глиной станет прах — вином его размочат,
И вот, наполнив хум, пускай замажут – им».
1127 (1,2)
К чему он, урожай невыносимых мук?
Да, мы — посев небес; уж ниву жнут вокруг.
1144? (3)
Ну что ж! Хотя б вином наполни кубок свой.
1144??
Искатель истин, ты истратишь век земной:
Вот-вот они в руках, и снова — ни одной…
Хоть кубок удержи, воистину ручной,
И жизнью насладись — ни трезвый, ни хмельной.
1163 (3)
Вникай, угадывай, к чему стремится сердце,
1173 (3)
Кто, как Симург, один парит над Каф-горою,
1175 (3)
Сказал ты: «Самому б не шевельнуть рукою…»
1189 (3)
Семидесяти двух мне жалко лет убитых:
1191 (3)
Я жизнью упоен. Да здравствует напиток!
1301
Хайям! В шатре небес, в глухой голубизне
Не балуют тебя ответами извне.
Хайямов — тысячи. Вы — пузырьки в вине.
Вон сколько пены сдул тот Кравчий в вышине!
ПРИМЕЧАНИЯ И КОММЕНТАРИИ
Источниками переводимых рубаи были названные в сносках к вступительной статье и некоторые другие зарубежные издания, а также двух- и трехъязычные книги стихов Хайяма, в общей сложности около 30 рукописей и книг.
Ритмической основой для стихотворного перевода выбран шестистопный ямб, из всех классических размеров наиболее близкий к размеру оригинала как по информационной емкости, так и по числу слогов. Менять стихотворный размер и тем нарушать строгую (по длительности звучащей строки) форму рубаи переводчик счел недопустимым. Однако строка рубаи имеет несколько десятков ритмических вариантов. Это дает переводчику право в случаях острой необходимости использовать остро акцентированные вариации шестистопного ямба: например, делить строку цезурами на три части вместо привычных двух, смещать ударения и т.п.
Во всех переводах воспроизведена структура рифмовки (на три или на четыре строки); почти всегда воспроизведен редиф (повторяющееся слово после рифмы), если редифом является не служебное, а смысловое слово; в ряде случаев передано и расположение внутренних рифм и созвучий. По возможности сохранены и специфические приемы Хайяма: многократное повторение какого-либо слова внутри четверостишия, рефрены и параллелизмы, обыгрывание дополнительных смыслов слов, каламбурные созвучия, применение пословиц и т.п.
Читатель, несомненно, заметит дословные повторения отдельных строк (иногда — частей строк) в различных четверостишиях и в их вариантах. Это было предметом особой заботы переводчика: все случаи таких дублирований в оригиналах выявлены и почти всегда воспроизведены; на большинство дублирований указано в примечаниях — в виде перекрестных ссылок. По мнению переводчика, такие повторения появлялись не только по вине средневековых переписчиков, иногда это и авторские самоцитирования.
Порой в текстах оригинала встречаются тавтологические рифмы (точнее, вместо рифмы — повторяющееся слово в двух строках из трех). Очень редко это рассматривалось как специфический авторский прием и воспроизведено в переводах; в прочих же случаях это ошибки переписчиков, что обычно подтверждается более точными текстами из других источников, и даже когда неискаженный текст не удавалось найти, в переводе восстанавливалась полноценная форма четверостишия (причем нередко, опираясь на лексикон Хайяма и содержание рубаи, удавалось сделать это и в исходном тексте).
Иное дело рифмы однокорневые. Это явно авторская игра, в ряде случаев она воспроизведена и в этих переводах. Здесь переводчик шел на риск: в практике русского стихосложения такие рифмы осуждаются.
Художественные образы, когда это возможно практически и не вызывает у читателя недоумения, даны в переводе без адаптирования, пусть даже звучат они на русский слух непривычно. Сохранены и все случаи обращения к виночерпию (саки), применения Хайямом собственного имени и имен легендарных героев и царей, названий местностей и городов.
