от земли, медленно парит в воздухе и под черным небом кувыркается, как парашютист в небесах…
Как тяжело отходит наркоз… Голова, словно кокон, в метрах бинта. Я трогаю ее и чувствую металлическую трубочку во лбу… Казбек большая умница! Он отыскал маленькую точку и проложил к ней дорогу. Теперь нужно поскорее выбираться из больницы, запереться в своей берлоге и… Лишь бы никто не мешал! А то какая-нибудь жена космонавта, как брошенный спутник, будет кружиться вокруг тебя…
Дверь в палату открывается, и на меня смотрят раскосые глаза Казбека. Я улыбаюсь ему, благодарный, он как-то бочком протискивается к моей кровати и, вытащив руку из кармана, протягивает мне сверточек, перевязанный голубой ленточкой.
— Это что? — спрашиваю, с трудом шевеля языком.
— Подарок.
Он бросает сверток на кровать и выходит, плотно закрыв за собой дверь. Я разворачиваю блестящую бумажку, и в моей ладони оказывается гвоздь. Новый. матовый, со шляпкой в клеточку… Коварный казах! Он думает, что я не смогу преодолеть в себе искушение и немедленно воспользуюсь его подарком. А он будет глядеть откуда-нибудь в дырочку и проводить надо мной опыт… Не тут-то было, я сам хитер, я целомудрен, я вытерплю, поборю в себе искушение до минуты гарантированного одиночества, а уж потом…
Я встаю с постели, отыскиваю в тумбочке одежду, переодеваюсь и, что-то буркнув взволнованной сестре, спускаюсь к выходу. На стоянке такси меня пропускают без очереди, я усаживаюсь на сиденье и закрываю глаза… Возле дома таксист меня будит, говорит, что приехали, и сочувственно желает поправляться. Он не знает, что я самый здоровый человек на земле. Он не знает, что на мою долю через несколько минут выпадет наслаждение, равное которому не испытывал ни один человек в этом бренном мире! И я, сжав в руке гвоздь, поднимаюсь по ступеням к своей квартире. Главное, чтобы дочери эксгибициониста не было дома!.. Я, похожий на мышь, чуть слышно пробираюсь в свою комнату и плотно закрываю дверь. Ложусь на тахту и, глядя на стены, восстанавливаю нормальное дыхание. Вот мой гвоздь. Он сжат вспотевшей рукой и, будто живой, просится в мозг. Я закрываю глаза, поднимаю руку и вставляю гвоздь в трубочку… Еще мгновение… Еще одно… Нужно надавить на шляпку посильнее… Черт возьми! Неужели слишком короткий!.. Конечно же!.. Тогда я был ребенком, а сейчас мой мозг увеличился в объеме втрое, и гвоздь не достает до точки… Я сползаю с тахты и на четвереньках ползу к стенному шкафу. В нем остались материнские спицы, она вязала мне свитера… Вот эта, с острым концом, мне сгодится. Ее длины хватит на мозг слона… Я прислоняюсь спиной к шкафу и дрожащими руками пытаюсь попасть спицей в трубочку. Руки дрожат, и спица рвет бинты на голове. Нужно успокоиться, посчитать до тридцати, восстановить дыхание… Осторожно… Вот так… Попал, сейчас начнется…
Вот уже полчаса, как я сижу со спицей в голове, но ничего не происходит… Я ползу к телефону и набираю номер в Склифосовского.
— Ты подлец! — шепотом говорю Казбеку.
— Почему? — спрашивает он.
— Ты меня обманул. Ничтожество… Ничего не происходит!..
— Я сделал все, как ты просил… Это именно та точка…
— Ты ошибся… Ты бездарность! Тебе только с трупами возиться! Да и то не с человеческими!
— Подожди, — прерывает меня Казбек. — Это именно та точка. И я не ошибся и сделал все, как нужно…
— Тогда почему же я ничего не чувствую?! Почему?!
Казбек дышит в трубку, обдумывая ответ.
— Тогда ты был ребенком, — говорит он. — Твой мозг был чист, как неиспользованная фотопленка. Все, что ты узнавал, было для тебя новым и неожиданным. То, что в детстве твой мозг классифицировал как наслаждение, с возрастом субъективно перерастало в обыкновенность. Лишь воспоминания твои хранят чувственность. На самом деле, это обыкновенная точка. Она не несет в себе функций наслаждения… Тебе нужно было это понять, чтоб ты спустился на землю…
Он еще что-то мне говорит, а я плачу, как в детстве от обиды. Только сейчас обида совсем не детская, она куда весомее, чем от материнской порки…
В комнату входит Галя. Она видит мою перебинтованную голову и мокрые от слез бинты. Стоит, смотрит на меня и вдруг тоже начинает плакать. То ли меня пожалела, то ли вспомнила космонавта своего…
— Иди отсюда! — говорю.
— Что? — не понимает она.
— Проваливай, проваливай быстрее!.. И нечего глаза на меня таращить!.. Папаша твой вовсе не секретник! Эксгибиционистом он всю жизнь был и похабником! А сейчас заспиртованный в колбе стоит в физкультурном! Иди лучше над ним поплачь!
Галя уходит. Достав из шкафа блок спичек, я до вечера счищаю с головок серу. Ее набирается полный стакан, коричневой, со следами дерева… Затем я беру чистый лист бумаги и вывожу на нем цифру «50». Юбилейное самоубийство с фантазией в моей коллекции. Заполнив лист и вставив его в формуляр, засовываю в карман стакан с серой, масленку, сухую веревочку и выхожу на улицу. Походка моя спокойна, шаг размеренный. Я дохожу до реки, вставляю горлышко масленки в трубочку, ведущую к точке, высыпаю в нее серу из стакана, заправляю веревочку, забираюсь на парапет, некоторое время смотрю на воду и, чиркнув спичкой, поджигаю веревочку…
Я плыву по синей реке, лениво шевеля плавниками. Мой хвостик — словно разводы бензина в воде. За мной плывут сотни таких же, как я, и все мы радуга на воде.
Посреди реки лежит прекрасная женщина с большой белой грудью. И вообще она вся белая. Лишь внизу живота горит рыжее солнышко. Я увлекаю всю стайку к нему и, скользнув в его лучах, рождаюсь вновь.
