».
— Вы считаете, что он погиб? — спросила она о Гагарине.
Званцев пожал плечами:
— Сердцем поверить не могу, но рассудком вынужден признать.
— Напрасно, ангел мой, уверяю вас, напрасно! Можете не верить в чудеса, но в то, что я вам расскажу, должны поверить.
— Не в чудеса?
— Конечно, нет!
— Так во что же?
— Только в то, что я сама узнала во время киносъемок в Казани, в психиатрической больнице.
— Не вижу связи.
— Хорошо, начнем издалека. «Черный ящик» погибшего учебного самолета Академии имени Жуковского нашли?
— Как будто нашли.
— А что там было записано перед гибелью летчиков, сообщили?
— Такого сообщения я не слышал.
— И никто не слышал. А что, если там произошел такой разговор:
«— Юра! Катапультируйся!
— А ты? Без тебя не могу.
— Ты нужнее человечеству. Прыгай. Приказываю. Я должен спасти машину…»
— Но, Неля, дорогая! Это же отрывок из сценария к художественному, а не к документальному фильму.
— Но так могло быть, ангел мой?
— Художник может допустить любую версию, если для этого есть основания. У вас они есть?
— Конечно! Потому и воображаю, как это могло произойти. Он был кому-то неугоден.
— Кому? Почему? Всеобщий любимец!
— Есть у меня предположение. Затаскали ведь его по банкетам. А что, если, захмелев, сказал он своему соседу, подливающему ему вина:
— Довольно мне, и так голова уже, как центрифуга, вертится.
— Пей, пей. Ты же первый космонавт, гражданин планеты Земля!
— Это меня сделали «парнем всей Земли», но это не значит, что я своей страной не интересуюсь.
— А что? Что же тебя, интересует?
— Хрущева жалко! Он полет мой поддерживал, во Внукове меня встречал.
— Ну и что? Подумаешь. Хрущев!
— Большой и сердечный человек был.
— Это Хрущев-то? Ну загнул, Юра!
— Замечательный был человек. Страну хотел накормить. И зря ему кукурузу в укор ставят.
— Может, и сняли его зря?
— Конечно, зря! Он в коммунизм хотел наше поколение привести. Я ему всей душой предан был.
— Значит, Хрущеву, не Брежневу?
— Брежнев больше звезд имеет, чем я или Никита Сергеевич, но его забудут… или нет, не знаю…
— Значит, тебя не забудут? А его?
— Он — руководитель одной страны на планете, а я, вернее меня сделали принадлежащим всей планете…
— Значит, Брежнев зря Хрущева заменил?
— Да отвяжись ты… — воскликнул Гагарин и уронил голову на стол, разбив при этом свой бокал.
Его сосед на правах «друга» потащил его в травмпункт, где Гагарину наложили швы на лице.
— Неленька! Вы так говорите, словно сидели с ними за столом.
— Мне это вовсе не обязательно. Я знаю ситуацию того времени. «Шестидесятников», которых давили. Сахарова, которого слушать не хотели. А теперь еще мы знаем признания Семичастного, который в свое время был председателем КГБ и свидетельствует теперь о задании убрать Хрущева, полученном им от Брежнева. Вспомните, как расправлялись тогда с шестидесятниками. Физическое устранение, высылка или психушка.
Званцев прервал фантазирующую кинематографистку:
— Ну, знаете, это, я бы сказал, некая вольность.
— Эта вольность допущена мной, исходя из документальных сведений, которыми я располагаю.
— Документальных?
— Вот именно, ангел мой! Надеюсь, вы читали в московской газете о телефонном звонке в Звездный городок от какого-то человека, который голосом Гагарина попросил своего былого друга навестить его в больнице, где он подлечивает свои нервы, добавив: «Давно мы с тобой не виделись», и назвал друга так, как только Юра знал. Космонавт же из