Нарочитая витиеватость, которая многим кажется непременным признаком старинных восточных поэтов и порой наблюдалась в переводах стихов Хайяма, на самом деле ему не свойственна: его язык ближе к разговорному, часто резкий и жесткий. Говорить «высоким штилем», если только не с Богом (в ранних стихах), он избегает.
В этих комментариях, помимо разъяснения малопонятных мест, уделяется также внимание сопоставлению с известными переводами, когда трактовки их сильно отличаются от наших. Такого рода сопоставление нарушает общепринятую традицию, и хотелось бы его избежать; однако оно неизбежно, когда необходимо понять причины разных прочтений.
В первых девяти главах расстановка четверостиший приблизительно повторяет ту последовательность, в которой они (как предполагает переводчик) создавались автором. Разбивка их на главы отражает путь Хайяма от искреннего воспевания Творца, через суфизм, через нигилистический период к сомнениям, постепенно перерастающим в бунт против шариата и божественной воли, путь поэтапного формирования хайямовского учения. Особняком стоит 8-ая глава — любовные стихи, органически сложившиеся в цельную поэму. Они настолько мало знакомы русскому читателю, что даже в работах специалистов можно встретить мнение, будто тема любовных страданий была чужда Хайяму.
10-ая глава — подборка этических уроков Хайяма, которые актуально звучат и сегодня. Завершается она четверостишием, может быть, самым важным для нас из его поэтического наследия. Оно выглядит как напутствие Хайяма последующим поколениям. Переводчик позволил себе сделать более явной для читателя и ноту предостережения, скрытно звучащую в этом великом четверостишии: человечество не вправе за сиюминутными распрями забывать свое великое предназначение.
В особую главу – «Хайям?..» — выделены четверостишия, относительно которых переводчик серьезно сомневается в авторстве Хайяма или даже категорически отрицает его, опираясь на анализ словаря, стилистики и содержания. Однако это не более чем личное мнение, так к нему и следует относиться, тем более что некоторые из выделенных в эту главу стихов исключительно широко распространены как хайямовские.
Несколько слов о числовых критериях, приводимых в этих комментариях. Проблема поиска «самых достоверных» четверостиший Хайяма — одна из самых трудных и болезненных. На протяжении последних десятилетий неоднократно предпринимались попытки создания численного критерия для оценки достоверности; наиболее надежным из них был до сих пор критерий, учитывающий одновременно и популярность какого-либо четверостишия в средневековых рукописях, и удаленность этих рукописей от времени Хайяма. Автор этих переводов и комментариев, выступающий одновременно и в роли хайямоведа, разработал метод, позволивший ему установить генезис древних рубайятов Хайяма, а тем самым и выявить все случаи переписывания стихов из одной рукописи, известной научному миру, в другую известную рукопись. Очевидно, что из критерия следует исключить все явно обнаруженные «вторичные» появления в них какого-либо рубаи. Суть разработанного в итоге критерия, если перевести его математическую характеристику на обыденный язык, такова: он показывает, в какой степени четверостишие Хайяма было популярно — не на всем протяжении средних веков (это оценивает старый критерий), — но именно при жизни Хайяма и в самые первые десятилетия после его смерти, в ту пору, когда формировались его первые рубайяты, до нас не дошедшие, но послужившие первоисточниками гораздо более поздних списков. В комментариях приводятся численные значения для четверостиший, занявших по этому критерию первые 100 мест (указывается и номер места). Для них же сообщается, какие иные поэты являются, помимо Хайяма, «претендентами на авторство».
Глава 1. В безмерности небес, укрытый синевой…
Восхваления Аллаха. Суфийские мотивы. Поскольку приметы индивидуального хайямовского стиля здесь еще расплывчаты, не исключена значительная примесь чужих стихов. «Любовь» здесь — суфийский термин. Некоторые четверостишия построены на противопоставлении божественной «Любви» и земной «любви», которую только позже автор начнет считать важнейшей ценностью в жизни.
