не стали даже осматривать багаж.
Выйдя из аэровокзала, Бойтаковский подошел к стоянке такси. Почтенного вида таксист подъехавшей машины, выйдя, распахнул перед ним дверцу, приглашая пассажира.
Это было так непривычно, что Бойтаковский в первую секунду замер, опомнившись, взглянул на удивленного шофера и сел в машину.
— Отвезите меня, пожалуйста, в какой-нибудь недорогой отель, — попросил он.
— Я знаю один такой, правда, там могут оказаться непредвиденные расходы…
Машина остановилась около невзрачного здания, у подъезда которого все же стоял здоровенный швейцар в форменной одежде. Он открыл дверцу машины, готовый принять багаж приезжего.
Вестибюль отеля оказался полутемным помещением, где за конторкой, рядом с доской, на которой висели ключи от номеров, сидела пожилая дама, исполняющая обязанности портье.
Цены в отеле были действительно умеренными, а предложенный номер располагался на втором этаже.
Поднимаясь в номер. Бойтаковский прошел мимо девицы, сидящей за столиком, поприветствовавшей его и осведомившейся, как он себя чувствует.
Бойтаковский раскланялся с ней, спросив в свою очередь о ее здоровье.
— О, нас постоянно проверяют врачи, — заверила она.
Несколько смущенный этим ответом, что-то пробурчав себе под нос, он вошел в номер и, прикрыв за собой дверь, оглянулся.
В довольно тесной комнате, загроможденной двуспальной кроватью, мебели почти не было, если не считать прикроватного столика и пары стульев. Умывальника и других удобств тоже не было, они, как объяснила горничная, находились в конце коридора.
Бойтаковскин вполне оценил дешевизну номера и вспомнил свою московскую квартиру. Только в студенческие годы он пользовался удобствами в конце коридора.
Он начал распаковывать чемоданы. Увидев на столе телефонную книгу у аппарата, решил сразу же позвонить в издательства, которые могли бы заинтересоваться его книгами. Нужные номера он нашел, но аппарат оказался не включенным. Пришлось спуститься к портье, чтобы позвонить.
Первые переговоры с издательствами не очень обнадежили Бойтаковского. Клерки отвечали, что уже поздно, советовали позвонить завтра.
Бойтаковский вернулся в номер, сел за стол и задумался о своей судьбе, вспомнив вежливого майора из КГБ с металлическими нотками в голосе. Да, у них все уже было решено. Для них он был лишний. А здесь?
Дверь его номера неожиданно распахнулась, и через нее в комнату впорхнула молодая миловидная женщина в ярком халате.
— Ах, Боже мой! Простите великодушно! Я не знала, что номер уже занят. Я ваша соседка, и, представьте, у меня не работает телефон, а мне необходимо позвонить.
И она, не дожидаясь разрешения, подошла к столику.
Бойтаковский, не успевший опомниться от такого неожиданного вторжения, еще больше опешил, когда она, набрав номер и непринужденно усевшись на край столика, защебеталa, не обращая внимания на распахнувшийся халат:
— Это ты, Ганс? Как я рада слышать твой голос! Ну, как наши дела? Как детки? Исправил ли Эдик отметку по математике? Как Гретхен?..
Бойтаковский во время этого разговора смотрел на бесцеремонно сидящую перед ним женщину, на ее зазывающий полураспахнувшийся халатик, обнаживший совершенно голое бедро. Его воображение живо дорисовало все остальное, ничем, кроме халата, не прикрытое. Рука сама потянулась и погладила нежную кожу…
Двуспальная кровать в тесном номере оправдала себя. И прав оказался таксист, когда предупреждал о непредвиденных расходах. Визит незнакомки оказался куда дороже снятого номера.
Когда, мило улыбнувшись, гостья ушла, Бойтаковский снял трубку телефона и еще раз убедился, что она молчит. Ему стало ясно, куда привез его расторопный таксист. Решив впредь быть осмотрительнее, экономнее и вообще скорее съехать отсюда, утомленный Бойтаковский уснул. Завтра предстоял трудный день.
