и Вонифатьев не побоялись выступить против епископата и самого патриарха, которых они назвали волками, а с 1652 года по 1658 Неронов и его друзья не щадя своих сил сопротивлялись как патриархату, так и собору епископов, который шел по указке патриарха. Они определенно ставили церковное предание, церковную православную традицию и внутренний голос русского православия выше мнения своих иерархов.
В борьбе за русскую православную традицию и за старый обряд для боголюбцев и их последователей важны были слова преп. Иосифа Волоцкого, за сто пятьдесят лет до этого указавшего на пределы иерархического послушания православного человека. Предупреждая о грозивших от ереси опасностях и подозревая, что даже сам митрополит, глава русской церкви Зосима и великий князь Иван III попали в сети еретиков, волоколамский игумен писал, что царь, заподозренный в отходе от православной веры, “не слуга Божий, но диавол, и не царь, а мучитель и… ты такового царя не послушаеши”. То же правило он применял и к забывшим церковные уставы другим властям и епископам: “Иже убо царь злочестив небереги сущих под ним, не царь есть, а мучитель, и еще епископ зол небереги стада, не пастырь есть, а волк”[109].
Помня эти слова и предполагая, что таким волком церкви и явился патриарх Никон, когда он начал разрушать русскую церковную традицию и русский устав, боголюбцы не побоялись выступить против него, хотя за ним еще стояли и царь, и епископат, и государство.
Примечания
[92] Родес И. Указ. соч. Т. II. С. 104.
[93] Соловьев С. М. Т. IX (1861). С. 186, 335.
[94] ААЭ. Т. IV. № 71.
[95] Дело о патриархе Никоне. С. 428—433.
[96] Жалобы на патриарха Никона см.: Соловьев С. М. Т. IX (1861). С. 289—291.
[97] Павел Алеппский. Указ. соч. Т. I. С. 162.
[98] Гиббенет Н. А. Указ. соч. Т. II. С. 528, 540; Дело о патриархе Никоне. С. 450.
[99] Павел Алеппский. Указ. соч. Т. III. С. 47.
[100] Там же. Т. IV. С. 95; Т. II. С. 97.
[101] Форстен. Указ. соч. С. 223.
[102] Павел Алеппский. Указ. соч. Т. III. С. 47; Карташев А. В. Очерки… Т. II. С. 143.
[103] ААЭ. Т. IV. С. 70.
[104] ПСЗ. Т. 1. С. 417.
[105] Каптерев Н. Ф. Патриарх Никон и царь Алексей Михайлович… Т. II. С. 127—130.
[106] Дело о патриархе Никоне. С. 5.
[107] Каптерев Н. Ф. Патриарх Никон и царь Алексей Михайлович… Т. II. С. 129; Вальденберг В. Древнерусские учения о пределах царской власти. Пг., 1916. С. 338; Epistolarum Innocenti III, Roman. Pontif. Paris, 1682. Vol. II. P. 50.
[108] Слово Краткое // ЧОИДР. 1902. Т. II. С. 32—33; ОРЯС. 1926. Т. XXX. С. 205; ср. Будовниц И. У. Указ. соч. С. 101—104.
[109] Иосиф Волоцкий. Просветитель. С. 324—325.
23. Неронов против Никона
В первые годы никоновских нововведений почти вся тяжесть борьбы за старую русскую церковную традицию легла на плечи Неронова. Аввакум был далеко, в Сибири, епископ Павел Коломенский, Логгин и Даниил Костромской погибли, Вонифатьев избегал конфликта с патриархом, хотя и не сочувствовал его мероприятиям. Другие боголюбцы притихли, не имея ни влияния, ни силы духа, ни умения для борьбы с всесильным главой церкви. Немало их томилось по тюрьмам или погибло, не будучи даже замеченными в своем стоянии за веру московским обществом. Из иерархии, помимо Павла, еще четыре видных представителя епископата — Макарий Новгородский, Маркел Вологодский, Симеон Тобольский и Александр Вятский тоже были определенно настроены против правки книг, но никто из них не хотел рисковать, открыто сопротивляясь патриарху, царю и послушному собору. К тому же в это время было далеко не ясно, как далеко собирается Никон зайти в своей переделке русского устава на новогреческий лад, и в 1652—1656 годах многие из них могли надеяться, что в конце концов все как?то образумится и обойдется. Ссылка боголюбцев под предлогом нарушения ими обычной церковной дисциплины, а не за защиту старой веры пока что лишала их даже ореола мученичества за общее церковное дело. Поэтому многие еще совсем не понимали подлинную причину столкновения патриарха с боголюбцами и не предвидели, что получится из нетерпеливых действий энергичного и темпераментного царева друга.
В самой Москве очаги сопротивления существовали все время, но пока что там не было авторитетного вождя оппозиции, а вблизи патриарха и его полицейского аппарата недовольство могло прорываться только спорадически. Первой значительной вспышкой, показавшей смущение умов народных масс из?за трудно понимаемых большинством народа действий патриарха, были большие беспорядки во время моровой язвы в Москве. Сам царь в это время был в Белоруссии, воюя с поляками, патриарх с царской семьей выехали из Москвы, большая часть высших чинов правительства, спасаясь от страшной заразы, разъехалась из столицы, оставив город без присмотра и управления. Ужасная болезнь и быстро растущее число жертв привели к распространению самых нелепых слухов и демонстрациям населения, жаждавшего и не получавшего помощи и руководства. Бунт начался 25 августа 1654 года, и большие толпы народа, собравшиеся на улицах и площадях Москвы, стали протестовать против уничтожения Никоном икон, хотя эти образа и были писаны по новому, западному образцу.
