не имущие будут”[211].
Так в лесах Поморья на реке Выге слились две крайние, но несколько разные аскетические монашеские традиции, Игнатия и Корнилия, в которых причудливо и неожиданно сочетались бесконечное преклонение перед русским церковным прошлым, исступленная готовность на крайнюю, доходящую до добровольного самосожжения жертвенность и абсолютная непреклонность в духовных вопросах, переходившая в церковное бунтовщичество, анархизм и даже нигилизм.
Игнатий, бывший только дьяконом и поэтому не имевший права “литургисати”, склонялся к учению об “упразднении” священства и причастия: сам он, будучи соловецким экклезиархом, выдающимся и пламенным проповедником и волевым духовником, вероятно, часто чувствовал свое превосходство над рядовыми деревенскими батюшками и вряд ли имел охоту подчиняться их духовному руководству. Быть может, будь он сам иереем, он рассуждал бы иначе и не проявлял бы в этом и других духовных вопросах такого крайнего радикализма. Как монах, он, конечно, “пренебрегал” и браком, но, несмотря на эти крайние установки в вопросе священства и таинств и неудержимую страсть к проповеди гарей, он в противоположность дьячку Феодосию Васильеву, выходцу из мелкого провинциального городка Яма, имел и осознавал за собой все старое предание и мышление Соловецкого монастыря, одной из влиятельнейших и важнейших русских обителей. Как сам он не без гордости отмечал, его устами “вопияла наша святая Соловецкая обитель”, и он крепко чувствовал свою связь со всем прошлым русской церкви, церкви “восточные, истинного востока востоков”[212]. Но, как известно, именно эта обитель всегда проявляла больше строптивости, гордости и непреклонности, чем другие, даже более старые, русские монастыри, что в конце концов и довело ее до мятежа против царевых и церковных властей, а последних переживших осаду ее иноков до проповеди ниспровержения всех живущих авторитетов и самоспасения в огне ради верности букве устава. Но, несмотря на всю свою мятежность и независимость в вопросах веры, Игнатий всем сердцем и умом принадлежал русскому церковному прошлому и сумел передать своим ученикам и последователям страстную любовь и неограниченное преклонение перед своим “востоком востоков”.
Со своей стороны, упрямый и непреклонный аскет Корнилий тоже не был просто “лесным старцем”, бросившим и ненавидившим мир. Корнилий принес на Выг не только навыки крайнего монашеского аскетизма, доведшие его до бракоборства и полного “целомудрствования”, и бесконечную любовь к пустынному житию — недаром современники его называли “пустынь прекрасная, столп пресветлый, наказатель [руководитель] сладостный”, — но и плоды долгого служения церкви и знания ее прошлого, живым свидетелем которого был он сам. Еще будучи келейником Филарета, а затем и других иерархов, Корнилий научился ценить единение царства со священством и мог наблюдать годы цветения тогда еще в его глазах святого Третьего Рима. Став пустынником, он не потерял чувства ответственности за судьбы своего христианского народа и, несмотря на короткое время сожительства с ним, Викулин и Андрей Денисов, по всей вероятности, от него унаследовали преданность старой церковной Руси.
Благодаря усилиям и способностям обоих основателей Выгорецкого поселения их обитель уже в течение двух последующих десятилетий стала ведущей не только в Поморье и беспоповщине, но и во всем русском старообрядчестве. Викулин занимался организацией самого общежития, Андрей (1672—1630)[213] скоро вырос в положение ведущего богослова и мыслителя старой веры, а брат Андрея, Семен Денисов (1682—1741), прославился в старообрядчестве как патетический писатель и славослов ранней истории движения древлей веры и русской церкви. Кроме того, благодаря их хозяйственно–организаторским способностям Выгорецкий монастырь стал как бы преемником Соловков, которые еще долго не могли оправиться от разгрома 1670–х годов[214].