В этот день начались его скитания, надежды и разочарования. Он таскал с собой сумку с книгами, чтобы ознакомить с ними издателей.
— Герр Бойтаковский, мы рады вашему появлению здесь, но, право же, книги на русском языке нисколько не понятнее, чем, скажем, китайские. Вам придется аннотировать их и перевести на немецкий язык. Сначала каких-нибудь две или три главы, как пробные. После этого мы продолжим наш разговор. У нас будут требования, которые мы попросим вас учесть при выборе предлагаемых ваших произведений…
— Но я хочу вам предложить те свои книги, из-за которых мне пришлось покинуть Советский Союз.
— Нам хотелось бы верить, что их острота удовлетворит наших покупателей, ваших потенциальных читателей. Ведь наше издательство — коммерческое предприятие, мы не можем рисковать.
Примерно такой же разговор происходил и во втором издательстве, где побывал Бойтаковский. На беду, у него не было никаких знакомых в этом городе. И, видимо, здесь никто не заинтересуется переизданием его книг на русском языке. В самом деле, для кого?
А лишь это могло заложить прочный фундамент в его зарубежное существование.
Вернулся он в свой номер, что называется, без задних ног. Ведь он исходил весь город пешком, вдоволь насладившись умытыми улицами, сверкающими витринами магазинов, непостижимым количеством всевозможных товаров, о которых в Москве он и подумать не мог. Но они пока что были недоступны ему, безденежному иностранцу, которому даже не получить обратную визу для въезда в свою страну. Вокруг звучала немецкая речь, как в городе его детства Энгельсе, что напротив Саратова, через Волгу.
К счастью, хоть в этом отношении он не чувствовал себя совершенно чужим.
Он даже завел разговор с каким-то старикашкой, усевшись рядом с ним на скамейку в парке, чтобы отдохнуть. Разговор разочаровал его.
— …что вы думаете об СССР и о том, что там сейчас происходит?
Старик подозрительно посмотрел на него:
— Слушайте, сударь, я еще помню гестаповцев. Они так же начинали разговоры.
— Нет, почтенный господин, я — иностранец, просто интересуюсь вашим мнением о России, потому что сам только вчера прибыл оттуда.
— На русском фронте погибли оба моих сына. Сам я — оперный дирижер. Дирижировал оркестром, исполнявшим Моцарта, Бетховена, Вагнера… Я не в восхищении от казацкой музыки вашего Чайковского. Предпочитаю Верди и Пуччини. А во время войны наш оркестр играл марши. Теперь занимаюсь бумажками, веду картотеку, потому что в оркестре мне уже нет места. Вот так. А вам что не сиделось у своих коммунистов?
— Я с ними не в ладах. Я борюсь за права человека.
— Может быть, вы будете теперь защищать и мои права? Так вас мигом вышлют из Германии, как, очевидно, выслали из России! — рассмеялся старик. Он оказался догадливым.
На этом их разговор закончился. Бойтаковский вернулся в свой тесный номер и запер дверь изнутри на ключ. На стук в дверь не ответил. Больше стук не повторился, его оставили в покое.
На следующий день он перебрался в другой, более комфортабельный отель.
В новом опрятном, уютном номере со всеми удобствами было даже радио. Включив его и покрутив ручку настройки, Вячеслав Болеславович наткнулся на русскую речь. Но это была не Москва, а Мюнхен. Радиостанция «Свобода», которую он часто слушал, несмотря на глушилки в своей московской квартире.
Сейчас услышав знакомые интонации, он хлопнул себя по лбу, переходившему в начинающуюся лысину:
— Как же я не вспомнил о радиостанции «Свобода»! — громко по-русски воскликнул он.
Нужный телефон был в телефонной книге, и по работающему в номере телефону (не то, что в «доме свиданий») Бойтаковский сразу же договорился о встрече с главным редактором господином Тумановым.
В этот же день он был принят благорасположенным бородатым человеком, который знал Бойтаковского по его книгам. Наметили ряд передач, в которых прозвучат отрывки из книг Бойтаковского с комментариями самого автора.
