задерживаться в Кандалакшском монастыре и менее чем через год по прибытии туда, 10 августа 1655 года, бежал на Соловки. Его пребывание в знаменитом монастыре на острове среди Белого моря было очень кратковременно, но чревато последствиями. Архимандрит Илия принял его с распростертыми объятиями и во время своих недолгих, но, видимо, плодотворных разговоров с монахами старый боголюбец достиг того, что Соловецкий монастырь стал в следующие годы одним из главных и наиболее упорных оплотов борьбы за старую веру[116]. Уйдя из Соловков, Неронов отправился в Москву и, в течение года скрываясь в столице и ее окрестностях, активизировал сопротивление патриарху. В столице его укрывал его старый друг и соратник Стефан Вонифатьев, все еще бывший номинально царским духовником. Вонифатьев очень старался наладить примирение Неронова с Никоном и прекратить распрю внутри церкви[117]. Царь, неоднократно приезжавший с театра военных действий на западе в Москву, знал, где скрывается этот упорный борец за старый обряд, но не выдал его патриарху. В первый день Рождества 1655 года протопоп Иван Неронов принял в Даниловом монастыре монашество и стал старцем Григорием. Отлучение его от церкви, последовавшее, как указывалось выше, 18 мая 1656 года, и проклятие Никоном и восточными патриархами русского двуперстия были ответом Никона на переход Неронова к активному сопротивлению действиям патриарха. Но звезда неосторожного Никона начала уже закатываться и кроме анафемы у него уже не было более опасного оружия. Но этими ненужными проклятиями он еще больше усугубил ров между собой и своими противниками и создал канонически очень опасное положение, затруднявшее всякое примирение.

Анафема двуперстному крестному знамению, провозглашенная в феврале и апреле 1656 года Никоном, патриархом Макарием Александрийским и патриархом Гавриилом Сербским, видимо, была той последней каплей, которая переполнила чашу терпения оставшихся верными старому уставу русских людей, и вызвала уже целую бурю протестов и прямых обвинений Никона в ереси и работе на пользу антихриста. Срок, указанный Кирилловой Книгой как срок отпадения, зловещий год 1666 приближался. Слухи о том, что Никон является оружием ожидаемого Антихриста, распространялись шире и шире. В Ростове группа мещан — сторонников Неронова, которым, видимо, тайно симпатизировали и местные священники, начала распространять пропаганду против патриарха и его затей. Они говорили, что собор в руках еретиков, что митрополит Ростовский и его “отец” патриарх прокляты. После их ареста обнаружилось, что эти мещане были в постоянной связи с Нероновым[118].

Когда в 1655—56 гг. появилась комета, то немедленно начались разговоры, что она является символом гнева Божия за измену патриарха православию. “Зрите православные, зрите знамение гнева Божия”, — говорили противники патриарха[119]. Старец Корнилий, древний и уважаемый монах, впоследствии ставший одним из руководителей раскола на Севере и проживавший тогда в Чудовом монастыре, рассказывал, что во сне он увидел себя в московском Успенском соборе и приметил двух “неких”. Один, благообразный, со старым восьмиконечным крестом сказал: “Сей есть истинный крест”, другой, темнообразный, после борьбы одолевший благообразного, держал в руке новый четырехконечный крест и говорил: “Сие знамя ныне почитать надо”. Волжская крестьянка Иустина, тоже имевшая чудесное видение, уверяла, что привидевшийся ей святой Игнатий наставлял ее проверить новые книги, положивши их на гробницу патриарха Алексия[120]. Почти такое же видение было у старца Онуфрия, которому явился епископ Павел, в ясном свете и со всеми признаками законного архиерея, и Никон, “весь омраченный”[121].

В Соловках, возбужденных Нероновым, старец Герасим Фирсов около 1657 года написал два больших сочинения: “Показание от божественных писаний”, в котором он предупреждал, что скоро “явится беззаконный, его же есть пришествше по действию сатанинину”, и “О сложении перстов”, которое даже в XIX и в начале XX века считалось за лучший трактат в защиту русского двуперстия[122]. Среди монахов росло все более и более сильное возбуждение. Некоторые из них, как например старец Епифаний, даже покинули обитель и ушли в пустыни, подальше от никоновского зла[123]. Во главе старцев стали сосланные патриархом на Соловки бывший стольник, а теперь монах, князь Мих. Ив. Львов, долго бывший главой Печатного двора и близко стоявший к боголюбцам, и упомянутый старец Герасим Фирсов, наказанный патриархом уже в 1653 году[124]. Когда в октябре того же 1657 года на Соловки прибыли новые церковные книги, архимандрит Илья и старшие монахи решили сложить их на склад, запереть и не пользоваться ими. Так как некоторые монахи высказали желание просмотреть их и пользоваться ими, то 8 июля 1658 года главари сопротивления созвали монастырский собор, который принял постановление новых книг не принимать, по ним не служить и “за отца архимандрита стоять вседушно голова в голову и ни в чем его не выдавать”[125]. Это уже было начало открытого бунта против патриарха.