Началось с криков, что “патриарх ненадежен в вере и действует не лучше еретиков и иконоборцев”. Потом начались крики и речи против правки книг, которая в это время была предметом всех толков. Толпа особенно возмущалась патриархом за то, что он допустил к правке многократного ренегата Арсения Грека. “Тот?де чернец, — кричали москвичи, — многие книги перепортил, и ведут?де нас Арсений и патриарх к конечной гибели”[110]. Слободские люди и чернь “про святейшего патриарха московского и всея Руси говорили многие недостойные речи и тем его великого государя бесчестили”[111]. Но эта неожиданная вспышка так же легко прошла, как и началась. Население знало, что патриарх и правительство шуток не любят и что в случае надобности войска легко смогут прекратить распространение беспорядков.
Среди высшего московского общества тоже было немало сторонников старого устава, но пример царя и собора удерживал недовольных, и пока что только отдельные представители знати, как например известная семья Плещеевых, поддерживали сосланного старика Неронова. Большинство московского боярства и дворянства смотрело на боголюбцев по крайней мере с такою же опаской, как и на патриарха, так как мысль создания теократического государства, в котором духовенство, а не они играло бы ведущую роль, вовсе не улыбалась представителям правящего класса.
Враги патриарха не могли простить ему, что он простой крестьянин, даже не чисто русский, а “вальдемановский мордвин”, стал управителем государства и что уже в течение нескольких лет царь смотрел никоновскими глазами на дела русской церкви и русского государства. “Православный царь за многия неправды польского короля и панов Рады и всей Речи–Посполитой с помощью Божей и своим государевым счастьем, отмщение чинит и храбрством своим, доброхотством же и многою службою и кровавыми ранами и потом христолюбивого воинства, православныя церкви от прелестного папежского насилия боронит, а на Москве сидит мордвин и всем царством мутит, держа руку государевым злодеям и последуя богоотметному римскому костелу”, — говорили и писали в Москве[112].
В сопротивлении Неронова мероприятиям патриарха, несомненно, значительную роль играли и личные, а не только идеологические мотивы. Старый вождь боголюбцев вряд ли мог примириться с тем, что новый выскочка патриарх, опиравшийся только на фавор царя, смог удалить от влияния в церкви ветеранов–протопопов, которые уже больше двадцати лет боролись за русское церковное возрождение, и даже сослать его самого, смело писавшего патриарху уже в 1630–х годах, куда?то в глушь севера. Но у старика, конечно, было и ясное предчувствие, что из “реформ” патриарха толку не будет, но зато разовьется смута церковная. Было ему и горько, что сравнительно успешно начатое им дело срывается необдуманными шагами. В течение первых двух лет своей ссылки в Спасо–Каменовском монастыре Вологодского края он не переставал писать своему старому другу Вонифатьеву, царю и царице, умоляя беречь церковь и ее “остеригати от приходящих волков, хотящих доброту ее и красоту растлити и погубити”. Никоновские новшества он рассматривал как предзнаменование скорого появления Антихриста, который стремится разрушить православную Русь, последний оплот православного христианства. Скоро придет Антихрист, пишет он, “искушение бо прииде, потрясающее церковь, и велико несогласие”. Неронов настаивает на созыве собора, в котором были бы представлены не только епископы, но и священники и прихожане, знающие священное писание и отличающиеся добрыми нравами, так как только такой широко составленный собор мог бы посчитаться за подлинный голос церкви. Этот собор должен был бы в первую очередь восстановить старый устав, освященный веками русской и византийской практики. Суровость и жестокость Никона в отношении духовенства, по мнению Неронова, не имели ничего общего с заветами Христа и с духом православия, хранить которое был призван патриарх, и только могли окончательно погубить русское православие[113].
Бывший в это время, в начале 1654 года, целиком под обаянием патриарха царь запретил Неронову писать ему письма. Неронов это и сделал, но зато он продолжал свою корреспонденцию с царицей и Вонифатьевым, стараясь через них повлиять на царя и остановить дело патриарха, которое он считал столь пагубным. Но в это время ни царица, ни Вонифатьев не имели уже никакого значительного влияния на Алексея Михайловича, занятого польским походом и бесконечной украинской анархией. Сама царица к тому же попала под влияние Анны Ртищевой, заведовавшей двором царицы и бывшей страстной и упорной поклонницей патриарха, хотя до ссылки старика протопопа она была очень предана ему как своему духовнику[114].
Даже в трудных условиях ссылки Неронов не забывал своего долга проповедника и борца за литургическое обновление и церковно–общественную нравственность. Он старался поднять нравственный уровень монахов, настаивал на точном соблюдении монастырских правил и благочиния, делал все возможное, чтобы поднять в монастыре дисциплину и благочестие. В результате своих миссионерских усилий он совсем разошелся с настоятелем монастыря и по просьбе последнего был переведен дальше на север, в совсем заброшенный Кандалакшский монастырь на Белом море. По дороге он остановился в Вологде и, конечно, использовал свое пребывание в этом важном северном центре своего родного края, чтобы начать открытую кампанию против патриарха.
Выступление старика протопопа в вологодском соборе и письмо в форме манифеста, отправленное в тот же день, 18 июля 1654 года, его друзьям в Москву, были как бы открытым объявлением войны Никону и его новшествам и призывом к духовной мобилизации сил против козней Антихриста[115]. “Облецытися во вся оружия Божеска, яко же возможно вам стати противу козней диавольским… блюдитеся злых деятелей”, — писал он, явно указывая на патриарха и его помощников по “исправлению” книг.
Начав открытую борьбу с патриархом, Неронов решил долго не