— Но должен предупредить вас, Вячеслав Болеславович, что мы рассчитываем на ваши беседы и в других передачах по актуальным вопросам современности. С оплатой проблем не будет. Нас финансирует конгресс США.
Бойтаковский был несколько озадачен. Он хотел познакомить мир со своими книгами, посредством которых он боролся за общечеловеческие права и свободу мысли, а рассуждать на актуальные темы современности, особенно под контролем американского конгресса, в его планы не входило.
Туманов с улыбкой выписал ему чек за предстоящие передачи по отрывкам книг, оставив взамен все книги у себя для подборки материала, расспросил Вячеслава Болеславовича, как он устроился, и отсоветовал жить в дорогой гостинице, дав адреса недорогих, но удобных и приличных квартир.
Бойтаковский вдруг почувствовал себя в этом чужом городе вовсе не одиноким, тем более что главный редактор послал проводить его одного из своих сотрудников, фамилию и голос которого Бойтаковский знал по прослушанным ранее передачам, некоего господина Якобсона.
Его провожатый охотно рассказывал о Мюнхене о немцах, об особенностях жизни в Германии…
Комната у строгой и аккуратной пожилой хозяйки вполне устроила Бойтаковского, и он тотчас перевез туда свои вещи с помощью все того же благожелательного Якобсона, который посоветовал Вячеславу Болеславовичу обзавестись собственным автомобилем.
Бойтаковский справился о цене и подумал, что не скоро сможет воспользоваться этим советом.
Но жизнь ему теперь представлялась намного оптимистичнее. Сотрудничество с радиостанцией «Свобода» открывало ему двери в издательства, о которых он раньше даже и не подозревал. Впереди вырисовывалась заманчивая перспектива.
…Спустя год Бойтаковский узнал, что его деятельность на радиостанции не осталась не замеченной на родине и он лишен гражданства СССР.
К этому времени он уже не снимал комнату у старой фрау, купил себе вполне уютную небольшую квартиру и автомобиль.
Понемногу он влился в тихий, аккуратный, педантичный немецкий мир Мюнхена. И когда проезжал мимо пивной, где начиналось нацистское движение и где Гитлер делал свою политическую карьеру, ему не верилось, что в таком приличном городе могло происходить такое.
На радиостанции «Свобода» дела шли успешно, но не без неприятностей; исчез Туманов. Его разыскивали много дней, пока он не объявился не где-нибудь, а в СССР, оттуда публично разоблачал свою недавнюю деятельность на радиостанции «Свобода», раскрыв ее связь с ЦРУ и финансовую зависимость от конгресса США.
Эта история с Тумановым сильно поразила Бойтаковского. Он дал выход своему негодованию, опубликовав повесть о триумфальном возвращении писателя на родину, в Россию, представляя ее страной абсурда, а действия руководителей — вершиной глупости.
Повесть имела успех, а Бойтаковский после ее опубликования стал еще более неприемлемым для своей бывшей родины. Но на радиостанции даже восхищались его творением.
— Я поражаюсь вашему язвительному таланту! — восторженно говорил Якобсон. — Те, кто будут слушать главы из вашей повести, умрут от хохота! Четко подмечено — «страна абсурда»! Я бы присудил вам Нобелевскую премию.
Нобелевской премии Бойтаковскому, конечно, не присудили, а в России за это время произошли невероятные события и коренные перемены. Распался СССР, а за ним и основная политическая платформа страны — коммунистическая партия. Взоры всего мира были прикованы к преобразованиям, происходящим в СНГ и республиках отделившихся от Союза.
Радиостанция «Свобода» в связи с этими событиями заняла продемократические позиции. Якобсон встретив Бойтаковского в редакции, пригласил его в свой кабинет. После исчезновения Туманова он занял место главного редактора.
— Вот так, Слава! Теперь придется вам по-иному «славить». Холодная война кончилась, и мы должны перестроиться по примеру нашей бывшей родины. Теперь наш курс