Но протесты Соловков и рост настроений против обрядовых новшеств уже не вызвали отпора со стороны самого Никона. Его время приходило к концу и он уже потерял интерес к затеянной им унификации обряда и переделке русских богослужебных книг. Это почувствовал и Неронов, теперь старец Григорий, который, видя, что почва уходит из?под ног упорного и строптивого патриарха, решил теперь обратиться прямо к нему. Смерть Вонифатьева, умершего 11 ноября 1656 года, сделала Неронова последним представителем когда?то мощного боголюбческого движения в Москве. Возможно, что как в 1652 году смерть патриарха Иосифа сделала Вонифатьева более осторожным и более чутким к проблеме единства церкви, так и теперь смерть царского духовника и ослабление влияния Никона привели Неронова к мысли о необходимости добиться церковного примирения. Неожиданно для своих сторонников и для самого патриарха 4 января 1657 года он сделал совершенно драматический ход и явился в собор как раз тогда, когда Никон шел служить литургию[126]. После литургии патриарх позвал к себе за год перед этим отлученного им же от церкви старца и, как это ни было странно, терпеливо снес все его упреки за новшества и расправу с боголюбцами. Видимо, у Никона уже прошел весь его восторг перед греками. Старые друзья, а потом упорные враги помирились, и вскоре патриарх не только снял с Неронова, теперь старца Григория, отлучение и запрещение служить, но даже позволил ему служить по старому Служебнику. Сам царь, окончательно вернувшийся 14 января с польского фронта в столицу, уговаривал патриарха снять эти запрещения[127].

Но примирение Неронова и Никона было только личным. Посвятивший всю свою жизнь церкви, старец Григорий, раньше протопоп Неронов, не мог согласиться с новшествами и переделкой старого русского обряда. Что же касается патриарха, он теперь был занят не обрядом, а своим личным положением, которое с каждым днем становилось все труднее и труднее. Недаром в ответ на просьбу Неронова позволить ему служить по старым книгам патриарх примирительно и несколько безразлично ответил: “Обои [издания книг] добры. Все равно. По каким хощешь, по тем и служи”. На что старец Григорий ему упрямо возразил: “Я старых?де добрых и держался”[128]. Разочарование патриарха Никона в богослужебных нововведениях и грецизации русского устава еще более определенно сказалось в новом издании Часослова, печатание которого с патриаршего благословения началось в столь любимом им Иверском монастыре в том же году и который появился в продаже в начале 1658 года[129]. В целом ряде деталей обряда и даже в Символе веры этот Часослов снова возвратился к древнерусской, дониконовской традиции. Так, например, пение “аллилуйя” в нем повторяется только два, а не три раза, а Символ веры печатается по традиционному дониконовскому тексту[130].

Бесполезно гадать, уступил бы в конце концов Никон настойчивому давлению Неронова и вернулся бы он еще больше к им самим отверженному московскому обряду или нет, если бы он оставался у власти. Возможно, что даже и уступки не примирили бы уже с ним озлобленных его новшествами, преследованиями и расправами представителей духовенства. Во всяком случае уже в середине 1658 года он перестал быть главой русской церкви.

Примечания

[110] Гиббенет Н. А. Указ. соч. Т. II. С. 474.

[111] Там же. С. 474.

[112] Цитата П. Мельникова по рукописи начала XIX столетия, но упоминание о походе в настоящем времени и стиль указывают, что оригинал относится к середине XVII века. См.: Мельников П. И. Очерки поповщины // Полн. собр. соч. Т. VII. 1909. С. 7—9.

[113] Письмо протопопа И. Неронова царю Алексею Михайловичу от 27 февраля 1654 г. // Материалы для истории раскола… Т. I. С. 51, 69, 71.

[114] Козловский И. П. Указ. соч. С. 16.

[115] Материалы для истории раскола… Т. I. С. 120—122.

[116] Там же. С. 137—141.

[117] Там же. С. 142—143.

[118] Барсов Е. В. Новые материалы… С. 4—12.

[119] Никольский Н. М. История русской церкви. С. 118.

[120] Материалы для истории раскола… Т. I. С. 204; Т. VII. С. 35—40.

[121] Там же. Т. I. С. 102—337.

[122] Никольский Н. К. Сочинения соловецкого инока Герасима Фирсова по неизданным текстам. СПб., 1916. С. 142, XVIII.

[123] Житие Епифания, 230

[124] Сырцов И. Я. Возмущение соловецких монахов–старообрядцев в XVII веке // Православный собеседник. 1880. № 2. С. 151—154.

[125] Материалы для истории раскола… Т. III. С. 9.

[126] Запись жизни Неронова // Материалы для истории раскола… Т. I. С. 126.

[127] Там же. С. 156.

[128] Там же. С. 157.

[129] Зернова А. С. Указ. соч. С. 31.

[130] Барсов Н. И. Раскольничья литература новейшего времени // Христианское чтение. 1894. Т. I. С. 509—510.

24. Разрыв между Никоном и царем

Уход Никона от власти произошел при драматических обстоятельствах, очень напоминавших театральные эффекты, столь любимые Иоанном Грозным, когда, отказываясь от власти, он производил психологическое давление на народ и бояр. Совершенно неожиданно для молящихся 10 июля 1658 года после своего служения в Успенском соборе патриарх заявил пораженной толпе прихожан, что он “оставляет град сей и отходит оттуда, давая место гневу”[131]. После этого патриарх надел простое монашеское платье и уехал в Вознесенский монастырь, находившийся в 50 верстах от столицы. Когда посланцы царя приехали туда, чтобы выяснить намерения патриарха, Никон заявил им, что отказывается от престола и добавил: “Кому государь укажет быть патриархом, [того] благословлю… а церковь и дом пресвятыя Богородицы благословляю ведать, покамест патриарх будет, митрополиту Крутицкому”[132]. Так как Никон отказался от власти, но не захотел отказаться от титула патриарха, а потом временами даже заявлял о готовности вернуться на патриарший престол, в русской церкви на восемь лет создалось довольно странное положение, при котором было неясно, каково каноническое положение Никона. Только в 1667 году по официальном низложении Никона собором этот церковный кризис был наконец разрешен и новый патриарх выбран. Но уже с 1658 года, после своего драматического ухода, Никон не принимал никакого участия в управлении церковью и не влиял на развитие