уже рано утром весь королевский двор, а затем и Париж знали о его необыкновенном подвиге, а также о помощи, оказанной ему мэтром Нострадамусом. Сама графиня Диана послала Нострадамусу с тем же пажом букет цветов в благодарность за услугу.
Но посланному было уже трудно пробиться к мэтру. Его двери осаждали парижане, желавшие тоже воспользоваться ясновидением.
Необычайный успех предсказателя, дающего советы всем желающим, внушил некоторое беспокойство королевской чете, особенно после того, как духовник Екатерины, влиятельный иезуит, шепотом предупредил королеву, что она общается со слугой дьявола, которому тот помогает заглядывать в человеческие мысли и судьбы, а это противно воле Господней.
Екатерина Медичи вызвала к себе графа Спада и передала ему мешочек с сотней экю от короля и еще пятьюдесятью от себя, поведав ему о разговоре со своим духовником.
Растолкав толпу посетителей, граф Спада явился к Нострадамусу с вестью об угрожающей ему опасности.
Граф передал также мэтру королевское вознаграждение.
Переданной суммы едва хватало ему на обратный путь в город Салон, где жила его семья и где каждый входивший в дверь провидца предлагал большие деньги за его услуги, что привело Нострадамуса при его вспыльчивости в ярость.
Но граф Спада предупредил Нострадамуса, что орден иезуитов начал действовать против него, а влияние патеров на Священный трибунал инквизиции известно.
Нострадамусу были хорошо известны нравы Священного трибунала, и он прекрасно понял, что «совет», переданный приближенным Екатерины Медичи, много дороже подаренного кошелька с нищенским гонораром.
В тот же день он покинул дворец кардинала, вызвав этим вздох облегчения у хозяина, ибо тому уже стали известны настроения в кругу братьев-иезуитов.
И снова не в золоченой карете, а в простой наемной трясся больной доктор и прорицатель по знакомым дорогам Франции, проезжая леса, где никто из промышлявших там разбойников не позарился на столь невзрачную добычу.
В городке Салоне его встретила жена и четверо детей, которых ждала более благополучная судьба, чем наследников короля Генриха II и его властной супруги.
Новелла пятая. Рыцарские нравы
Наденет шлем, как клетку золотую.
Сойдутся львы в турнире боевом.
Сражен лев старший болью в щель глазную.
Упала ветвь на дереве густом.
Нострадамус. Центурии, III, 30, 1553 г.
Перевод Наза Веца
Случилось так, что через три года, в 1559 году, Нострадамус снова оказался в Париже и по приглашению того же кардинала Бурбон-Вандейского поселился в его дворце.
И 1 июля вместе с ним отправился к Бастилии, где по приказу короля было создано ристалище по случаю двойного праздника: свадьбы дочери Генриха II Елизаветы, выдаваемой замуж за мрачного короля Испании Филиппа II, который недавно взошел на престол и не приехал в Париж за своей невестой из-за поездки в неспокойную Бельгию, а прислал вместо себя для участия в церемонии венчания герцога Альбу, вошедшего в историю под именем Кровавый. Помимо того, объявлялось о помолвке сестры короля Маргариты и герцога Савойского, с которым Нострадамус встречался в Тулоне по поводу подлинности принадлежащей Савойским знаменитой тулонской плащаницы, что Нострадамус не взялся установить.
Пригород Парижа преобразился. Перед ристалищем, в которое превращены были вчерашние крестьянские поля, поднялись спешно построенные трибуны для знатной публики, приглашенной на празднество.
Король отверг предложение о надоевшем всем балете или театральных представлениях, он хотел продемонстрировать на празднестве рыцарскую честь, отвагу и мужество.
Поэтому, кроме фейерверочных огней, заимствованных из далекого Китая, предполагались давно не виданные вельможами зрелища.
Нострадамус вместе с кардиналом Бурбон-Вандейским оказался вдали от королевской ложи, но и в ложе кардинала находились весьма знатные люди, с интересом рассматривающие раскинувшееся перед ними ристалище.
