клобуками.
Хлеба Богородична на трапезе николи не действуют и чтения на трапезе николи не бывает.
На утрени, егда хотят, скорости ради первой час говорят тайно, но токмо Христе, Свете проговорят в слух, таж отпуст.
В келье и в дороге заутрени поют без Псалтыри и без канонов, но вместо канонов песни во Псалтыри говорят всегда неизменно и в Господьския праздники и в церкви во весь год окроме Светлой недели.
А патриарх Иеросалимский, дорогою едучи, в шатрех и в домех заутреню пел в три голоса: Псалтырь говорил един человек тайно, а другой человек тайно же говорил канон, а третий человек вслух говорил псалмы, и тропари, и песни и прочие все по ряду.
В церковь патриарх не всегда ходил к заутрени и к обедни; и в то место поет у себя в келье заутрению без Псалтыри и без канонов и часы.
К церкви патриарх, как похочет приити, не всегда к началу приходит, но как захочет; а сходит от заутрени, конца не дожидается же, как хочет, так и пойдет; а иногда побывал в келье, и опять приходит в церковь. К обедни редко приходит разве в праздник и в воскресной день; а часы поет у себя в келье сам.
Девятый час всегда поют с вечернею вместе.
Полунощницу говорят единогласно.
Лития на вечерни в праздник николи не поют: но поют тое литию на заутрени.
Начало вечерни Приидите поклонимся, и Благослови, душе моя, Господа, Свете тихий и Сподоби Господи, и Ныне отпущаеши всегда патриарх говорит или иной кто всех болши. — А на заутрени в воскресной день или в праздник начинают заутрению, Приидите поклонимся, таж Услышит тя Господь и прочее по ряду. А как не в праздник, то всегда неизменно говорят в начале Трисвятое по Отче наш и тропари, таж ектения, а дву псалмов не говорят; ексапсалмы говорит сам начальник или патриарх, такоже и Тебе слава подобает и Христе Свете истинный. Обедню, аще и многии с патриархом власти, и попы и диаконы служат, а проскомидии все не действуют того, но токмо проговорят вход. И егда начнут от того времени.
Кутию к церкви приносят заупокой и в олтарь вносят: стоит в олтаре, а иныя в церкви.
Просвиры, которыя в церкви в лишке, дают на трапезу и ядят братья и миряне вместо хлеба.
Овощи, всякия ягоды, и яблоки, и виноград, сиречь гроздие, ядят, не дожидаяся августа 6 числа: но как что поспеет, так и ядят. А виноград, сиречь гроздие, августа в 6-м дне к церкви приносят и молитву над ним говорят, и с того дни и на трапезу станут носить; а в еству кладут виноград новой, не дожидаяся августа 6 числа, но до Троицына дни начнут в еству класть. А яблок не приносят на Спасов день, но гроздие едино, сиречь виноград; а яблоки как поспеют, так и ядят.
Патриарх Цареградский, и Александрийский, и Антиохийский и Иеросалимский в обедни говорят: в первых помяни, Господи, всякое благочестивое епископство.
Митрополиты и архиепископы все в сакосах, но токмо епископы в ризах, служат.
А благословляют все епископы обема рукама.
А шапки святительския не на многих архиепископах и митрополитах, которым от древних благочестивых царей дано; а прочии все митрополиты и епископы без шапок.
Архимандрита в шапке у них ни одново нет.
Греки на вечерни и на заутрени молитвы вечерния и утренния всегда говорят неизменно, аще не служити обедни, во свое время: вечерния на Благослови, душе моя, Господа, а утренния на ексапсалмех. Александрийский, и Антиохийский и Иеросалимский патриарх святейшии, а не пишутся; токмо Цареградский патриарх, а прочии святейшими писатися не смеют от Ца- реградскаго патриарха».
Арсений Суханов добросовестно выполнил свою миссию, решительно отстаивая в спорах с греками старое русское благочестие и собирая подробнейшие сведения о греческих церковных обычаях, однако тем, кто его посылал — царю и его окружению, — нужен был совсем другой результат. Впоследствии, в октябре 1654 года, Арсений Суханов снова будет послан за границу за древними рукописями, которые якобы были необходимы патриарху Никону для «исправления» богослужебных книг. На самом деле книжная «справа» уже шла полным ходом, и новая экспедиция Арсения Суханова понадобилась лишь для того, чтобы создать своего рода «дымовую завесу» вокруг церковной реформы. Эта экспедиция явилась грандиозной мистификацией русского общества и вылилась в мощную «пиар-кампанию», в самом стиле которой чувствуется рука иезуитов.
Благодаря щедрой «милостыне», на которую царь и патриарх не скупились, Арсению Суханову удалось вывезти с Афона и из других мест порядка 447 греческих рукописей и 10 печатных книг, хотя в официальных документах указана общая цифра 498. Наибольшее число (158 рукописей и 5 печатных книг) он нашёл в Иверском монастыре, в Ватопедском монастыре он выбрал 64 рукописи, в лавре Святого Афанасия — 61, в Филофеевом монастыре — 35 рукописей и одно печатное издание, в Дионисиевом монастыре — 30 рукописей, в Дохиаре — 11 рукописей и одну печатную книгу… «Удивительно и странно, — пишет историк Б.Кутузов, — на первый взгляд, в этом деле то, что, имея свободный доступ к богатейшим библиотекам афонских монастырей, не торопясь отбирая рукописи и книги (поездка длилась почти полтора года), А. Суханов привёз в Москву в 1655 году фактически всего 7 рукописей, пригодных для правки собственно богослужебных книг. Да и эти рукописи, как выяснилось уже в наше время, не были востребованы Печатным двором для правки книг».
