Связанная с внутренним опытом, теология не может претендовать на роль точной науки. Однако и наука не должна пытаться доказывать принципиально недоступные для нее тезисы откровения.
Итак, оккамизм возник не на пустом месте, а имел предшественников, хотя и медленно, но неуклонно продвигавшихся по направлению к антикатолическому скептицизму и натурализму.
Глава V. Оккамова онтология и философия природы
чение Оккама о материи представляет значительный философский интерес, и оно было для своего времени весьма прогрессивным. Суть новаций Оккама в этом вопросе состояла в антитомистской направленности, в его стремлении поставить категорию материи не на службу абстрактным схоластическим рассуждениям о «чистых» сущностях, а использовать ее при трактовке вопросов постижения внешней реальности. Оккам решительно критикует теорию материи Фомы Аквинского. Прежде всего для него неприемлем тезис «ангельского доктора» о том, будто никакая вещь не может обладать реальностью в отрыве от формы. Напротив, по Оккаму, если форма начинает существовать в процессе становления вещи, то материя существует и до возникновения вещи.
Для обоснования этого положения Оккам использует имевшееся и у аверроистов понятие первичной материи. О последней он пишет так: «…есть двоякая материя, прежде всего первичная материя, которая в силу своей сущности изначально не включает в себя никакой формы, а наделяется затем различной формой. И эта [первичная] материя есть одна и та же основа в любых подверженных возникновению и порче [предметах]» (59, 144).
Материя, по Оккаму, есть прежде всего субстрат вещи; то, что в ней предположено (praepositum), в этом смысле она есть нечто, предшествующее любому предмету, один из необходимых принципов бытия. Согласно философу, материя — это некоторый предмет, действительно существующий (actualiter existens) в силу природы вещей. Он потенциально имеется при всех субстанциальных формах. Существует ли единый принцип для объяснения феномена материального универсума? Оккам сомневается в возможности доказательства существования такого принципа (11, d. IV, q. 2). Нет никакой необходимости, чтобы материя постоянно обладала тем, что сейчас ей присуще, так же как нет необходимости, чтобы она всегда сосуществовала совместно с тем, что сейчас ей сопутствует (16, I, с. 15, р. 18). Вот почему Оккам кое в чем расходился с Сигером из Брабанта, который, например, полагал, что человечество всегда существовало, ибо каждый человек рождается от пары себе подобных. Выражаясь современным языком, ошибка Сигера была связана с некорректной экстраполяцией в прошлое некоторого аналога принципа полной математической индукции.
Свой анализ термина «материя» Оккам сопровождает замечаниями о типичных случаях его контекстуальных употреблений. Он тщательно фиксирует омонимичные оттенки в таких употреблениях, насчитывая по меньшей мере четыре соответствующих оттенка.
Во-первых, «термин „материя“ употребляется в несобственном смысле в значении „предмет“; например, когда мы говорим, что то, о чем имеется некоторое знание, есть материя знания» (11, d. III, q. 18). В самом деле, логик всякий раз понимает материю не как то, что «подвержено превращению, а в смысле объекта или предмета науки… аналогично в этике говорят о страдании и деянии как о материи добродетели» (16, II, с. 1, р. 34).
Во-вторых, «философ (Аристотель. — Авт.) иногда употребляет термин „материя“ для обозначения составных частей целого как некоторого абстрактного предмета; например, полукруг есть часть круга» (59, 143), и в этом смысле полукруг есть «материя» круга. Здесь приходится говорить об абстрактном предмете в связи с тем, что круг — это геометрическая абстракция, но не реально существующий в природе объект.
В-третьих, «в широком… смысле термин „материя“ употребляется в значении субстрата того, что подвержено превращению, поскольку возникает то, чего ранее не было, или же бытие чего-то обнаруживается в том месте, где оно раньше отсутствовало… И в этом смысле философ говорит, что медь есть материя статуи» (16, II, с. 1, р. 33). Здесь материя понимается в смысле физического вещества.
В-четвертых, «слово „материя“ в собственном смысле употребляется в значении одной из частей реального составного объекта» (11, d. III, q. 18). Однако «при употреблении слова „материя“ в самом узком смысле имеют в виду, что материя есть не что иное, как то, что снабжается безусловно реально отличной от себя формой и что также может рассматриваться целиком безотносительно к форме» (59, 144).
С точки зрения филологии последняя цитата не уязвима в том смысле, что дает чисто номинальное разграничение материи от формы. Одновременно нельзя не отметить, что у Оккама форма понимается здесь как некоторая физико-геометрическая характеристика. В реальном бытии материя существует в единичных вещах, как нечто общее же материя дана только в интенциональном бытии. Материальная субстанция вечна и неуничтожима; она не имеет ни начала, ни конца во времени. Устранение конечных вещей не ведет к ее исчезновению.
Методологически весьма ценно подчеркивание Оккамом примата материи как некоторого содержания над формой, безоговорочно принимаемый им тезис о том, что по отношению к форме материя (как содержание) безусловно первична. Терминологически закрепляя этот примат, мыслитель говорит о первичной материи, которую, однако, нельзя понимать как нечто безразличное в качественно-разнородных объектах и которую нельзя помыслить без признака протяженности. По его мнению, «такая первичная материя не есть нумерически одно во многих предметах, подлежащих возникновению и порче. Ведь не одна и та же первичная материя у меня и у тебя; нельзя каким-либо образом вообразить, будто она нумерически одна в человеке и в осле» (там же, 145). Качественная разнородность единичных вещей осмысливается Оккамом на базе номиналистически трактуемого принципа индивидуации: «И если ставится вопрос о том, посредством чего различается один материальный предмет от другого… то на него надо отвечать, что они различаются сами по себе» (там же).
