на долю его родных во время Даурской экспедиции, повторились вновь. Но в столь тяжёлую минуту Аввакум находит поддержку в своей жене, Анастасии Марковне, мужественно разделявшей с ним все его лишения. «Жена, что сотворю? — в сомнении спрашивает он. — Зима еретическая на дворе: говорить мне или молчать? Связали вы меня». На это его верная спутница отвечала: «Господи помилуй! что ты, Петрович, говоришь? Слыхала я, — ты же читал, — апостольскую речь: “привязался еси жене, не ищи разрешения; егда отрешишися, тогда не ищи жены”. Аз тя и с детьми благословляю: дерзай проповедати Слово Божие по-прежнему, а о нас не тужи; дондеже Бог изволит, живем вместе; а егда разлучат, тогда нас в молитвах своих не забывай; силен Христос и нас не покинут! Поди, поди в церковь, Петрович, — обличай блудню еретическую!» Ободрённый верною женою, Аввакум ревностно продолжает обличать «никониянскую ересь». Лишним доказательством правильности выбранного им пути стало чудо, произошедшее в Тобольске 6 августа 1663 года.
«Летом, в Преображениев день, — вспоминает протопоп в челобитной царю, — чюдо преславно и ужасу достойно в Тобольске показал Бог: в соборной большой церкви служил литоргию ключарь тоя церкви Иван, Михаилов сын, с протодьяконом Мефодием, и егда возгласиша: “двери, двери мудростию вонмем”, тогда у священника со главы взяся воздух и повергло на землю; и егда исповедание веры начали говорить, и в то время звезда на дискосе над агнцем на все четыре поставления преступала и до возглашения “Победныя песни”; и егда приспе время протодьякону к дискосу притыкати, приподнялася мало и стала на своем месте на дискосе просто. А служба у них в церкви по новым служебникам, по приказу архиепископлю. И мне, государь, мнится, яко и тварь рыдает, своего Владыку видя бесчестна, яко неистинна глаголют Духа Святаго быти и Христа, Сына Божия, на небеси не царя быти во исповедании своея веры».
В конце зимы 1664 года семейство Аввакума выехало из Тобольска. Миновав Тюмень, Туринский острог, прибыли в Верхотурье, считавшееся в то время границей Сибири. Во время восстания 1663 года город оказался в самом его центре, и верхотурский воевода Иван Богданович Камынин, давний друг Аввакума, только удивлялся: «Как ты, протопоп, проехал?» А тот отвечал: «Христос меня пронес, и пречистая Богородица провела; я не боюсь никово; одново боюсь Христа».
Наконец Сибирь осталась позади. За время одиннадцатилетней ссылки Аввакуму и его семейству пришлось вытерпеть немало мучений, пережить смерть двоих сыновей. Но в Сибири родилась и слава протопопа как исповедника и мученика за старую веру, в Сибири развился его дар проповедника и апостола, в Сибири осталось немало его учеников и последователей…
Любопытны легенды и предания об Аввакуме, которые спустя века бытовали в Забайкалье среди местных жителей. Вот одно из таких преданий:
«Раньше тут все старики говорили, что протопоп Аввакум шибко в старой вере толк знал. Он самый первейший молитвенник был. Он мог всяко заговорить: он и от зверя заговор знал, он и от молнии людей сохранял и все болести лечил. Вот ежли на тронутого он посмотрит и молитву прочитает, обязательно у того человека мозги просветлеют. Верно, мёртвых он не воскрешал, но живым жить помогал».
Другое предание частично отражает события, связанные с сибирской ссылкой протопопа и его мытарствами:
«Долго мучители мучили бедного Аввакума, а замучить не могли. Его хотели сжечь, а он в огне не горел. Пошто так было? Да просто. Аввакум такие молитвы знал, что он ими себя завораживал. Вот я слыхал от одного старовера про то, как Аввакума царь с Никоном в Сибирь отправили, чтобы он тут потоп. Везли его казаки по всей Сибири, на каждой реке они Богу молились, чтобы Аввакум утоп, а его никакая река не брала. Прошепчет он про себя молитву и пускается по реке. Кругом казаки тонут, а он не токмо сам не тонет, но и других спасает. Плавать-то он не умел, значит, Бог его для людей праведных берёг. Вот все сибирские реки он переплыл и целёхонек к нам добрался, а потом, на обратном пути, говорит, много потопло, а он снова выжил. Вот всю жизнь так заворожённым протопоп и прожил. Долго он жил, и пока не пришла божеская смерть, он всё жил».
Итак, воодушевлённый надеждой на восстановление старой веры, Аввакум едет в Москву. На всём протяжении своего пути в столицу выступал он с горячей проповедью против Никоновых новин: «Едучи, по градом Слово Божие проповедовал, обличая никониянство, римскую блядь, пестрообразную прелесть». Его страстная речь, имевшая огромное влияние на народ, раздавалась в городах и сёлах, в церквах и на торжищах. «Аввакум всегда и всем проповедовал о гибели православия на Руси вследствие церковной реформы Никона, о необходимости всем истинно верующим стать за родную святую старину, ни под каким видом не принимать никонианских новшеств, а во всём твёрдо и неуклонно держаться старого благочестия, если потребуется, то и пострадать за него, так как только оно одно может вести человека ко спасению, тогда как новое — никонианское ведёт к неминуемой вечной гибели. Эта проповедь святого страдальца и мученика за правую веру и истинное благочестие везде имела успех, везде Аввакум находил себе многочисленных учеников и последователей, которые всюду разносили молву о великом страдальце и крепком поборнике истинного благочестия» (Каптерев).