Заслуга Андрея Денисова заключалась в ясном, логически и систематически составленном объяснении “старой веры”, изложенном в его знаменитых “Поморских ответах”. “Поморские ответы” были действительно ответами на вопросы, предложенные синодальным миссионером и обличителем “раскола” иеромонахом Неофитом, который в порядке полемики со старообрядцами задал поморцам Выговского общежития 104 вопроса. Ответы были соборным трудом выговских отцов, но их формулировка, редакция и написание были работой прежде всего Андрея и отчасти Семена Денисовых[215]. В своих ответах Андрей не поддается страстям и гневу, как Аввакум или Лазарь, а спокойно, с многочисленными ссылками на источники разбирает вопросы миссионера и дает почти исчерпывающее толкование разногласий между “великороссийской” церковью и старообрядцами[216]. Поскольку большинство вопросов Неофита касалось общих для всего старообрядчества проблем, то и “Ответы” стали своего рода декларацией веры всего старообрядчества и были приняты почти всеми толками как главное руководство для объяснения самого существа “старой веры”. Только самые последние девять вопросов, вопросы 98—106, относились лишь к особенностям беспоповщины.
После составления “Поморских ответов” Денисов стал общепризнанным авторитетом среди всех старообрядцев, и уже почти через полтора столетия после его смерти один старообрядец заявил, что он принадлежит к христианской вере, принятой св. кн. Владимиром при крещении Руси, и в соответствии со 106 ответами, данными при царе Петре кн. Мышецким[217]. Историк и библиограф старообрядчества Павел Ануфриев–Любопытный уже в ХVIII веке называл Андрея “патриархом поморской церкви”, митрополит Макарий считал, что “никто столько не сделал для утверждения раскола, как два брата Андрей и Семен Денисовы”, а один администратор Олонецкой губернии уверял, что если бы А. Денисов принадлежал к православной [синодальной] церкви, то он, наверное, стал бы патриархом Московским и всея Руси[218].
Основная концепция Денисовых зиждется прежде всего на теории особого христианского исторического пути русского народа. Вслед за Филофеем, авторами Повести о Белом Клобуке, грамотой патриарха Иеремии, боголюбцами и ранними старообрядцами Денисовы утверждают, что только Русь смогла сохранить до середины XVII века чистое христианство, четкое изложение которого было составлено на Стоглавом соборе 1551 года. Но Денисовы, не удовлетворяясь сухими формулировками своих предшественников, дают панегирическую, богатую красками и славословием картину прошлого русского православия.
В лирическом энтузиазме от прошлого русского православия Семен Денисов начинает свой “Виноград Российский” с описания древней дониконовской Руси. “Коль предобре всепредобрый Бог того яко другой рай насади! Коль всеблагостне всепрекрасным оплотом спасительных законов огради! Коль всекрепце и широце корния углуби, елице концы вся части, вся пределы Всероссийския всекрасне исполнити, аще на сень его пречудную!” Семен продолжает свое славословие земле русской в таком же торжественном стиле: “Бяше убо российская земля елико пределами — толико благочестием весьма обильна, елико странами — толико православием зело пребогата, от моря и до моря от рек вселенныя прекрасно расширися: великий убо и всехрабрый князь Владимир, муж яко пречудныя храбрости, тако дивного тщания сый, иже своим доброподвижным тщанием взыска светлого, пресветлого благочестия сионского на востоке. И взыскав от восточных стран Россию привод во благочестие просвети. От Сионе, бо рече, изыде закон и слово Господне от Иерусалима. От греческих стран прия благочестия доброту”[219]. С тех пор, как Владимир крестил Русь и “преславная Россия просветишася всепреславным благочестия светом”, русское православие и церковь завоевали исключительное положение в мире и создали страну “единым благоверия мерцанием освещашуся”, в которой каждый город, каждое село, каждая весь преисполнены сиянием святости и изобилуют благочестием. В глазах С. Денисова православная дониконовская Русь была “вторым небом” и за дела, подвиги и молитвы русских святых ей была дана великая миссия охранения истинно христианской веры. Эти русские святые чудотворцы, преподобные и знаменосцы, пишет он, соединили землю и небо, народ России с самим Господом Богом, а их верность вере и молитвенное стояние объединили всю Русь в одно стадо, возглавляемое Христом и пасущееся на небесных лугах. Это стадо Христово являлось мистическим соединением конечного с бесконечным, ангелов и людей, которые вместе славили Бога и просили, чтобы на земле был мир и в человецех благоволение[220].