По существу мыслитель возрождал старую философскую гипотезу о структуре мира как состоящего из таких определенных предметов, что каждый из них есть в точности единственная вещь. Согласно этой гипотезе, следовательно, нельзя найти два различных предмета таких, из которых каждый был бы той же самой вещью, что и другой. Еще до Оккама ряд ученых не видели принципиальных трудностей в вопросе о «причине индивидуации». Они полагали, что все данное в нашем опыте лишь единично, а индивидуальное различие относится к самой сущности вещи. Помимо уже известных нам Пьера д’Орсоня и Дюрана де Сан-Пурсена так же рассуждал и Годфруа Фонтэнский (74). Их точка зрения находилась в некотором соответствии со скотистской. Фактически присоединяясь к мнению этих ученых, Оккам продолжает: «…любая единичная вещь сама по себе индивидуальна, исключительно благодаря самой себе (per se)» (12, I, d. 2, q. 6, P). В реальной действительности наличествуют одни только индивидуальные предметы: «каждая определенная вещь вне сознания (extra animam) сама по себе есть нечто единичное» (там же, I, d. 2, q. 7).
Вспомогательное место в оккамовской концепции материи занимает понятие составной материи (materia composita). По Оккаму, составная материя двояка. Одна — та, которая целиком сохраняется при возникновении состоящего из нее объекта, и такая составная материя всегда есть не что иное, как сторона составного объекта, в которой имеется несколько субстанциальных форм. Другая составная материя есть та, которая полностью не сохраняется в порожденном ею, а модифицируется при его порождении, и ее мы имеем в виду, когда, например, говорим, что капельно-жидкое состояние есть материя любой конкретной жидкости (например, молока, кипяченой воды, вина, подсолнечного масла и т. д.). И эта материя может быть стороной составного объекта, имеющей одну субстанциальную форму (59, 143—144). Например, телесность есть один из компонентов составной материи, образующей такой объект, как человек. Другой компонент — разумность. Телесность и разумность — это составная «материя» человека. Здесь, однако, термин «материя» выступает в смысле необходимого ингредиента данного предмета, а не в строго философском значении.
Исключительно смелой для своего времени была идея Оккама о материальной однородности космоса с подлунным миром. Разумеется, у мыслителя не могло быть фактических данных для обоснования этой идущей вразрез со схоластическим мировоззрением идеи, сформулированной в следующем его тексте: «Так вот поэтому мне представляется, что на небе имеется материя того же сорта, что и в подлунных предметах, поскольку множественность никогда не следует полагать без необходимости …[но] все, что может быть объяснено из различий материи по ряду оснований, — это же может быть объяснено одинаково хорошо или даже лучше с помощью одного основания» (12, II, q. 22, В, С, D, L).
Для доказательства этой своей мысли Оккам ссылается на принцип простоты или принцип бережливости (principium parsimoniae), который в дальнейшем получил название «бритвы Оккама». «Бритва Оккама» требует производить возможно меньшее число допущений; признавать как можно меньше сущностных реальностей (17, I, с. 42, р. 75); минимизировать основные элементы, привлекаемые для экспликации смысла соответствующих терминов. Одна из наиболее развернутых формулировок «бритвы» приведена в статье (см. 46, 70). Нельзя полностью согласиться с краткой характеристикой логического смысла «бритвы» Оккама у Л. Витгенштейна: «…она просто говорит, что не необходимый элемент символики ничего не значит» (цит. по: 43, 142). В этом смысле ее нельзя истолковать как произвольное правило. Квалификация Виттгенштейна заведомо узка, поскольку «бритва» не только апеллирует к языковым факторам, но и касается определенных онтологических аспектов. Тем самым Витгенштейн явно преуменьшает значение принципа Оккама.
Особый вопрос возникает в отношении того, предполагает ли «бритва» гипотезу о простоте универсума. Ю. Р. Вайнберг (113) дает на него отрицательный ответ. В обоснование Вайнберг ссылается на якобы принимаемое у Оккама положение о том, что соображение, каким быть миру, всецело зависит от воли бога. В таком случае, продолжает Вайнберг, «бритва» применима у Оккама исключительно к методике философствования о мире, но никак не к самому миру. Однако с этим решительным утверждением трудно согласиться. Ему определенно противоречит вышеприведенный текст Оккама, постулирующий вещественную изоморфность космоса с подлунным миром. В самом деле, разве это постулирование относится только к рассуждению и не относится к объективному миру? Не случайно к методологическим услугам Оккамовой «бритвы» не раз прибегали в истории науки по крайней мере как к дополнительному аргументу в целях защиты от обскурантистских посягательств на ряд прогрессивных теорий. Например, так было, когда ряд выдающихся ученых аргументировали против системы Птолемея, в защиту гелиоцентрической системы Коперника. Основное методологическое правило Оккама относится как к рассуждениям о материальном мире, так и постулирует определенные особенности в структуре его самого.
В тесной связи с понятием материи анализируется у Оккама понятие субстанции (substantia). Как всегда, мыслитель начинает с терминологических разъяснений: «В одном смысле о субстанции говорится как о любой вещи, отличимой от других вещей; так, авторы обычно приводят следующие примеры: субстанция белизны, субстанция цвета и т. д.» (17, I, с. 42, р. 75). Очевидно, такой же смысл имело понятие субстанции у Аристотеля, различавшего первичные субстанции или отдельные реальные вещи и вторичные субстанции как их виды и роды
