выборов нового предстоятеля Русской Церкви, которые были разыграны царём и Никоном, нужно сказать, мастерски. Сам Никон на собор не явился, словно показывая этим, что вовсе не стремится к власти. После молебна в Успенском соборе перед мощами московских первосвятителей соборянам было предложено избрать достойнейшего из двенадцати кандидатов. Чтобы соблюсти формальность, провели жеребьёвку, однако указанный жребием престарелый и всеми уважаемый архимандрит Антоний (отец одного из будущих видных реформаторов архиепископа Илариона Рязанского) немедленно отказался. Тогда собор единогласно избрал в патриархи Никона. Получив одобрение царя, послали за Никоном на Новгородское митрополичье подворье особую делегацию из светских и духовных лиц. На этом все вроде бы успокоились…
Однако пьесу надо было доиграть до конца. Никон стал категорически отказываться идти в Успенский собор. За ним посылали ещё несколько раз, но всё безрезультатно. Наконец Алексей Михайлович послал за Никоном своих самых знатных бояр и архиереев и приказал им привести Никона, даже если он будет сопротивляться, в Успенский собор. Здесь Никон на мольбы царя и народа снова стал отказываться, называя себя «смиренным, неразумным, не могущим пасти стадо словесных овец Христовых». Тогда царь, а вслед за ним бояре и весь собор, перед мощами святого митрополита Филиппа, упали в ноги Никону и, распростёршись ниц, стали слёзно умолять его принять патриарший сан.
Никон наконец согласился, но поставил условие: «Если вам угодно, чтобы я был патриархом, произнесите обет в этой соборной церкви… что вы будете содержать евангельские догматы и соблюдать правила святых апостолов и святых отец и законы благочестивых царей. Если обещаетесь слушать и меня, как вашего главного архипастыря и отца во всем, что буду возвещать вам о догматах Божиих и о правилах, если дадите мне устроить Церковь, то я по вашему желанию и прошению не стану более отрекаться от великого архиерейства». Царь и собор дали Никону такое обещание. Павел Алеппский, описывая избрание Никона на патриаршество, также сообщает об условии, поставленном им, что «царь отнюдь не будет заниматься делами Церкви и духовенства», и добавляет, что это соглашение между Никоном и царём было даже скреплено особым «царским указом», то есть какой-то грамотой царя, в которой он письменно подтверждал свой отказ от участия в делах Церкви и духовенства. Диакон Феодор подтверждает этот факт: «Царь Никону запись даде своею рукою в начале поставления его, еже во всем его послушати и от бояр оборонить и его волю исполнять».
23 июля 1652 года Никон был наречён патриархом, а 25 июля состоялось его торжественное возведение на патриаршество. Рукоположение [30] было совершено на соборе архиереев во главе с митрополитом Казанским и Свияжским Корнилием по специально составленному «Чину избрания, наречения, благовествования, посвящения Никона…». Никон был одет в саккос святого митрополита Петра. В своей речи он ясно дал понять, что его интересы ограничиваются не только Русской Церковью, но и всем православным миром. Он обещал молиться, чтобы «благочестивое царство прославилось от моря и до моря и от рек до конца вселенной».
По случаю рукоположения нового патриарха царём был устроен в Грановитой палате богатый стол. «И из стола святейший Никон патриарх Московский и всеа Руси встав, ездил кругом города Кремля на осляти. А осля водили под патриархом бояре и околничие те ж, которые были у стола». Русские архиереи, участвовавшие в поставлении Никона, дали ему настольную грамоту за своими подписями и печатями. В грамоте говорилось: «С великою нуждею умолиша его на превысочайший святительский престол». В этот день патриарху были поднесены богатые подарки, а через некоторое время царь пришлёт ему золотую митру-корону — по образцу тех, что носили греческие патриархи, — вместо обычной до того времени патриаршей шапки, опушённой горностаем…
Став патриархом, Никон резко изменил своё поведение по отношению к своим вчерашним соратникам-боголюбцам. «Егда поставили патриархом, — пишет протопоп Аввакум, — так друзей не стал и в крестовую пускать» (то есть в залу для приёмов на Патриаршем дворе). Его гордыня и упоение властью поистине не знали границ. «Он любил пышные богослужения и неустанно совершал их, привлекая для участия к сослужению всех разрядов клириков до 40–75 лиц, — писал историк Церкви А.В. Карташев. — Украшался самыми дорогими облачениями из патриаршей ризницы и создавал новые, небывало роскошные. Например, к Пасхе 1655 года был заказан саккос из венецианской парчи чистого золота, усыпанный жемчугом и драгоценными камнями в таком количестве, что весил полтора пуда; одна епитрахиль, максимально украшенная, весила около пуда. Стоимость облачения по-тогдашнему оценивалась в 30тысяч рублей [31]. Такая преувеличенная богослужебная пышность подсказывалась не просто одной суетностью, но была для Никона символом и орудием усиления его власти. Никон хотел реализовать права, какие он вычитывал для себя в букве Кормчей. Например, Павел Алеппский сообщает, что до Никона ни один епископ не ставился без царского указа. А Никон стал это делать равно единственно по своей власти — и судить, и запрещать епископов… Никон был строг и тираничен в суде над духовенством. Особые дьяки Никона ходили по церквам Москвы и доносили ему о беспорядках. Патриаршие стрельцы забирали на улицах нетрезвых попов и сажали в каталажки. Всё это и раньше практиковалось. Но при Никоне приняло характер “террора”. Слуги Никона тоже стали заносчивыми. Это взволновало и подняло против Никона большинство Москвы. Начиная с бывших друзей Никона — протопопов Стефана Вонифатьева, Иоанна Неронова, Аввакума — всё духовенство поднялось против патриарха. Гордость и недоступность Никона были безмерными. Говорили: “У него устроено подобие адовых предписаний; страшно к воротам подойти”».