Вместе с тем Нострадамус ощущал на себе любопытные взгляды знати, достаточно наслышанной о чудесном предсказателе, наделавшем шуму в Париже еще три года назад.
Позади трибун возвышались мрачные стены Бастилии, С них расставленные там воины тоже взирали на место предстоящего зрелища.
И оно началось с парада конных рыцарей, закованных в доспехи, в шлемах с плюмажами, с направленными в небо остриями копий, со щитами, украшенными родовыми гербами.
Впереди вереницы тоже закованных в железо коней шел красавец конь со всадником в золотом шлеме. То был сам король Генрих II, возглавлявший задуманное им шествие.
Гром аплодисментов вызвал этот парад мощи и силы у заполнивших трибуны зрителей. Уже давно никто не видел ничего подобного. Перед ними возрождалась, вставала во всей своей былой славе старина.
Так уходили крестоносцы в свои походы, так дефилировали непобедимые рыцари перед решающими сражениями.
Но у Генриха II был обширный план торжеств, ему мало было проезда закованных в латы рыцарей перед трибунами.
Следом за красочным отрядом шагала пехота в панцирях, вооруженная мечами и длинными острыми пиками.
По неслышной команде пеший отряд выстроился своеобразным строем, который в будущих столетиях будет именоваться «каре». Воины образовали треугольник, направив и острие построения, и острие своих пик против сгруппировавшихся всадников в латах с копьями.
Замысел Генриха был таков, что мчащиеся лошади при виде направленных на них пик сами, не подчиняясь воле всадников, не станут напарываться на пики каре и, свернув чуть в сторону, промчатся, как бы скользя по стороне выстроенного треугольника.
И этот новый маневр был продемонстрирован как на первоклассных учениях.
Зрители видели, как на выстроившуюся такой геометрической фигурой, ощерившись пиками, пехоту помчались могучие всадники и как острый угол живого треугольника словно врезался в скачущую на него лавину, разрезая ее пополам и заставляя всадников проскакать мимо цели.
Но замысел короля был бы неполным, если бы он не продемонстрировал личным примером мощь конных рыцарей, сокрушающую пехотные ежи.
Все видели, что в очередной конной атаке принял участие рыцарь в золотом шлеме. Его конь, повинуясь несгибаемой воле всадника, ринулся на пики и, несмотря на свою защитную броню, пронзенный пикой, пал, а золотоголовый всадник, вскочив на ноги с мечом и щитом, бросился на направленные на него пики, рубя их или отводя в сторону ударами меча.
Другие рыцари, даже не доезжая до острия каре, спешивались и, следуя за золотоголовым вождем, устремлялись на пехотинцев, которые не выдержали, отступили и нарушили построение.
И тут новая конная атака уже не встретила ощеренных пик и погнала, обратила в бегство пехотинцев.
Золотоголовый вождь был награжден восторженными криками зрителей, видевших прообраз подлинной битвы.
Королю подали другого коня, и он продефилировал перед неистовствующими зрителями, спешился и поднялся в королевскую ложу.
Отовсюду он слышал крики, прославляющие его доблесть и военную выдумку.
Все это вскружило возвышавшуюся над всеми королевскую голову.
— Рыцарский турнир не прославится, — сказал он, — если не завершится схваткой подлинных рыцарей.
И, обернувшись к стоящему рядом с ним Великому Коннетаблю Франции герцогу Анн де Монморанси, добавил:
— Прикажите глашатаям объявить, что зрители станут сейчас свидетелями схватки двух львов.
Никто не понял, что имел в виду король, но слова его были тотчас переданы по трибунам.
И вызвали там некоторое смущение и перемещения. Все, кто находился в первых рядах, не видя перед собой защиты в виде непреодолимой для диких зверей изгороди, покидали свои места, чтобы перейти на более безопасные скамьи в верхних рядах.
Конечно, первыми так поступили дамы, кавалеры же лишь последовали за ними, чтобы не оставить их без защиты.
