С зелёным дном из трав, а кверху в свежих силах
Рос густолиственно орешник и дубняк,
Приют певучих птиц и мух прозрачнокрылых.
А через весь овраг, начав с кривых корней,
Берёза белая, клонясь дугою гибкой,
Шептала листьями повиснувших ветвей
И гнулась на тот край к земле вершиной зыбкой.
О, как же я любил вдоль по её спине,
Цепляяся, всползать до самой середины,
И там, качаяся в воздушной вышине,
Смотреть на свет и тень в сырую глубь стремнины!
1859
IV
ДВЕ ЛЮБВИ
Я помню барышню в семействе нам родном
То было юное и стройное созданье
С весенним голосом, приветливым лицом,
Радушно отроку дарившее вниманье.
С благоговением я на неё смотрел,
Блаженствуя в мечтах стыдливых и спокойных;
Но образ мною всем иной тогда владел
То женщина была в поре томлений знойных.
Прикосновенье к ней, привет её любви,
И ласка мягкая, и долгое лобзанье
Рождали тайный жар в ребяческой крови,
На млеющих устах стеснялося дыханье…
1859
V
ПЕРВАЯ ДРУЖБА
Я помню отрока с кудрявой головой,
С большими серыми и грустными глазами…
Тропой росистою мы шли с горы крутой,
В тумане за рекой был город перед нами.
И дальний колокол кого-то звал — к мольбе;
А мы, обнявшися, при утренней деннице,
Мы дружбы таинство поведали себе,
И чистая слеза блеснула на реснице.
Расстались мы детьми… Не знаю, жив ли он…
Но дружбы первый миг храню я и доныне
В воспоминании — как мой весенний сон,
Как песнь сердечную, подобную святыне.
1859
VI
НОВЫЙ ГОД
То было за полночь на самый Новый год,
А я один без сна лежал в моей постели
И слушал тишины дыхание и ход…
Лучи лампадные в бродячей тьме блестели.
В окно виднелся двор; он был и пуст, и тих,
По снегу белому с небес луна мерцала…
И мне пришел на ум мой первый, робкий стих
И рифма, как струи падение, звучала.
Я сердце посвящал задумчивой тоске,
В моем едва былом ловил напев унылый,
А мысль какой-то свет искала вдалеке,
И звали к подвигам неведомые силы.
1859 (?)
VII
ДУВР
У моря шумного, на склоне белых скал,
Где слышны вечных волн таинственные пени,
В унылой памяти я тихо вызывал
Моих прошедших дней исчезнувшие тени.
Из отдалённых мест, из смолкнувших времён
Они передо мной, ласкаясь, возникали,
И я, забывшися, поник в блаженный сон
Про счастье детское и детские печали.
О! погодите же, вживитесь в жизнь мою,
Давно минувшего приветливые тени!..
Но вы уноситесь… и я один стою,
И слышу вечных волн тоскующие пени.
1859
ЮНОШЕ
(Подражание Полонию)
[Вероятно, читатель помнит в «Гамлете» — наставление Полония Лаэрту. Примеч. Огарёва.]
Ступай, мой сын! Постранствуй! Погляди!
Мне, старику, оно уже не лестно!..
Как сонный кот, забившись в угол тесный,
Я не ищу отрады впереди;
А молодёжь, с своим орлиным взором,
Летит вперед за волей и простором.
Учись! Пойми, что знание есть власть;
Умей страдать вопросом и сомненьем,
Умей людей любить с благоговеньем,
И претворяй бунтующую страсть
В смысл красоты и веры благородной:
Живи умно, как человек свободный.
Пора любви придёт своей чредой:
Умей любовь проникнуть светом дружбы;
Но избегай, как гнета рабской службы,
Тяжелой свычки, праздной и тупой,
Где женщина, весь день дыша разладом,
Тревожит жизнь докучно-мелким ядом.
За истину сноси обидный гнёт —
Без хвастовства, но гордо и достойно;
Будь тверд в борьбе и смерть встречай спокойно,
Не злобствуя и зная наперёд:
Народы все, помимо всех уроков,
Сперва казнят, а после чтут пророков.
Итак, ступай! Мужайся и расти!
На всё кругом смотри пытливым взглядом.
И, действуя наперекор преградам,
Не уходи с заветного пути…
Забудь в труде и страх и утомленье —
И вот тебе мое благословенье.
1859
Все превосходное…
Все превосходное,
Все благородное
Стало бесплодное;
Все, что ничтожное,
Пошлое, ложное,
В жизни всплывает
И отнимает
В виду могилы
Последние силы.
Тут-то и знай
Сил не теряй!