Ко всему прочему, по мере увеличения власти в Никоне развились неимоверное самодурство и крайняя жестокость. Архидиакон Павел Алеппский рассказывает об одном характерном эпизоде, произошедшем на пиру у патриарха:
«Когда мы сидели за столом, патриарх Никон послал за начальниками этого народа (по-видимому, самоедов, которых Павел называет лопарями, или собачелицыми. — ?. К.), именно за тысяцкими, коих около тридцати человек. С ними был переводчик, говорящий на их языке. Когда они вошли, собрание затрепетало при виде их. Они тотчас обнажили головы, то есть отбросили назад свои капюшоны, и поклонились патриарху странным образом, сгибаясь, подобно свиньям, целиком. Патриарх стал расспрашивать их об их образе жизни, о том, как они теперь приехали, и об их богопочитании. Они рассказали ему всё… Он спросил их: “Чем вы воюете?” — “Луком и стрелами”, — отвечали они. — “Правда ли, — спросил он, — что вы едите человечье мясо?” — Они засмеялись и сказали: “Мы едим своих покойников и собак, так почему же нам не есть людей?” — “Как вы едите человека?” — спросил он. Они отвечали: “Захватив человека, мы отрезаем ему только нос, затем режем его на куски и съедаем”. Он сказал им: “У меня здесь есть человек, достойный смерти; я пошлю привести его к вам, чтобы вы его съели”. Они начали усиленно просить его, говоря: “Владыка наш! Сколько ни есть у тебя людей, достойных смерти, не беспокойся наказывать их сам за преступление и убивать, но отдай нам их съесть; этим ты окажешь нам большое благодеяние”».
Протопоп Иоанн Неронов писал Никону: «Какая тебе честь, что ты страшен всякому. Кто ты? Зверь лютый, или медведь, или волк, или рысь? Дал тебе благочестивый государь волю, и ты, зазнавшись, творишь всякие поругания, а ему государю сказываешь: “Я-де делаю по Евангелию и по отеческим Преданиям”».
Однако это было только начало, вскоре Никон, по словам того же Аввакума, и «яд отрыгнул»…
Глава пятая «ВЫПРОСИЛ У БОГА СВЕТЛУЮ РОССИЮ САТАНА…»
Сего ради разсыпается закон, и не изводится до совершения суд, яко нечестивыи преобидит правдиваго, сего ради изыдет суд укривлен.
Книга пророка Аввакума, гл. 1, ст. 4
Начало никоновской реформации
Уже с первых шагов своего патриаршества Никон активно взялся за проведение церковной реформы по унификации Русской Церкви с Греческой. Пророческое видение преподобного старца Елеазара Анзерского начинало сбываться: обольщённый лукавым, Никон принялся за своё чёрное дело, которое изнутри поразило Православную Церковь и ввергло русское общество в пучину раскола.
Любопытно, что печально знаменитой церковной реформе середины XVII века предшествовала ещё одна реформа, связанная с именем Никона, — реформа кабацкая. Так уж повелось на Руси, что практически все «перестройки», или, лучше сказать, «катастройки», предваряла пресловутая «борьба с алкоголизмом», на деле приводившая почему-то к результатам прямо противоположным… Началось всё с того, что в 1651 году по ходатайству Никона, тогда ещё новгородского митрополита, царь Алексей Михайлович указал на время Великого поста и Светлой недели запереть все новгородские кабаки, которые в то время были на откупе. Откупщик жаловался государю, что Светлая неделя «во всём году лучшее время», что от закрытия кабаков он понёс большие убытки, и просил с нового года (то есть с 1 сентября) освободить его от откупа. Никон, находившийся в это время в Москве, лично упросил царя уничтожить в Новгороде все кабаки и заменить их кружечным сбором. Алексей Михайлович дал на это согласие, и в Новгороде была проведена реформа, которая через год будет распространена на все государство Российское.
В сущности, получилось, как в басне Крылова, когда пироги начал печь сапожник, а сапоги тачать — пирожник… Мало того, что этот безумный эксперимент потерпел полный крах, он, по словам русского историка академика С.Б. Веселовского, обернулся «неосмотрительным погромом важной отрасли государственного хозяйства». Казна потерпела большие убытки от уменьшения дохода, от уничтожения и последующего восстановления винокурен и от неудачных винных подрядов. В убытке были головы и целовальники, а также их избиратели, сильно потерпевшие от повсеместных недоборов, которые большей частью взыскивали с них. Многие люди, пытавшиеся заниматься корчемничеством, лишились ушей и были сосланы в Сибирь. Ко всему добавились неумеренный выпуск медных денег, отчасти вызванный кабацкой реформой, и последовавшие затем бунты и казни… «Огромное влияние, которым в это время пользовался Никон, в связи с предшествовавшей реформой кабаков в Новгороде, произведённой по его просьбе, даёт полное основание утверждать, что под его же влиянием и по его мысли была затеяна вся реформа 1652 года; её непрактичность, резкость и поспешность вполне соответствуют складу характера Никона. Никон смотрел на кабацкое дело исключительно с моральной точки зрения и совершенно не находил нужным считаться с потребностями казны и с условиями действительности. Пользуясь своим влиянием на царя, он вмешался не в своё дело и задал правительству невыполнимую задачу. Администрация, стараясь разрешить эту задачу и в то же время спасти кабацкий доход, внесла в реформу “поправки” и способствовала с своей стороны её крушению» (Веселовский).
Ну а сама церковная реформа началась не менее авантюрно. Согласно официальной легенде, долгое время