Из всего множества книг, привезённых Сухановым, лишь одна относительно древняя рукопись — Евхологион XIV века — могла бы быть использована при правке. Всё остальное либо относилось ко времени более позднему, либо вообще не имело никакого отношения к исправлению богослужебных книг (всевозможные книги для домашнего чтения, патерики, сборники догматико-полемических сочинений). Отдельную, достаточно большую группу вообще составляли греческие рукописи светского содержания (порядка пятидесяти): «Труды и дни» Гесиода, «Илиада» и «Одиссея» Гомера, сочинения Аристотеля, Демосфена, Феокрита, Аристофана, трагедии Эсхила, Софокла и Еврипида, «Описание Эллады» Павсания, «География» Страбона, «Сравнительные жизнеописания» Плутарха, медицинские трактаты Галена, Диоскорида, Орибасия. Возможно, эти книги предназначались для греко-латинской школы, но спрашивается: какое отношение они могли иметь к справе богослужебных книг?
* * *
Ещё одной «пиар-кампанией», организованной царём Алексеем Михайловичем и новгородским митрополитом Никоном в преддверии будущей церковной реформы, стало торжественное перенесение мощей митрополита Московского Филиппа из Соловецкого монастыря в Москву в 1652 году. На первый взгляд это было лишь очередное событие в ряду аналогичных перенесений мощей московских первосвятителей. Так, по инициативе Никона в Успенский собор Кремля в начале 1652 года были перенесены из Чудова монастыря мощи патриарха Ермогена и из Старицы мощи патриарха Иова. Оба они пострадали в Смутное время. Однако митрополит Филипп пострадал не от иноземцев, а от «природного» русского государя, он погиб в результате столкновения светской власти с церковной. И на этом делался особый акцент. В своей покаянной грамоте, обращённой к мощам святого Филиппа и составленной по примеру обращения императора Феодосия к мощам святого Иоанна Златоуста, царь Алексей Михайлович просил мученика «еже разрешити согрешения прадеда нашего царя и великого князя Иоанна, нанесенные на тя нерассудно завистью и неудержанием ярости». С одной стороны, принимая на себя грехи своего «прадеда» (который на самом деле никаким ему прадедом не был), Алексей Михайлович лишний раз пытается продемонстрировать законность прав Романовых на царский престол, а с другой — видимым образом принижает царскую власть перед властью духовной. Последнее не могло не импонировать боголюбцам.
Но инициаторы перенесения мощей святого Филиппа в Москву руководствовались совсем не благородным желанием «восстановить историческую справедливость». Как считали многие историки, тайной целью Никона было выставить преимущество власти священной иерархии над царской властью. И внешне всё вроде бы выглядело именно так. Царь в своём обращении к святому Филиппу, в действительности составленном Никоном, писал: «Сего ради преклоню сам свой царский сан за оного (Иоанна IV. — К.К.) же в мя согрешившаго, да оставиша ему согрешения его, своим к нам пришествием, да подаем тому прощение… Сего ради молю тя о сем, священная главо, и честь моего царства преклоняя честным мощам, и повинную к твоему всю мою власть». Однако если учесть, что главным инициатором реформы был всё-таки сам царь, то ситуация предстает несколько в ином свете. Это действие должно было способствовать ещё большему выдвижению Никона на первые роли и удалению Алексея Михайловича в тень. Царю требовалась подходящая «ширма», за которой можно было бы на первое время спрятаться, а когда страсти поутихнут и недовольные будут выявлены и уничтожены, можно будет всю вину свалить на подставное лицо и затем (в случае чего) избавиться от него. Это было бы удобнее и в том случае, если бы реформа встретила массовое сопротивление и потерпела неудачу. Во всём виноват Никон, а царь как будто совсем ни при чем… Типично иезуитский прием.
Итак, началась пьеса, в которой у каждого была расписана его роль. 11 марта 1652 года Никон выехал на Соловки за мощами, везя с собою покаянную царскую грамоту. Поездка по Белому морю едва не закончилась для него печально. Поднялась страшная буря. Одна ладья утонула, при этом погибло 69 человек, другую — князя И.Н. Хованского — отнесло к Николо-Корельскому монастырю, а ладью самого Никона забросило в Пудожское устье. Но, наконец добравшись до Соловецкого монастыря, Никон после торжественной службы в день Святой Троицы зачитал царскую грамоту и положил её на гроб митрополита Филиппа. Соловецкие иноки не хотели расставаться с мощами любимого святителя, но Никон был непреклонен и 10 июня вместе с мощами покинул Соловки. Второй акт этой тщательно режиссированной пьесы будет сыгран, когда Никон вернётся в Москву.
Смерть патриарха
Несомненно, престарелый патриарх Иосиф понимал, что мешает реформаторам и что они с нетерпением ждут, когда же он, наконец, освободит патриаршую кафедру для более сговорчивого кандидата или даже для явного сторонника новшеств. Предчувствуя скорую смерть, во время перенесения мощей патриарха Иова в Успенский собор 5 апреля 1652 года Иосиф указал царю на место рядом с гробом Иова: «Кому ж в ногах у него лежать?» — «Ермогена тут положим», — ответил царь. «Пожалуй, государь, меня тут, грешнаго, погрести». Через десять дней патриарха не станет…
Хотя Иосиф и не был принципиальным противником греков и в своих посланиях к датскому королевичу Вальдемару положительно отзывался о вселенских патриархах и их вере, результаты экспедиции Арсения Суханова заставляли всерьёз задуматься о благочестии современных греков и ещё крепче держаться за церковное предание, освящённое авторитетом Стоглавого собора. «И как бы предвидя, а вероятно и зная, что скоро русские церковные чины и книги должны будут