Как жить ни жутко,
Все сохраняй,
Все вызывай:
Свежесть рассудка,
Сердца движение,
Чувство святое
Любви и покоя,
Стойкость борьбы
Против судьбы,
Чтобы ничтожное,
Пошлое, ложное,
Как ни томя, ни губя,
Не раздавило тебя.
Без ожидания,
Без уставания,
Без содрогания
Где б ни застиг
Последний миг
Скажи себе,
Назло судьбе,
Что сохранил,
Покуда жил,
Все превосходное,
Все благородное.
1859
Свисти ты, о ветер, с бессонною силой…
Свисти ты, о ветер, с бессонною силой
Во всю одинокую ночь,
Тоску твоей песни пустынно-унылой
Ещё я берусь превозмочь.
Я стану мечтать величаво и стройно
Про будущность нашей страны,
В доверчивой мысли светло и спокойно,
Мне делом покажутся сны.
Я вспомню о прошлом, о жизни сердечной,
Таинственном шёпоте дев.
И детской дремотой забудусь беспечно
Под твой похоронный напев.
1859
ПАМЯТИ РЫЛЕЕВА
В святой тиши воспоминаний
Храню я бережно года
Горячих первых упований,
Начальной жажды дел и знаний,
Попыток первого труда.
Мы были отроки. В то время
Шло стройной поступью бойцов —
Могучих деятелей племя,
И сеяло благое семя
На почву юную умов.
Везде шепталися. Тетради
Ходили в списках по рукам;
Мы, дети, с робостью во взгляде,
Таясь, твердили по ночам.
Бунт, вспыхнув, замер. Казнь проснулась.
Вот пять повешенных людей…
В нас сердце молча содрогнулось,
Но мысль живая встрепенулась,
И путь означен жизни всей.
Рылеев мне был первым светом…
Твое названье в мире этом
Мне стало доблестным заветом
И путеводного звездой.
Мы стих твой вырвем из забвенья,
И в первый русский вольный день,
В виду младого поколенья,
Восстановим для поклоненья
Твою страдальческую тень.
Взойдет гроза на небосклоне,
И волны на берег с утра
Нахлынут с бешенством погони,
И слягут бронзовые кони
И Николая и Петра.
Но образ смерти благородный
Не смоет грозная вода,
Святыней в памяти народной
На все грядущие года.
1859
Вырос город на болоте…
Вырос город на болоте,
Блеском суетным горя…
Пусть то было по охоте
Самовластного царя.
Но я чту в Петре Великом
То, что он — умен и смел —
В своевольи самом диком
Правду высмотреть успел,
И казнил родного сына
Оттого, что в нем нашел
Он не доблесть гражданина,
А тупейший произвол!
Пьяных слуг своих собрат,
И если б мне пришлось прожить ещё года…
И если б мне пришлось прожить ещё года,
До сгорблой старости, венчанной сединою,
С восторгом юноши я вспомню и тогда
Те дни, где разом всё явилось предо мною,
О чем мне грезилось в безмолвии труда,
В бесцветной тишине унылого изгнанья,
К чему душа рвалась в годину испытанья:
И степь широкая, и горные хребты —
Величья вольного громадные размеры,
И дружбы молодой надежды и мечты,
Союз незыблемый во имя тайной веры;
И лица тихие, спокойные черты
Изгнанников иных, тех первенцев свободы,
Создавших нашу мысль в младенческие годы.
С благоговением взирали мы на них,
Пришельцев с каторги, несокрушимых духом,
Их серую шинель — одежду рядовых…
С благоговением внимали жадным слухом
Рассказам про Сибирь, про узников святых
И преданность их жён, про светлые мгновенья
Под скорбный звук цепей, под гнётом заточенья.
И тот из них, кого я глубоко любил,
Тот — муж по твердости и нежный, как ребёнок,
Чей взор был милосерд и полон кротких сил,
Чей стих мне был, как песнь серебряная звонок,
В свои объятия меня он заключил,
И память мне хранит сердечное лобзанье,
Как брата старшего святое завещанье.
1861
МИХАЙЛОВУ[24] (Сон был…)
Сон был нарушен. Здесь и там
Молва бродила по устам,
Вспыхала мысль, шепталась речь —
Грядущих подвигов предтечь;
Но, робко зыблясь, подлый страх
Привычно жил ещё в сердцах,
Стоит и не вступает в бой;
Но вражий выстрел просвистал —
В рядах один из наших пал!..
Объемлет вдохновенный строй.
Вперёд, вперёд! разрушен страх —
Ты эта жертва. За тобой
Не побоится палачей,
Ни тюрьм, ни ссылок, ни смертей.