Руководимая божественным промыслом Россия “православно, единогласно и безраздорно, всесоборне и всецерковне, содержаху православную христианскую веру”[221], что в свое время подтвердили и восточные патриархи Иеремия, Мелетий, Феофан и многие другие[222], которые в своих посланиях действительно писали, что Московская Русь осталась главным защитником православия и что “великое русское государство превзошло всех благочестием”[223].
Все эти аргументы в защиту древлего русского православия были уже приводимы в челобитных Никиты Дружинина, в Соловецких челобитных, в писаниях Федора и Аввакума, в словах Спиридона Потемкина, но теперь они были собраны воедино, логически организованы в работах Андрея и Семена Денисовых и облечены в особенно торжественный стиль панегириков, столь свойственный пышным формам барокко.
Что было действительно новым в сочинениях Денисова, так это некоторая идеологическая демократизация Третьего Рима, хотя они это выражение почти не упоминают. Теперь вместо стольного города Москвы на роль преемника вселенской задачи охраны подлинного православия в их писаниях выступают все русские города и деревни, веси и села, сам русский народ, а не “великий государь” Московской Руси, которого, поскольку он стал императором Санкт–Петербургской империи, они вообще предпочитают замалчивать. Этому перенесению роли защитника христианства с Москвы на всю Русь, с великого государя на народ российский соответствовала и иерархическая перестройка своей церкви, предпринятая Денисовыми. Вместо грозных владык епископов, необходимость которых для преемственности Господней благодати они не отрицали, Денисовы выдвинули новую соборную организацию своей поморской церкви. В их сочинениях и посланиях неизменно бесконечное количество раз подчеркивается соборное, а не иерархическое начало. Слова: собор, соборный, собрание, совокупность, соединение, братоводительство изобилуют в их словаре для обозначения своей церкви и Выга, который они называют равноапостольским обществом, святым равноангельским собранием, апостольским совокуплением, всепрекраснейшим церковным соединением, богоспасаемой христособранной киновией[224].
Величание старой Руси и возвеличивание своей поморской церкви, конечно, отражало общее мышление Денисовых и их взгляд на вопрос об Антихристе. Хотя Андрей в своих проповедях неоднократно пользовался эсхатологическими темами и вскользь говорил, что приход антихристов был указан злополучной “Кирилловой книгой”, которая, в свою очередь, состояла из писаний ранних отцов церкви[225], тем не менее ни он, ни Семен никогда не были подавлены апокалиптическим отчаянием. Они упорно и успешно работали над созданием церкви старой веры, надеялись восстановить в ней, как мы это уже видели, священство и иерархию и были полны веры, что старая вера не только будет восстановлена на Руси, но и выполнит свою вселенскую миссию, указав миру, как должно жить по христианским заветам.
Поэтому Денисовы, и Выг при их жизни, не стали узкими руководителями одной из беспоповских сект, а старались примирить между собой все старообрядческие согласия, затем объединить их под общим знаменем старой веры и даже направить их объединенные усилия на возвращение России к древлеправославному идеалу, на воссоединение “единого тела вселенской церкви”.
По всей вероятности им, как и за два с лишним столетия до них Иосифу Волоцкому, это идеальное православное государство мыслилось как вселенский храм с монастырским укладом и вечно празднуемой литургией. Ведь и Иосиф, сомневаясь в православии своего склонного к поощрению еретиков монарха, Ивана III, предпочитал говорить в своем “Просветителе” не столько о православном царе, как о