8. «Сокровенное» — Бог, лучезарный взгляд которого делает зримым все сущее. Либо же «Сокровенное» — субстанция Небытия, которая является и основным строительным материалом нашего Бытия: Творец переработал ее в более грубые материальные частицы смешением Четырех первоэлементов (стихий, начал), положил в основу трехмерную структуру Шести сторон, и в результате новосозданное Бытие обрело «зримый свет», стало доступно для человеческих органов чувств.
Но эти же образы можно прочесть и в плане поиска сути, изучения сокровенных законов природы — через их зримые частные проявления.
15. «Тмин везти в Керман» — пословица со смыслом тем же, как «ехать в Тулу со своим самоваром». Сулейман (в Библии — мудрый царь Соломон), принимая подарки, особо почтил муравья, поднесшего ему ножку саранчи.
18. Видимо, эти «сто дверей» — различные «ложные» религиозные секты и толки, руководимые корыстолюбивыми «стервятниками». Стать вовлеченным в одну из них — оказаться «без Тебя». Но как угадать секту «истинную»?..
25. Перечисление всех четырех стихий — своеобразная поэтическая игра. Слова, означающие стихии, здесь и в других четверостишиях этого жанра выделены.
В стихах Хайяма наблюдается постепенный переход от пренебрежения (как здесь) «плотскими» ценностями этого мира — к признанию их высочайшими ценностями не только для тела, но и для духа.
26. В некоторых источниках не «Суть», а «вино» либо «луна» — слова, создающие красивую загадочность текста, но не соответствующие никакой символической системе и потому скорей всего ошибочные. Сильно измененное, это четверостишие вошло в поэму Э.Фитцджеральда «Рубайят Омара Хайяма» под №51, откуда его переводили на русский язык И.Тхоржевский и О.Румер. Непосредственно с языка оригинала, по-видимому, оно переводилось лишь однажды, в 1901 году Т.Лебединским:
То вино, что по сути способно принять
разных видимых форм очертанья,
Что способно животным, растением стать,
изменять даже форм очертанья,
Не исчезнет и будет все то же вино,
Так как вечную сущность имеет оно.
28. Волшебный фонарь — древнее китайское изобретение, возрожденное в электрических ночниках: внутри полупрозрачного колпака потоком воздуха, нагретого светильником, вращается цилиндр, отбрасывающий на колпак движущиеся тени. Образ людей как движущихся теней — из суфийской философии, смыкается с Платоновыми «тенями на стене пещеры» (диалог «Государство», кн. 7). Возможно, Хайям изучал эту книгу.
30. Здесь проведена четкая расстановка «действующих лиц» в отношении к Творцу: Разум жаждет распознать логику Его «путей», Сердце — увидеть Его самого, и эти тщетные усилия всегда приводят их в беспокойство; между тем Дух сокровенно знает Бога и потому вправе быть безмятежным.
35. Конечно, здесь речь о сокровищах только духовных.
36. По критерию: вес = 500, 71-ое место.
39. По критерию: вес = 480, 82-ое место. Претенденты на авторство: Афзал Каши, Насир ад Дин Туси.
40. Кааба — см. Словарь. Отвергая внешнюю обрядность как показную, суфии некоторых сект отрицательно относятся не только к молитвам вслух, но и к предметам культа, и к мечетям, и к поклонению святым местам.
43. «Беда из рук Его ценнее» радости тем, что дает возможность Духу возвыситься через преодоление беды. Однако этот суфийский мотив оказался чужд Хайяму и в дальнейших его стихах развития не получил.
49. По критерию: вес = 624, 21-ое место. Претенденты на авторство: Руми, Абдаллах Ансари, Наджиб-ад Дин Джартадкани.
53. Четвертая строка в оригинале дословно повторяет вторую. Возможно, испорчен текст. Но одновременная неожиданность и уместность ее (по смыслу) позволяет предположить изощренный поэтический прием.
57. Шариат, тарикат и хакикат как ступени суфийского совершенствования — см. вступительную статью.
60. Харабат здесь — молельный дом суфиев.
61. Суфийский мотив: Бог вездесущ, присутствует в каждом человеке, а потому нелепо взывать к
