Стефана Внифантьева и оставил патриаршую челобитную без всякого внимания. Одновременно он отказался утвердить и соборное постановление, узаконивавшее многогласие. Это было неслыханно!
Спустя два года, в феврале 1651 года, по вопросу о единогласии состоялся новый собор, на котором по настоянию Алексея Михайловича и Стефана Внифантьева было решено держаться «единогласия» при чтении: «Пети во святых Божиих церквах чинно и безмятежно, на Москве и по всем градом, единогласно, на вечернях и павечерницах, и на полунощницах, и на заутренях, псалмы и Псалтырь говорить в один голос, тихо и неспешно, со всяким вниманием, к царским дверем лицом». 18 июля был издан Служебник, узаконивший в предисловии единогласное пение.
Итак, упорно отстаиваемая боголюбцами идея при царской поддержке победила — во всех монастырях и приходских церквах вводилось единогласное пение. Но было ли это однозначным благом для Русской Церкви в тех исторических условиях? Историк Б.П. Кутузов пишет по этому поводу: «Одной из прелюдий никоно-алексеевской “реформы” было именно введение продолжительных служб на приходах по монастырскому чину, что и вызвало начальную смуту. И первым, кто это сделал (в Новгородской епархии), был Никон, разумеется, с поощрения царя, который, якобы подражая своему “собинному” другу в благочестии, стал и на Москве насаждать это новшество. Если в 1649 году царю не удалось соборно узаконить это нововведение… то царь Алексей это сделает, фактически обманным путем, через два года, навязав свою волю Собору, а через него и всей Русской Церкви» (Кутузов).
Другой прелюдией никоно-алексеевской «реформы» стало введение в 1652 году наречного (от выражения «петь на речь»), или истинноречного, пения вместо так называемого раздельноречного, или наонного (хомового). Раздельноречное, или наонное, пение (от выражения «петь на он», то есть на букву «о») продолжало традиции древнерусских певческих книг XV–XVI веков, которые, в свою очередь, отражали ещё более древнее, X–XIV веков, особое церковнославянское произношение. Специфика этого произношения состояла в том, что в нём оглашались твёрдые и мягкие знаки («ер» и «ерь»), которые читались соответственно как «о» и «е», как в середине, так и в конце слов. Это произношение отличалось от живой разговорной речи, где им соответствовали полугласные буквы «ъ» и «ь». Со временем эти полугласные звуки в живой речи перестали произноситься, но чтобы сохранить древний напев и прежнее произношение слов, в певческих книгах стали писать вместо «дьньсь» — «денесе», вместо «съпасъ» — «сопасо» и т. д. Это явление также называется «хомонией» от часто повторяющегося окончания «…хомо» (от «хомъ»): «согрешихомо», «беззаконовахомо», «не оправдихомо». Отсюда ещё одно название наонного пения — «хомовое». Дополнительные гласные придавали речи и пению большую мелодичность, певучесть, не допуская неблагозвучного столкновения согласных звуков. Такое произношение наряду с «ненайками», или «аненайками» (добавками к тексту слогов «ай-не-на-ни»), считалось подобием ангельским языкам.
Традиция наонного пения подверглась со стороны реформаторов резкой критике как «искажающая» смысл богослужебных текстов, а певческие книги стали «исправляться»: устранялись якобы лишние слоги, ударения в словах стали располагать как при чтении. «Конечно, при этом была нарушена та духовная и звуковая гармония текста и напева, которая вырабатывалась в течение пяти-шести веков. Введение наречного пения принесло с собой ложную мысль о несовершенстве древнего, новый характер пения противопоставлялся старому. Для сторонников наречного пения главным оказывается восприятие богослужения молящимися, его доступность для понимания. Между тем приверженцы хомового пения понимают церковную службу прежде всего как общение с Богом, а не с человеком» (Григорьев). Это давало повод некоторым противникам певческой реформы высказываться следующим образом: «Забыли малодушнии христиане крюковой устав, которым поют сами ангелы, предались губящему душу наречному пению».
Фактическим инициатором замены наонного пения наречным был сам царь Алексей Михайлович — большой любитель украинско-польского партесного многоголосия, где также господствовало «истинноречие». Ещё девятилетним мальчиком он изучал под руководством опытных певчих так называемое строчное («страшное») пение. Строчное пение представляло собой разновидность многоголосного партесного пения на первой ступени его развития. Впервые оно появилось в Юго-Западной Церкви в XVI веке. Попытки насаждения наречного пения в Русской Церкви начались с воцарения Алексея Михайловича в 1645 году, а в 1649 году по царской воле началась широкомасштабная кампания по переводу пения на речь, впоследствии горячо поддержанная новгородским митрополитом Никоном. Правка книг, по требованию из Москвы, стала осуществляться самостоятельно в монастырях и приходах различных городов, что внесло большой сумбур и разнобой в богослужебную традицию. Хотя в 1652 году была составлена комиссия из 14 лучших дидаскалов (музыкальных учителей) во главе с Александром Мезенцем, которые начали переводить древние наонные книги на речь централизованно, комиссия эта по ряду обстоятельств не смогла исполнить данного царём поручения. Опять-таки противником этой более чем сомнительной «затейки» выступил мудрый патриарх Иосиф. Окончательно же вопрос перевода певческих книг был решён комиссией из 6 дидаскалов только в 1669 году, когда на истинноречие были переведены уже новые, переправленные на новогреческий лад в результате никоновской реформы книги. Причём это произошло после Большого Московского собора 1666–1667 годов, который наряду со всеми древними чинами и обычаями дораскольной Церкви предал проклятию и наонное пение. Появившийся в результате работы комиссии «новознаменный» распев в ряде случаев уже достаточно сильно отличался от древнего. Но к тому времени царь вообще всё больше и больше станет склоняться к украинско-польскому партесному многоголосию, которое при его сыне Феодоре Алексеевиче окончательно вытеснит древнее знаменное пение из реформированной новообрядческой церкви. Однако после никоновской реформы древнерусский знаменный распев не исчез бесследно, но продолжал существовать в старообрядческих скитах и моленных, передаваясь из поколения в поколение в качестве живой традиции вплоть до наших дней.