Нострадамус не присутствовал при том, что произошло в королевской ложе, но ему впоследствии во всех подробностях передал это вездесущий граф Спада.
— Лев — царь зверей, — произнес Генрих II, — среди людей же царствует король. Противником ему должен стать тот, у кого на щите изображен родовой герб со львом. Не так ли? — обратился он к молодому капитану шотландских стрелков графу Монтгомери.
— Если ваше величество имело в виду меня, то я не могу быть противником того, кому служу, — с поклоном ответил Монтгомери.
— Ваш отказ не украсит славы вашего древнего шотландского рода, господин капитан шотландских стрелков Габриель де Лондж граф Монтгомери, он заставит содрогнуться в фамильных склепах ваших достойных предков.
— Ваше величество, вы принуждаете меня поднять на вас руку.
— В честном бою! В славном рыцарском поединке, где каждый из нас равен другому.
— Ваше величество, — вступил Великий Коннетабль Франции, свидетель вызова короля капитану шотландских стрелков, — вы поступаете против воли обожающего вас народа Франции, подвергая себя опасности в бою, в котором могут быть всякие трагические случайности.
— Из всех смертей я предпочитаю почетную смерть в честном рыцарском бою с достойным противником, дорогой герцог.
— Я преклоняюсь перед вами, ваше величество, но не могу скрыть своего беспокойства.
Последние слова услышала подошедшая Екатерина Медичи.
— О каком беспокойстве говорит Великий Коннетабль Франции?
— Об исходе поединка, в который желает вступить его величество король с молодым соперником, графом Монтгомери.
— Ваше величество! — обратилась королева к супругу. — Я протестую против такого неравного во всех отношениях поединка. Ваш противник недостоин даже одного удара королевского меча, находясь у вас в услужении.
— Я умоляю его величество избавить меня от такой участи, — вставил молодой граф.
— Я не могу отменить объявленного сражения двух львов. Будучи одним из них, я не знаю другого рыцаря, на гербе которого изображен был бы лев. И я уверен, что шотландский герб не будет опозорен тем, кто носит его на своем щите.
У графа Монтгомери кровь прилила к лицу:
— Я выполняю вашу волю, ваше величество, ибо обязан ее выполнять, но пусть вас не разочарует, как рыцаря, то, что я буду лишь защищаться.
— Мы будем равны. Во всем равны в бою! — воскликнул король-рыцарь. — Идем же и облачимся в тяжелые доспехи, ибо предупреждаю, я беру меч для двух рук. Но вы моложе меня на двенадцать лет и можете противопоставить силе моего удара присущую молодости ловкость.
— Мне остается надеяться, ваше величество, что ваш противник не выдержит и первого из них, — сказала Екатерина Медичи и, опираясь на руку подоспевшего графа Спада, отошла от возбужденного предстоящей схваткой короля.
Известие о предстоящем бое короля с молодым шотландцем прокатилось по трибунам и достигло ушей Нострадамуса, заставив того содрогнуться. Он слишком хорошо помнил и свой катрен, и сделанное королю предупреждение при их первой встрече, вызвавшее его недовольство.
Затаив дыхание, зрители смотрели на вышедшего на ристалище, закованного в тяжелую броню короля в золотом шлеме, забрало которого со щелями для глаз напоминало клетку.
Вздох удивления прокатился по трибунам, когда к огромному рыцарю в латах с тяжелым мечом для двух рук приблизился едва достающий ему до плеча противник, который не облачился в тяжелые доспехи, а ограничился своим обычным панцирем и легким шлемом с красочным плюмажем. По шотландскому обычаю от панциря до колен спускалась… юбка, вызвавшая двусмысленные замечания у знатных господ, заполнявших трибуны.
Единственным усилением панциря были наплечники, могущие выдержать удары тяжелого двуручного меча.
Вид противника возмутил короля. Это уже дерзость со стороны мальчишки, которого следует хорошенько проучить королевской рукой.
И король бросился на своего маленького противника, занеся над ним