Вместе с тем по мере приближения к столице всё чаще бросалось в глаза, насколько за это десятилетие изменилась Церковь. Со времён Никона в неё вошла «роскошь непристойная»: архиереи, словно цари, ездили на раззолоченных и расписных каретах под колокольный звон, в церквах мало того что служили по новым книгам — пели «согласием арганным» и «приплясными стихами», даже в честных обителях вместо келий заведены были «светлицы».
Да и в самих иноках всё менее заметно было «иного». О таких мнимых иноках Аввакум писал: «А то малое ли дело: Богом преданное скидали с голов, и волосы расчесали, чтобы бабы блудницы любили их; выставя рожу свою да подпояшется по титькам, воздевши на себя широкий жюпан! Так-то святыя предали смирения образ носить? Почти-тко, никониян, как Василий Великий научает. Не ведаешь? А где тебе ведать. Всегда пиян и блуден, — прости, не то тебе на ум идет, как душу спасти. Василий Великий иноку повелевает мало и на небо глядеть, но всегда землю зри. А егда за трапезою с братиею ясти сядешь, тогда и паче клобуком лице свое накрой, да же не видят друг друга, како ядят… Подобает истинному иноку делы Христу подобитися, а не словесы глумными, и так творить, якоже святии. Помнишь ли? Иван Предотеча подпоясывался по чреслам, а не по титькам, поясом усменным, сиречь кожанным: чресла глаголются под пупом опоясатися крепко, даже брюхо-то не толстеет. А ты что чреватая жонка, не извредить бы в брюхе робенка, подпоясываесе по титькам! Чему быть! И в твоем брюхе том не меньше робенка бабья накладено беды тоя, — ягод миндальных, и ренсково, и романеи, и водок различных с вином процеженных налил: как и подпоясать. Невозможное дело, ядомое извредить в нем! А сей ремень на тобе долог! Бедные, бедные! Так-то Христос приказал жить и святии научиша? Увы, погибе благоговейный от земля и несть исправляющаго в человецех».
Не позднее мая 1664 года Аввакум с семейством прибыл в Москву. Вместе с протопопом приехали его духовная дочь Анна-кумычка и его новый последователь, присоединившийся в Великом Устюге, — Феодор юродивый. Ко времени встречи с Аввакумом он уже пять лет ходил в одной рубахе босиком. Узнав, что у Феодора юродивого есть новопечатная Псалтырь, Аввакум разъяснил ему «подробну» все особенности никоновских искажений, и тот, «схватив книгу, тотчас и в печь кинул, да и проклял всю новизну». Впоследствии Феодору будет суждено сыграть немаловажную роль в жизни огнепального протопопа.
Глава седьмая «ТАЖЕ К МОСКВЕ ПРИЕХАЛ…»
Вскую не взираеши на обидящая,
и помолчаваеши внегда пожирает нечестивыи правдиваго.
И сотвориши человеки яко рыбы морския,
и яко гады не имуща старейшины.
Книга пророка Аввакума, гл. 1, ст. 13–14
«Воистинно смущенна церковь ныне…»
Приехав в 1664 году в столицу, Аввакум был ласково («яко ангел») принят боярами, противниками Никона. Боярская оппозиция Никону зародилась ещё в те годы, когда тот был митрополитом Новгородским и по поручению царя наблюдал не только за духовным, но и за мирским управлением. В отсутствие царя в столице в 1654–1655 годах Никон уже прямо превозносился над боярами, давая им понять, что «священство выше царства есть». Он «председательствовал в Боярской думе и был столь строг, что выгонял слишком уж нерадивых думных чинов освежиться на воздух — на крыльцо дворца, — пишет историк И.Л. Андреев. — Из приказов рассылались грамотки, в которых вместо привычного “царь указал” стояло: “святейший патриарх указал”. Поведение Никона, усугубленное его бескомпромиссным норовом, воспринималось боярством как посягательство на неотъемлемые права. Сложилась даже присказка о властолюбии и гордыне патриарха, удивительная прежде всего “светским” выражением оценки его поведения: он, патриарх, любит сидеть высоко, ездить далеко!».
Такой папоцезаризм Никона, выросший, несомненно, под влиянием католических идей [54], вызывал резкое отторжение у русской аристократии. Различные взгляды у патриарха и бояр были и на Соборное уложение 1649 года. В результате в оппозиции к патриарху оказались представители наиболее влиятельных боярских родов: родственники царя по матери Стрешневы, родственники по жене Милославские, царский свояк Борис Морозов и даже сама царица Мария Ильинична. К ним примкнули князь Никита Одоевский (идеолог и автор Уложения), князья Алексей Трубецкой и Юрий Долгорукий, боярин Салтыков. Неприязнь оппозиционеров к зарвавшемуся патриарху доходила до того, что боярин Стрешнев даже научил своего пуделя складывать лапки крест-накрест, чтобы вышучивать новое патриаршее благословение.
Милостиво отнёсся к возвратившемуся из ссылки протопопу и царь Алексей Михайлович. В Москве Аввакум сразу же явился к своему старому другу Феодору Михайловичу Ртищеву, который подошёл к нему под благословение и долго обо всем расспрашивал. Ртищев к тому времени занимал уже весьма высокое положение. Это был человек, в прямом смысле слова имевший «доступ к телу» царя: в 1650 году он был пожалован чином царского постельничего. «И того постелничего чин таков, — сообщает Григорий Котошихин, — ведает его царскую постелю, и спит с ним в одном покою вместе, когда с царицею не опочивает, так же у того постелничого для скорых и тайных его царских дел печать». Во время приезда Аввакума в Москву Ртищев ведал приказом Большого дворца.
Трое суток провёл Аввакум в доме царского постельничего, после чего Ртищев доложил о нём непосредственно царю. «Государь меня тотчас к руке поставить велел и слова милостивые говорил: “здоров