Реформирование певческих книг на новый лад почиталось при царе Алексее Михайловиче делом государственной важности и было поручено приказу Тайных дел. И это не случайно. Наиболее проницательные умы древности понимали огромное значение музыки и силу её воздействия на человеческие чувства. Последователь Конфуция древнекитайский философ Сюнь-цзы писал: «Музыка — это гармония, которую нельзя изменять. Ритуал — это порядок, который нельзя преобразовывать. Музыка объединяет подобное, церемонии различают различное. Музыка и ритуал вместе управляют человеческими сердцами. Выразить сущность реальных вещей, исчерпать возможные изменения — такова способность музыки; создать искренность и уничтожить притворство — такова задача ритуала».
Музыка и ритуал во все времена были наиболее совершенными средствами воздействия на человеческие сердца и тем самым могли обеспечивать поддержание порядка и спокойствия. Об этом хорошо говорит Конфуций в «Луньюе»: «Если имена неправильны, то слова не имеют под собой оснований. Если слова не имеют под собой оснований, то дела не могут осуществляться. Если дела не могут осуществляться, то ритуал и музыка не процветают. Если ритуал и музыка не процветают, наказания не применяются надлежащим образом. Если наказания не применяются надлежащим образом, народ не знает, как себя вести». Аналогичную мысль находим в челобитной царю Алексею Михайловичу соловецких иноков, выступивших против никоновской реформы: «Егда святыя церкви без мятежа и без пакости в мире бывают, тогда вся благая от Бога бывают подаваема; такоже пременения ради церковнаго пения и святых отец предания, вся злая на них приходят. Ныне же, государь, грех ради наших попущением Божиим, отнележе они новыя учители, начаша изменяти церковное пение и святых отец предание, и православную веру, от того государь времени в твоем Российском государьствии начаша быти вся неполезная, моры и войны безвременны, и пожары частыя, и скудость хлебная, и всякое благих оскудение. И аще государь толикия многия безчисленныя свидетельства на нашу православную християнскую веру яко непоколеблемо в православных догматех и в церковных исправлениих, и до сего времени пребывает, и за церковное пение пременение, видим вси наказание Божие, то кая государь нужда нам истинную православную веру, Самем Господем Богом преданную, и утверженную святыми отцы, и вселенскими верховнейшими патриархи похваленную ныне оставити, и держати новое предание и новую веру?»
Однако реформаторы сумели таким образом преподнести дело с «исправлением» певческих книг, пустить такую искусную «дымовую завесу» пропаганды, что даже «избранные прельстились»… Протопоп Аввакум, например, активно не принявший никоновской реформы и со временем возглавивший антиреформаторское движение сторонников старой веры, и тот не мог избавиться от некоторого предубеждения по отношению к наонному пению. В «Послании к Борису», выступая против невежд в певческом деле, которые пытались наонные тексты не петь, а читать, он пишет: «Игнатей бывшей братью-де дразнит нароком и по печати говорит: “преславенная денесе” (вместо «преславная днесь». — ?. К.). Ох! ох! Не глаголю беснуется, но помрачение ума». Прискорбно, но подобные искажения и злоупотребления в целом в достаточно сильной степени влияли на отношение к древнему наонному пению, которого придерживались величайшие древнерусские распевщики Федор Христианин (Крестьянин), архимандрит Исайя (Иван Лукошко), митрополит Варлаам (Василий Рогов) и многие другие.
Вместе с тем, критикуя наонное пение, Аввакум выступает вроде бы как поборник наречного пения: «А церковное пение сам же, и чту и пою единогласно и на-речь пою, против печати слово в слово: крюки те в переводах тех мне не дороги и ненайки те песянныя не надобе ж… Да не собою я затеял так. Видев в писании, со отцы трудилися так: епископ Павел Коломенский, Данил протопоп Костромский, священномученик же Михайло, священномученик же архимарит Тихон Печерский, архимарит Суздальский Иосиф за Волгою, в пустыни с сим пением и скончался так, протопоп Конон Нижегороцкий; Логин, протопоп Муромский мученик и поборник велий, Марфа, игумения на Везниках, на-речь и единогласно пение бысть у нея… И Андреян, архимарит Троицкой, добро же житие проходил, а пел единогласно ж. Да и много бысть добрых людей, все блажиша и хвалиша пение единогласное и наречное. Многие с перевода ветхаго, по нем же аз певал, списывали, а я и без перевода, Богу помогающу, по печати пою, да и крюков тех не изгублю, ненайки лише не пою. А как один молюсь, так и не говорю: един Бог знает, как делаю, нельзя сказать».
Однако, судя по всему, Аввакум в большинстве случаев придерживался пения не по новоисправленным певческим книгам, но по старым, а чаще — так называемого пения «на глас» или же по «напеву». На это косвенно указывают его слова из «Послания рабом Христовым» (1669): «А пение подобает пети во церквах православных единогласно и на речь, против печати. Тако и Златоуст научает в Беседах Апостолских, и в Стоглаве царя Ивана Васильевича писано. Единогласно же пети повелевают собором Московским поместным. Тамо на соборе быша знаменоносцы: Гурий Казанский, и Филипп Московский, — тогда бысть игуменом в Соловецком монастыре, — а началной бысть на соборе митрополит Макарий Московский. А наречное пение я сам, до мору на Москве живучи, видел: перевод писан при царе Феодоре