Он чары страха разорвал;
Иди ж на каторгу бодрей,
Ты дело сделал — не жалей!
Ведь ты из фрачных… Может быть,
Вот если бы тебя нашли
В поддёвке, в трудовой пыли —
Тебя велел бы он схватить
И, как собаку, пристрелить.
Он слово: казнь — не произнёс,
Но до пощады не дорос.
Мысль милосердья далека.
Но ты пройдешь чрез те места,
Где без могилы и креста
Бойца, носившего тулуп.
Он первый встал против врагов,
И волей царскою был он
За волю русскую казнён.
Ты тихо голову склони
И имя брата помяни.
Закован в железы с тяжёлою цепью
Идёшь ты, изгнанник, в холодную даль,
Идёшь бесконечною снежною степью,
Идёшь в рудокопы на труд и печаль.
Иди без унынья, иди без роптанья,
Твой подвиг прекрасен, и святы страданья.
И верь неослабно, мой мученик ссыльный.
Иной рудокоп не исчез, не потух —
Незримый, но слышный, повсюдный, всесильный
Народной свободы таинственный дух.
Иди ж без унынья, иди без роптанья,
Твой подвиг прекрасен и святы страданья.
Он роется мыслью, работает словом,
Он юношей будит в безмолвьи ночей,
Пророчит о племени сильном и новом,
Хоронит безжалостно ветхих людей.
Иди ж без унынья, иди без роптанья,
Твой подвиг прекрасен и святы страданья.
Он создал тебя и в плену не покинет,
Он стражу разгонит и цепь раскуёт,
Он камень от входа темницы отдвинет,
На праздник народный тебя призовёт.
Иди ж без унынья, иди без роптанья,
Твой подвиг прекрасен и святы страданья.
1861
Ветер гонит облака;
Облака как одурели
Мчатся по небу без цели.
Вдоль дороги пыль, как дым,
Мчится облаком сухим.
Рожь, как волны, бьётся, гнётся,
Замахал ветвями сад,
Листья дико говорят;
Лист оторванный кружится,
И уносится, и мчится.
И смотрю я, сам не свой,
С беспокойною тоской
Мир безумный мчится мимо…
Устою ль я невредимо,
Иль уж взял меня разгром
Вслед за пылью и листом?
1862
ТАТЕ ГЕРЦЕН[25]
В дорогу дальнюю тебя я провожаю —
С благословением, и страхом, и тоской,
И сердце близкое от сердца отрываю;
Но в мирной памяти глубоко сохраняю
Твой смех серебряный и добрый голос твой,
И те мгновения, где родственной чертой
Твой лик напоминал мне образ безмятежной
Той чудной женщины, задумчивой и нежной.
Ты едешь в светлый край, где умерла она…
Невольно думаю с любовию унылой —
Как сини небеса над тихою могилой,
Какая вкруг неё зелёная весна,
Благоуханная, живая тишина.
И снится мне, как сон, вослед за тенью милой, —
И мягкий очерк гор сквозь голубую мглу
И дальний плеск волны о желтую скалу.
Подобно матери, средь чистых помышлений
Сосредоточенно живи, дитя моё;
Сердечных слёз и дум, труда и вдохновений
Не отдавай шутя, за блеск людских волнений
Тщеславной праздности безумное житьё.
В искусстве ты найдешь спасение своё;
Ты юное чело пред ним склони отныне
И в гордой кротости служи твоей святыне.
1862
Берёза в моем стародавнем саду…
Берёза в моем стародавнем саду
Зелёные ветви склоняла к пруду.
Свежо с переливчатой зыби пруда.
На старые корни плескала вода.
Под веянье листьев, под говор волны
Когда-то мне грезились детские сны.
С тех пор протянулося множество лет
В волнении праздном и счастья и бед,
И сад мой заглох, и береза давно
Сломилась, свалилась на мокрое дно.
И сам я дряхлею в чужой стороне,
На отдых холодный пора, знать, и мне,
А всё не забыл я про детские сны
Под веянье листьев, под говор волны.
1863 (?)
EXIL
[Изгнание (франц.)]
Я том моих стихотворений
Вчера случайно развернул,
И, весь исполненный волнений,
Я до рассвета не заснул.
Из мёртвых грустной чередою
Вставала тихо день за днем,
С её сердечной теплотою,
С её сомненьем и тоскою,
С её безумством и стыдом.
И я нашел такие строки, —
В то время писанные мной,
Когда не раз бледнели щеки
Под безотрадною слезой:
«Прощай! На жизнь, быть может, взглянем
ещё с улыбкой мы не раз,
И с миром оба да помянем
Друг друга мы в последний час».
Мне сердце ужасом сковало:
Как всё прошло!
